Донья Барбара - Гальегос Ромуло - Страница 25

• Предыдущая
• 25/65
• Следующая

Увидев Лусардо, он изобразил радостное удивление, однако Лусардо сразу смекнул, что американец нарочно следовал за ним по пятам, и не выразил ни малейшего удовольствия. Тогда Дэнджер спросил, кивнув в сторону Лоренсо:

– Пьян, что ли? Наверное, вылакал уже всю водку, которую я послал ему вчера.

– Вы напрасно его спаиваете, – заметил Сантос.

– Он обречен, доктор. Не мешайте ему убивать себя. Он не хочет жить. Он до сих пор влюблен в прекрасную Барбариту. Ужасно влюблен и пьет и пьет, чтобы забыть о ней. Я ему говорил много раз: «Дон Лоренсо, ты убиваешь себя». Но он меня не слушает.

Он подошел к гамаку и принялся дергать за веревку:

– Эй! Дон Лоренсо! У тебя гости, приятель. До каких пор ты будешь храпеть в гамаке? Здесь доктор Лусардо, он заехал повидать тебя.

– Оставьте его в покое, – сказал Сантос, собираясь уходить.

Лоренсо приоткрыл веки и пробормотал что-то. Янки влепил ему затрещину и расхохотался:

– Ну и напился, приятель!

Затем, обернувшись к пальмовой роще, он вдруг весь сжался, скрючил пальцы, словно собираясь царапаться, оскалил зубы и фыркнул, как приготовившийся к прыжку ягуар.

«Что с ним?» – подумал Сантос, удивленный этим превращением. Мистер Дэнджер громко рассмеялся:

– Девушка со сладким именем.

Из-за пальм вышла Марисела с вязанкой хвороста на голове, – как в тот вечер, когда Лусардо впервые встретил се. Но теперь она совсем не походила на прежнюю растрепанную замарашку. Па ней было одно из присланных Сантосом платьев, сшитых внучками Мелесио Сандоваля, и хотя она по-прежнему занималась черной работой, тем не менее выглядела опрятной и даже нарядной. Сантос с удовлетворением отметил эту перемену, вызванную всего несколькими его словами, и только тут увидел, что и жилище Лоренсо перестало напоминать зловонное логово. Пол был подметен, и если нищета еще царила в доме, то грязь уже исчезла.

Между тем мистер Дэнджер продолжал:

– Теперь Марисела есть настоящая сеньорита, но она по-прежнему зла, как пума. – И погрозил Мариселе пальцем: – Вчера ты исцарапала меня.

– Не надо было приставать, – огрызнулась Марисела.

– Она зла, потому что я ей говорю: «Я купил твоего отца, и когда он умрет, я возьму тебя к себе. У меня в доме есть ягуар-самец, и я хочу иметь еще ягуара-самку, чтобы вывести ягуарят».

Он громким, довольным смехом закончил свою пошлую шутку, встреченную сердитым ворчанием Мариселы. Сантос понял, какой опасности подвергается девушка, находясь под покровительством этого бессердечного пройдохи, и чувство глубокой враждебности к нему сразу обострилось.

– Это уже слишком! – воскликнул он, будучи не в силах сдержаться. – Мало того что вы спаиваете отца этой девушки и присваиваете себе ее собственность, вы еще и оскорбляете ее!

Мистер Дэнджер резко оборвал смех, его голубые глаза потемнели, кровь отхлынула от лица, но голос звучал все так же спокойно:

– Плохо! Плохо! Вы хотите быть моим врагом, а я могу запретить вам ходить по этой земле, где вы сейчас стоите. Я имею право запретить.

– Я знаю, каким образом вы приобрели это право, – бросил Сантос в запальчивости.

Янки задумался. Потом, не обращая внимания на Лусардо, вынул трубку, набил ее, зажег спичку и, прикрывая язычок пламени огромной волосатой рукой, закурил.

– Ничего вы не знаете. Вы даже не знаете своих собственных прав, – сказал он и вышел.

Сухая, окаменевшая почва хрустела под широкими ступнями завоевателя, не встретившего сопротивления на чужой земле. Сантос почувствовал, как жгучий стыд вытесняет негодование, но тут же нашелся и крикнул вдогонку Дэнджеру:

– Я знаю свои права и сумею защитить их. Скоро вы сами в этом убедитесь.

Он решил увезти к себе Лоренсо и Мариселу, чтобы избавить их от унизительной опеки чужестранца.

Узнав из письма о намерении Лусардо огородить Альтамиру, донья Барбара решила пойти на хитрость. Ничто не могло вызвать в ней такой досады, как известие об изгороди, – теперь, если речь зайдет о ее властолюбии, вряд ли она сможет ответить той лукавой фразой, какой обычно отвечала до сих нор:

– Какое там властолюбие! Мне хватит и клочка земли, лишь бы всегда находиться в центре моих владений, куда бы я ни ступила.

И все же, прочитав письмо, она воскликнула:

– Ну, что ж. Очень хорошо, если доктор Лусардо огородит свои земли. Наконец-то прекратятся недоразумения и споры из-за этой пресловутой границы с Альтамирой. Конечно, самое милое дело – изгородь. По крайней мере, каждый будет знать, где чье. Как это говорится: блюди свое и не тронь чужое. Я и сама уже сколько времени мечтаю об изгороди, да вот с силами собраться не могу – много денег надо для этого удовольствия. Доктору что? У него деньги есть, и он правильно делает, что идет на такие расходы.

Бальбино Пайба, подсевший к донье Барбаре, едва она начала читать письмо, и внимательно слушавший, словно дело касалось его самого, недоуменно уставился на нее: ему было невдомек, что слова доньи Барбары предназначались для Антонио Сандоваля, стоявшего тут же в ожидании ответа.

Но Антонио, зная манеру доньи Барбары прятать свои коварные замыслы под маской наивности и словами успокоения, подумал: «Сейчас-то она и опасна. Наверняка затевает что-то недоброе».

– Вот и передайте доктору Лусардо, – продолжала она, – что я приму к сведению его извещение, хотя сама помогать ему делать изгородь не в состоянии. Если доктор не согласен повременить, – а я вижу, он из тех, кто любит действовать с ходу: вали и кастрируй, – то может хоть сегодня ставить столбы. Потом сочтемся. Он скажет, сколько приходится с меня, и дело с концом.

– А насчет вывода скота, – напомнил Антонио, – какой будет ваш ответ?

– Ах да! Я и забыла, ведь об этом он тоже пишет. Передайте, что сейчас на моих выгонах нельзя этим заниматься. Я извещу его при первой же возможности и раньше, чем он поставит столбы. Когда-то еще мы начнем протягивать проволоку! И он и я вполне успеем забрать свой скот. Так и передайте. Да кланяйтесь ему от моего имени.

Едва Антонио вышел, как Бальбино Пайба высказал мысль, на его взгляд отнюдь не чуждую донье Барбаре:

– Надо думать, доктор Лусардо не успеет поставить эту изгородь?

– Почему же? – возразила она, вкладывая письмо в конверт. – Это вопрос одной-двух недель. Но вот как бы он не ошибся и не прихватил моей земли!

Оставив смиренный тон, в котором больше не было нужды, она произнесла обычным голосом:

– Вызови ко мне Мондрагонов.

К рассвету следующего дня домик в Маканильяле вместе с межевым столбом был снова перенесен на другое место, и опять не в глубь альтамирскнх угодий, а в противоположном направлении, так, что граница, установленная последним решением суда, оказалась далеко на земле Альтамиры.

Замысел доньи Барбары заключался в следующем: Лусардо протянет изгородь, ориентируясь, естественно, на межевой столб и домик Мондрагонов; изгородь, таким образом, окажется за пределами его владений, и налицо будет факт захвата Сантосом Лусардо чужих земель. Затем нетрудно его обвинить и в самовольной переноске домика и столба, выдвигая в доказательство тот факт, что некому было воспрепятствовать этому беззаконию, поскольку братья Мондрагоны – обитатели пустынного Маканильяля – вот уже три дня как покинули свое жилище. Недаром она велела им временно оставить «домик на ножках».

Замысел казался таким удачным, что даже Бальбино Пайба. не любивший восхищаться чужими успехами, вынужден был признать:

– Тут уж ничего не скажешь! Эта баба хоть кого проведет.

Может, и вправду ей Компаньон помогает, но только план задуман дьявольский.

В действительности дело обстояло несколько иначе. Отданный три дня назад приказ освободить дом в Маканильяле и поставить межевой столб в соответствии с последним решением суда не имел ничего общего с только что возникшим у нее замыслом. Тогда она и не предполагала о намерении Сантоса Лусардо огородить Альтамиру. Однако сейчас ей было выгодно показать, что этот приказ был шагом, предшествующим ее теперешнему замыслу, и она тут же изменила первоначальный план действий, обманывая себя и легко уверовав, что, благодаря Компаньону, помогавшему ей предугадывать грядущие события, она опередила намерения своего врага. Так она поступала всегда, полагаясь на то, что благоприятные обстоятельства соединят в единую логическую цепь ее разрозненные и внезапные намерения, и поскольку почти всегда ей везло, – как казалось и окружающим, и ей самой, – то действительно легко было поверить в ее необыкновенную способность предвидеть события. На самом же деле донья Барбара была не способна на создание серьезного плана. Все ее достоинство заключалось в умении тут же извлечь максимальную пользу из последствий собственных поступков, каковы бы эти последствия ни были.

• Предыдущая
• 25/65
• Следующая