Ткач Кошмаров. Книга 1 (СИ) - Розин Юрий - Страница 2

«Ненаучна, не подтверждена опытами, опасна». «Не заслуживает шанса». Ублюдки. Тупые, зашоренные, устаревшие ублюдки.

Интересно, имел отец отношение к тому, что мою работу завернули? Не, вряд ли. Он был слишком высокомерен, самоуверен и строг, чтобы подтасовывать результаты. Тем более с учетом того, что мой успех мог быть ему на руку.

Так что скорее всего дело действительно было в том, что старики из приемной комиссии Первого Королевского действительно были слишком глупы, чтобы понять мои идеи. А может быть слишком ленивы, чтобы приложить хотя бы минимальные усилия к их проверке.

В любом случае, я и не надеялся, что из этого хоть что-то выйдет. Даже если бы мою работу приняли и сделали студентом, до дня, когда мне позволили бы провести эксперимент, прошли бы годы. А я не мог так долго ждать.

Потому все решится сегодня. Так или иначе. Либо я умру, и тогда уже ничего не будет иметь значения, либо преуспею, и тогда… честно говоря, не знаю. Но как минимум я наконец-то смогу спокойно выспаться, не терзаясь всеми этими мыслями и сомнениями.

Впервые за почти десять лет.

Медленно, очень медленно я заполз на третий этаж библиотеки, подобрался к террариуму. Ананси не пострадал, но явно перепугался: сидел в углу, прижав лапки к тельцу, наполовину засыпанный опилками, которые, разумеется, разлетелись во все стороны при падении.

— Совсем немного, Ан, — прохрипел я, полностью вымотанный необходимостью подниматься по крутой винтовой лестнице на одних только руках. — Осталось совсем немного…

Еще через несколько минут я забрался в кресло, снова поставив террариум на колени. Достал с полок пару недостающих книг, а затем, крепко держась за поручни, съехал на первый этаж по пологому пандусу.

На всякий случай подъехал к дверям и заперся на ключ. Украсть его было той еще задачей, а для Воинов выбить даже тяжеленные створки должно было быть совсем несложно. Но я должен был использовать все возможные способы, по максимуму исключив возможность того, что мне помешают.

Поставив террариум на стол, я вытолкнул себя из кресла, упав на пол, после чего подполз к тяжелой деревянной конструкции сзади и открыл потайное отделение в сидушке. Вытащил оттуда тяжелый, почти в десять килограммов, мешок.

Его дотащить до стола оказалось куда сложнее, чем домик Ана, но у меня было более чем достаточно мотивации. Затем начался медленный и скрупулезный процесс подготовки ритуала.

Высушенные насекомые, редкие коренья, кусочки руд, кристаллы разных форм, размеров и цветов.

Даже изучив теорию вдоль и поперек, я не до конца понимал, для чего нужны те или иные ингредиенты и составляющие. Знал лишь, что они были одновременно фильтрами и фокусировочными линзами для энергии, которая должна была собираться в процессе ритуала.

Постоянно сверяясь с книгами и своими записями, выкладывал их прямо на столе, сдернув с него желтую скатерть и выписывая прямо на столешнице сложные узоры с помощью красных, приготовленных из перетертых панцирей пустынных жуков, чернил.

Все было готово через три часа. Справился бы куда быстрее, если бы мог встать и перегнуться через стол, а так пришлось буквально ложиться на столешницу и крутиться на ней, словно тюленю.

Следующим шагом было поставить рядом с одним из центров фокусировки террариум с Аном. Следующим — положить в нулевую точку формулы кристалл энергии, вытащенный из подаренного отцом на пятнадцатилетие посоха.

Красные линии, начиная от нулевой точки, тут же стали загораться тусклым, каким-то потусторонним светом, а следом за ними тем же светом вспыхивали и все разложенные внутри формулы ингредиенты, что я собирал на протяжение многих лет.

Повторить все еще раз у меня бы не вышло при всем желании. Это была игра ва-банк.

Наконец, осталось последнее.

Сглотнув, я подъехал к краю стола и взглянул на три алых круга: большой, средний и маленький, — касающиеся друг друга боками. Круг крови, круг плоти и круг костей.

Если я собирался изменить свою жизнь, нужно было чем-то пожертвовать. А если я собирался изменить свою жизнь так, чтобы больше никогда не возвращаться к прошлой, жертвовать нужно было очень много.

Больше не позволяя себе сомневаться, я выхватил из ножен, приделанных к креслу, кинжал, и полоснул себя по запястью, после чего протянул руку над кругом крови.

Алая, подсвечиваемая сиянием формулы жидкость начала вытекать из раны и, немного разбрызгиваясь по сторонам, заполнять круг. Через секунду контуры круга тоже начало постепенно захватывать сияние. И чем оно было ярче, тем больше становилась боль, что я испытывал.

Стиснув зубы, я сжал кулак лишь сильнее, чтобы ускорить истекание крови. Нужно было держаться, ждать до тех пор, пока весь круг крови не засветится.

Когда это, наконец, произошло, я едва не терял сознание от боли, а с учетом того, что пришлось резать еще дважды, чтобы добиться нужного объема, в голове уже начало гудеть от кровопотери.

Поспешно убрав руку от круга, я насколько мог туго перемотал запястье чистой тряпкой, после чего наложил примерно посреди предплечья жгут и посильнее затянул резиновый шланг.

Это было нужно не только для того, чтобы остановить идущую из запястья кровь, но и чтобы не дать крови идти дальше в кисть. Потому что насыщение круга крови было лишь самой простой частью.

Хорошая новость заключалась в том, что круги плоти и кости были куда менее требовательными. По сути для того, чтобы удовлетворить и тот, и другой, хватило бы пары пальцев.

Плохая новость заключалась в том, что эти пальцы по прежнему должны были быть моими.

В мешке, что я подготовил, было несколько шприцов с обезболивающим, а также бутылка какой-то очень крепкой настойки, взятой с кухни.

Первые я все до одного слегка дрожащей рукой вколол в левую руку, и так уже начавшую неметь из-за перетянутого жгута. Она и так уже пострадала от порезов, но поделать ничего было нельзя. Я все-таки был правшой.

Подождав, когда заморозка подействует настолько, что я перестал вообще хоть что-нибудь ощущать левой рукой вплоть до самого запястья, я положил превратившуюся в плеть кисть на стол перед собой и занес над головой кинжал.

Я бы соврал, если бы сказал, что мне не было страшно. Было. До усрачки страшно.

Как минимум потому, что я сейчас собирался отрубить себе два пальца. Два МОИХ пальца, которые были со мной с того самого дня, как я очнулся в этом новом, волшебном, но даже более жестоком, чем Земля, мире.

Как максимум потому, что, хотя я и ставил сейчас буквально все, что у меня было, на кон, в полубезумной попытке подтвердить абсолютно безумную теорию, я абсолютно не был уверен в успехе. И если бы меня все-таки ждал провал, получилось бы, что я покалечил себя напрасно.

Однако потом в памяти всплыли все прошедшие шестнадцать лет. Примерно на один процент состоявшие из нежности и заботы, и на девяносто процентов — после того, как врачи поставили новорожденному младенцу диагноз «паралич нижних конечностей» — из тихого пренебрежения и безразличия, а потом, когда я подрос, из издевательств от старших братьев и сестер.

Смысла протестовать не было, я понял это очень давно.

Я родился в семье, достаточно богатой, чтобы оплачивать мою жизнь: жилье, еду, одежду, любые хобби, образование — до конца моих дней. И за это, как инвалид, я был благодарен тому ангелу-хранителю, что выбрал мне именно такое перерождение.

Но заплатить за это богатство пришлось тем, что та же самая семья, услышав диагноз врачей, без всяких угрызений совести и жалости поставила на мне жирный крест. Для всех них, включая отца и мать, я был либо ошибкой, которую лучше не замечать, либо бесполезным домашним питомцем, которого завели по случайности, а просто выбрасывать на улицу теперь жалко.

Дело было не во мне лично. Просто в мире, где я оказался, превыше всего ценилась сила, а инвалиду эту силу было никак не заполучить.

Потому на меня и не видели смысла тратить хоть какие-то ресурсы кроме того минимума, что полагался мне для выживания. Ну, с поправкой на право рождения, разумеется.