Трафальгар - Гальдос Бенито Перес - Страница 19

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая

К вечеру небо заволокли тучи, и, когда зашло солнце, мы были уже далеко от берега. Очертания Кадиса таяли в вечернем тумане, пока совсем не растворились в чернильно-черной ночи. Эскадра шла курсом на юг.

Всю ночь я ни на шаг не отходил от Марсиаля. Я отлучился только один раз, чтобы помочь хозяину улечься спать в его каюте. Марсиаль на свой манер объяснял двум приятелям план Вильнева.

– Мусью Трубач разделил эскадру на четыре части. Авангард, под начальством Алавы, состоит из семи кораблей, центр – тоже из семи, им командует мусью Трубач, собственной персоной. В арьергарде тоже семь кораблей – их ведет Дюмануар, в резерве – двенадцать кораблей под командой дона Федерико. Все это, на мой взгляд, придумано недурно. Наши корабли идут вперемежку с французскими, поэтому они не смогут подсунуть нам свинью, как в битве при Финистерре. Как мне говорил дон Алонсо, француз обещал, если неприятель подойдет к нам с подветренной стороны, построиться в боевой порядок и напасть на него… Это все очень здорово рассчитать, сидя в кают-компании, но неужто Барчук будет таким ослом, что подойдет к нам с подветренной стороны? Как бы не так, Барчук парень не промах, его на такую наживку не подцепишь… Вот посмотрим, коли увидим, что придумал наш француз. Если неприятель подойдет с наветренной стороны и атакует нас, мы обязаны встретить его в боевой линии, и, так как для атаки он должен разделиться, если до того не прорежет наш строй, мы его легко одолеем. Этому мусью все кажется легким… – моряки рассмеялись. – Он еще говорит, что не будет подавать сигнала, мол все должны делать сами капитаны. Если мы сподобимся увидеть то, о чем я твержу с тех самых пор, как заключены эти проклятые ублюдочные договора. Дай-то бог! Но, как говорится, молчание – золото… Мусью Трубач, я уже вам говорил, сам не знает, что у него в руках. Где ему, бедняге, справиться с полсотней кораблей зараз! Хорош адмирал, который созывает накануне сражения капитанов и велит им делать все, что им заблагорассудится! Ну, далеко на этом не уедешь. – Слушавшие одобрительно зашумели. – Вот скоро увидим… Вы только послушайте и скажите: мы, испанцы, хотим задать перцу англичанам, так разве мы сами с ними не управимся? Какого черта мы спутались с французами, которые ставят нам палки в колеса и заставляют тащиться у них в хвосте? Мы всегда остаемся в дураках, когда идем вместе с ними. Ну так да поможет нам господь бог и Кармелитская божья матерь и освободит нас от французских друзей на веки вечные. Аминь!

Все моряки с жаром одобрили высказывания Марсиаля. Его разглагольствования длились до утра и охватывали обширный круг вопросов, начиная от мореходного дела и кончая дипломатической наукой. Ночь стояла ясная, дул свежий ветер. Да позволит мне дорогой читатель, говоря об эскадре, употреблять местоимение «мы». Я был так горд от сознания, что нахожусь на борту «Тринидада», что вообразил, будто судьба предназначила мне играть важную роль в столь знаменательные дни. Вот почему я всячески старался показать старым морякам, что и от меня на корабле будет польза.

На рассвете двадцатого октября дул сильный встречный ветер, и поэтому наши корабли шли на большом расстоянии друг от друга. Но как только после полудня ветер утих, на флагмане подняли сигнал строиться в пять колонн: авангард, центр, арьергард и две линии резерва.

Я прямо млел от удовольствия при виде того, как послушно перестраивались эти огромные плавучие крепости. И хотя из-за различия мореходных качеств корабли совершали маневр не слишком быстро и не слишком правильно, я с восхищением наблюдал за ними. Дул юго-западный ветер, еще с утра предсказанный Марсиалем. Эскадра приняла его правым бортом и взяла курс на Гибралтарский пролив. Ночью то там, то тут мелькали огни, а наутро, двадцать первого октября, мы увидели с наветренной стороны двадцать семь вражеских кораблей, среди которых Марсиаль насчитал семь трехпалубных фрегатов. Часам к восьми утра все тридцать три неприятельских корабля, шедшие двумя колоннами, были у нас на виду. Наша эскадра вытянулась длинной кильватерной колонной. По всей вероятности, две колонны Нельсона, идущие клином, намеревались прорезать нашу линию в центре и арьергарде. Такова была позиция двух неприятельских сторон, когда «Буцентавр» подал сигнал делать поворот фордевинд. Вы, наверное, и не знаете, что это такое; но я вам объясню: нужно было сменить курс на сто восемьдесят градусов, то есть если ветер раньше нам дул с правого борта, то после маневра он уже дул в левый борт, и мы пошли почти прямо в противоположном направлении. Бушприты наших кораблей теперь смотрели на север, Кадис лежал у нас под ветром, и в случае опасности мы могли лечь в дрейф – этот маневр флагмана подвергся сильному осуждению на «Тринидаде», особенно его поносил Марсиаль, который приговаривал: «Ну, совсем расфордевинели боевой порядок, вот уж воистину не было печали, так черти накачали».

И в самом деле, авангард превратился в арьергард, а резерв – лучшие боевые корабли – остался в хвосте. И поскольку ветер ослаб, то суда с разношерстной оснасткой и плохо обученными экипажами не могли быстро и умело построить новую линию: одни корабли чрезмерно поспешили и налетели на идущие впереди, другие, наоборот, замешкавшись, отстали или сбились с курса, образовав большую брешь в общем строю, прежде чем это сделал неприятель. С флагмана отдали команду восстановить порядок, но, как ни послушен корабль, им намного труднее управлять, чем конем. Вот почему, всматриваясь в маневр близидущих кораблей, Марсиаль ворчал:

– Наша колонна длиннее Млечного Пути. Если Барчук разорвет ее, прощай родина! Мы пропали во цвете лет, тут хоть пушки заряжай головами вместо ядер, ничем не поможешь, вот помяните мои слова, дадут нам прикурить по самому центру. И как тогда нам помогут «Святой Хуан» и «Багама», которые плетутся в хвосте, или «Нептун» и «Громовержец», которые идут в голове колонны? – (Всеобщее одобрение.) – Кроме всего прочего, мы идем с подветренной стороны, и сюртучники могут выбрать любое место для атаки. Дай бог унести нам ноги. Господь свершит великую милость, если освободит нас от французов на веки вечные. Аминь! Иисус.

Солнце поднималось к зениту, неприятель шел на нас прямым курсом.

– Да какой же дурак начинает бой в самый что ни на есть полдень? – в сердцах восклицал старый моряк, стараясь, правда, чтобы его слышали только приятели, к которым я примкнул, сгорая от ненасытного любопытства. Лица всех моряков, как мне показалось, были мрачны и насуплены. Офицеры, стоявшие на шканцах, а также матросы и боцманы на баке – все всматривались в выбившиеся из строя, шедшие байдевинд корабли; несколько из них принадлежали к центру. Я запамятовал рассказать вам, дорогой читатель, об одном очень важном приготовлении к бою; в котором я принял участие. После того как поутру произвели уборку на корабле и подготовили все, что полагалось для стрельбы и для маневра, я услышал странную команду: «Сыпь песок! Сыпь песок!» Марсиаль за ухо оттащил меня к палубному люку и поставил в ряд с какими-то новобранцами, юнгами и прочей шушерой. Матросы, взобравшись на уступы и трапы, вытаскивали из глубины трюма мешки с песком. Ловко и быстро, словно балуясь, они перекидывали друг другу тяжелые мешки. И так по живой цепи из трюма извлекли груду мешков. Я оторопел, когда увидел, как их стали вытряхивать прямо на палубу, мостики, шканцы, бак, пока не покрыли толстым слоем песка весь корабль. То же самое проделали на деках. Меня прямо-таки распирало любопытство, и я спросил у стоявшего рядом юнги, для чего все это делалось.

– Для крови, – с безразличным видом бросил он.

– Для крови? – переспросил я, невольно попятившись от ужаса.

Я посмотрел на песок, посмотрел на моряков, которые с веселыми прибаутками занимались своим делом, и на миг почувствовал себя трусом. Однако мое разгоряченное воображение вскоре освободило меня от всякого страха, и я принялся мечтать лишь о победах и приятных сюрпризах.

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая