Я думал: это давно забыто - Галлай Марк Лазаревич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/9
• Следующая

Королев, умевший говорить с первыми лицами государства уважительно, но без подобострастия, доложил: программа полёта близится к завершению, все идёт по плану, самочувствие экипажа хорошее, технических неисправностей не обнаружено. Экипаж, продолжал Королев, просит продлить полет ещё на сутки. Средств обеспечения жизнедеятельности и управления кораблём хватит, но тогда не останется резервов на случай непредвиденных обстоятельств, которые могут снова потребовать вынужденного продления полёта…

Сергей Павлович умел доложить начальству так, что тому не оставалось ничего иного, как принять «от себя» решение, фактически продиктованное докладывающим.

— Не надо продлевать, — сказал Хрущёв. — Пусть садятся. А как только сядут, позвоните мне.

Мне, человеку от высоких государственных сфер далёкому, ничего особенного в создавшейся ситуации не виделось. Но я ошибался. Вопрос о том, как действовать дальше, обсуждался всерьёз. В конце концов решили действовать так, будто звонка Хрущёва не было. Королев доложил последовательно по всей отлаженной цепочке, на каждом звене которой получал, естественно, тот же ответ — полет не продлевать и доложить, когда «Рубины» (таков был позывной экипажа «Восток») приземлятся, — и разрешение звонить дальше. И только Брежневу в ответ на ставшее обычным разрешение Королев сказал: «А он сам уже нам звонил».

В положенное время утром 13 октября 1964 года, через 1 сутки 13 минут после старта, «Восход» благополучно приземлился. Надёжно убедившись в этом, Королев взял трубку «вертушки» и начал докладывать по инстанциям. Все шло, как обычно, до разговора с Брежневым, который в ответ на просьбу разрешить доклад Хрущёву неожиданно ответил:

— Не надо.

— Но он ведь, когда звонил ночью, сказал, когда сядут, позвонить.

— Нет, не надо. Мы сами ему доложим.

На этом разговор закончился, оставив Королева и всю Госкомиссию в раздумьях: что делать? С одной стороны, надо было выполнять распоряжение Хрущёва как «старшего по чину». С другой стороны, как игнорировать прямое, повторенное дважды указание Брежнева? Наше космическое начальство пребывало в тревожном волнении. А в это самое время Хрущёва в Пицунде уже не было. Его везли в Москву на заседание ЦК, на котором «друзья и соратники» сняли его со всех должностей и отправили на пенсию.

В драматургии классицизма был принят принцип единства места, времени и действия. Не скажу о действии. И по месту мы находились от разворачивавшихся событий на удалении в несколько тысяч километров. Но что касается времени, то отслеживать эти события мы имели возможность в масштабе один к одному — на сутки раньше подавляющего большинства своих соотечественников да и всего мира. Могли процесс снятия Хрущёва расписать если не по минутам, то во всяком случае по часам.

Правда, полностью мы отдали себе в этом отчёт несколько позднее, когда пошла наперекосяк вся привычная послеполётная процедура: космонавтов не отправили незамедлительно в Москву, а привезли сначала на космодром, где и выдерживали некоторое время, к сугубому удовлетворению врачей, получивших возможность обследовать своих подопечных «тёпленькими» (в дальнейшем этот порядок, явно разумный, стал обязательным).

А наши остряки (которых в космонавтике, как и в её родительнице — авиации, — всегда хватало), когда информация о происшедших на нашем государственном Олимпе переменах дошла до космодрома, советовали Комарову:

— Володя, ты, когда будешь докладывать в Москве, говори не как принято: «готов выполнить любое задание советского правительства», а — «готов выполнить любое задание любого советского правительства».

Не знаю, отдавали они себе отчёт в том, что безопасно выдавать такие шуточки в дохрущевские времена было вряд ли возможно?..

Израильский союз ветеранов второй мировой войны пригласил меня в гости. В этой стране причудливо сосуществует древняя история с бурной, порой драматической историей современной. Многое в ней вызвало у меня симпатию и уважение, многое — например, господство клерикализма, — непонимание. Но интересной эта поездка оказалась чрезвычайно.

В обширной программе, составленной гостеприимными хозяевами (в основном нашими боевыми офицерами, участниками Отечественной войны), был и знаменитый университет в Тель-Авиве. В одной из комнат университетского музея находился компьютер, на клавиатуре которого можно было за два шекеля набрать любую фамилию и на дисплее прочитать все об её происхождении, известных её носителях и всех прочих относящихся к ней сведениях, а ещё за один шекель получить распечатку высвеченного на экране.

Я, конечно, не замедлил набрать свою фамилию.

На экране что-то замелькало, замигало и в конце концов появились обескуражившие меня слова:

— Такой еврейской фамилии нет.

Вообще-то я знал, что моя фамилия происходит из Венгрии. Думал, что существовала какая-то ветвь венгерских евреев. Но чтобы так уж начисто «нет», не ожидал.

Распечатку такого, столь же краткого, сколь и категорического сообщения, естественно, брать не стал.

Хотя моя присутствовавшая при этом жена заметила:

— Лет сорок назад такой распечатке цены бы не было…

Дело было в первые так называемые перестроечные годы.

Мы с женой и её братом собирались ехать на дачу, как вдруг позвонил телефон — младший брат моего покойного друга и коллеги Петра Ф. сказал, что должен безотлагательно повидаться со мной.

— Алёша, может быть, дня через два? Сейчас я собрался на дачу.

— Нет, только сегодня.

— Что ж, приезжайте, — сказал я и предупредил домашних, что дача несколько откладывается.

Через некоторое время появился Алексей. Мы сели, и он начал с того, что положение в стране оставляет желать много лучшего, и далее развил тему:

— Руководство страны явно не отдаёт себе отчёта в остроте ситуации. Нужны энергичные меры, которые привлекли бы к себе его внимание. Поэтому было бы в высшей степени полезно, если бы вы, Герой Советского Союза и обладатель ряда степеней и званий, вышли на Красную площадь, облили себя бензином и сожгли.

В первый момент я оторопел, но, придя в себя, сказал, что идея мне очень нравится, но почему бы самому автору не реализовать её?

— Моё самосожжение должного эффекта не произведёт, — решительно отпарировал собеседник.

Столь высокая оценка общественной значимости моей скромной персоны звучала лестно. Тем не менее сделанное мне предложение я отклонил (о чем читатель, впрочем, и сам догадывается, поскольку я пишу эти строки). Не скрывая своего разочарования, гость покинул мой дом.

Вскоре я рассказал об этом, скажем прямо, оригинальном визите Эльдару Рязанову. Думал просто его немного развлечь, но Эльдар, будучи человеком деловым, использовал его и в своей повести «Предсказание», и в сценарии одноимённого фильма. Причём, должен сознаться, описан в повести и показан в фильме этот эпизод гораздо красочнее, чем происходил в действительности. В книге заслуга принадлежит Рязанову персонально, а в фильме ему хорошо помогли актёры — Р. Карцев, игравший, так сказать, автора идеи, и О. Басилашвили, изображавший главного героя картины (то есть, если выискивать первоисточники, меня).

Превзошло искусство жизнь и в более высоком уровне сервиса: мой посетитель пришёл налегке, имея при себе лишь идею в чистом виде, а герой Карцева предусмотрительно захватил с собой канистру с бензином.

Тем не менее претензии к Рязанову на соответствующую часть авторского гонорара за повесть и сценарий я зарезервировал за собой.

В конце 70-х в московском Доме кино отмечалось 85-летие Виктора Борисовича Шкловского. Отмечалось широко, со всеми положенными атрибутами: адресами, подарками и, конечно, пышными юбилейными речами, которые, правда, не отличались большим разнообразием. Последнее обстоятельство, насколько можно было заметить, у самого юбиляра, отличавшегося острым, ироничным складом ума, несколько снижало уровень нормальной юбилейной растроганности.

• Предыдущая
• 8/9
• Следующая