Последняя обойма - Гайдуков Сергей - Страница 7

• Предыдущая
• 7/58
• Следующая

— Сидоров, — тихо сказал я, хотя не было никакой надежды, что Сидоров меня услышит. — Тебя крепко дурят. Не знаю, с кем ты там сдружился, но только этот тип тебя дурит. Беги от него. Бросай это дело. Пока не поздно...

Как и следовало ожидать, Сидоров не отозвался.

А когда я приехал домой, сел в кресло, поставил на колени телефонный аппарат и принялся названивать то в автосервис, то в сидоровскую квартиру, то в квартиру его бывшей жены, то в квартиру его нынешней подруги — в ответ получал или долгие гудки. Или — «его здесь нет». Или — «не знаю, где он может быть».

Я понял, что слова Макса — «он же не навсегда исчез» — могли оказаться слишком оптимистичным прогнозом.

Я отнес телефонный аппарат на кухню. Пил крепкий чай, ел наскоро сделанные бутерброды и смотрел на телефон. А тот молчал.

Он зазвонил в тот момент, когда я меньше всего этого ожидал.

Это было уже глубокой ночью. Я сидел в кресле, тупо уставившись в экран телевизора. Моя правая ладонь лежала на телефонном аппарате, словно это могло сделать меня более чувствительным, словно телефонные кабели могли стать моими нервами, пронизавшими весь Город и напрягшимися сейчас в ожидании Сидорова. Любого знака, любого звука, любого сигнала с его стороны.

Постепенно я стал проваливаться в дремоту, и кресло будто потеряло твердость деревянного каркаса, позволив мне все глубже и глубже погрузиться спиной в обивку, скрыться в темной глубокой норе, как в пасти огромного животного, притаившегося за креслом...

И когда тишину разорвал телефонный звонок, я вздрогнул, словно меня тряхнул электрический разряд, словно я ощутил кожей приставленный к виску пистолетный ствол, словно почва стала уходить из-под ног. Словно все это произошло одновременно.

Я вцепился в ребристый кусок пластмассы, будто она была для меня последней соломинкой, а я был утопающим. Я вжал верхний конец трубки в ухо так, что стало больно. Я вслушивался и вслушивался, но там была лишь густая немая тьма.

Потом по тьме раздался слабый, едва различимый вздох.

— Алло, — негромко произнес я. Почему-то я старался говорить тихо, словно кто-то мог нас подслушивать. Скорее всего я делал это потому, что вокруг была ночь. В доме напротив все окна были темны, и лишь тусклый круг цвета топленого масла висел в нескольких метрах от подъезда, венчая бетонную основу фонарного столба.

— Алло, — повторил я. Похоже, никто не хотел со мной разговаривать. Возможно, что и вздох мне почудился.

Как только я об этом подумал, как далекий звук повторился.

И минутой позже, более отчетливо:

— Тя-же-ло.

Я узнал этот голос.

— Что случилось, Сидоров? — медленно проговорил я, стараясь, чтобы все слова звучали четко и ясно. Чтобы меня поняли в том дальнем, всеми проклятом закутке ада, откуда звонил Сидоров. — Что случилось? Я слышу тебя. Говори.

Сидоров не торопился с ответом. Полжизни спустя он прошептал, а я услышал:

— Мне пло-хо. По-мо-ги м-не...

— Где ты, Сидоров?

Мои слова падали в бездну, долго, бесконечно долго кружились в бездонной шахте, прежде чем оттуда, из невидимой и недосягаемой черноты раздалось почти неразличимое:

— Га-ра-же...

— Я сейчас приеду. Подожди. Я быстро.

— Тя-же-ло, — повторил он.

В ухо ударили гудки. Связь прервалась так неожиданно, что мне подумалось, будто кто-то играючи перерубил провода сверкающими гигантскими кусачками. Он как будто перекусил мне нервы.

Я заметался по квартире, сгребая в кучу те вещи, которые могли пригодиться. А поскольку я не очень представлял, что мне нужно, то вещей набралась куча — спирт, бинты, вата, ножницы, нож, спички, теплая одежда...

В какой-то миг я замер над горой вещей, перемешавшихся в причудливом беспорядке, а потом пулей вылетел из квартиры. С пустыми руками.

Я торопился.

Меня ждали. И судя по всему, в данный момент я был единственным человеком, к которому Сидоров мог обратиться за помощью.

Я практически ничего не взял с собой, когда отправился в автосервис. Но на полу в машине лежала одна вещь, про которую я точно знал — она мне не помешает. Это был обрезок металлической трубы, и именно его я сжал в руке, когда распахнул дверцу «Оки» и вылез наружу. Я настраивался на неприятные неожиданности.

Вокруг стояла влажная темнота. Метрах в ста одиноким светлячком дрожала электрическая лампочка над входом в гараж. Дождь закончился около часа назад, и я чувствовал себя так, будто находился на дне огромного бассейна, откуда только что спустили воду.

Я сцепил руки за спиной, чтобы обрезок трубы, легший между лопатками, не был заметен. Это был мой неприятный сюрприз. Только почему-то никто не торопился его получить.

Я преодолел расстояние от машины до гаража, напряженно всматриваясь и вслушиваясь в окружающую тьму, но оттуда не раздалось ни звука, там не было заметно ни малейшего движения.

А потом я нырнул в пахнущий машинным маслом, бензином и паленой резиной провал гаража. Сначала я чувствовал только запахи, медленно двигаясь вдоль стены, на ощупь отыскивая электрический выключатель.

Прежде чем нажать на панель, я поудобнее ухватил свое оружие и приготовился отпрыгнуть в сторону сразу же, как только зажжется свет.

Что я и сделал, больно ударившись бедром о верстак, а потом скользнув под него и затаившись.

Время шло, но ничего не менялось. Мои действия не вызывали ничьей реакции. Или же у этих людей было больше терпения, чем у меня.

Я выбрался из-под верстака, взял в левую руку длинное шило и двинулся между машинами. В этот момент я был настроен очень серьезно.

А потом я увидел телефонный аппарат. Он стоял на старенькой деревянной тумбочке рядом с холодильником. Здесь Сидоров имел обыкновение восседать в раскладном пляжном стульчике. Правой рукой он мог дотянуться до холодильника и вытащить оттуда очередную банку пива. Левой рукой он хватал телефонную трубку.

Сейчас эта трубка висела на шнуре, чуть дрожа, не достигая нескольких сантиметров до грязного пола. Она тихонько попискивала, оплакивая наш с Сидоровым прерванный разговор.

Я взял обрезок трубы под мышку, чтобы положить телефонную трубку на место. Мне пришлось чуть нагнуться, и, когда я это сделал, маленькие темные кляксы, усеивавшие пол вокруг тумбочки, бросились мне в глаза. Я коснулся одной из них кончиком указательного пальца. Вязкая жидкость. Возможно, масло. Но пролитое совсем недавно.

Я пристально всмотрелся в свой испачканный палец, а потом лизнул его. Это оказалось не маслом. Я снова взял обрезок трубы в руку и пошел по следу — то есть по цепочке темных круглых клякс, которыми кто-то пометил пол гаража.

У черной «Волги» я остановился и негромко позвал:

— Сидоров.

За грязными стеклами «Волги» мне почудилось какое-то движение, но быть уверенным при таком освещении я не мог.

— Сидоров, — снова сказал я. — Не бойся. Свои.

Ответ был таким же громким, как шелест последних листьев на облетевшей осине в конце ноября.

— Я... Тут...

Положив шило на крышу автомобиля, я потянул дверцу на себя и сразу же увидел Сидорова. Сначала подошвы его кроссовок, потом синие тренировочные штаны, потом руки, обхватившие тело. Странно. Сидоров будто боялся распасться на части. Он держал себя в руках. Колени были прижаты к груди. Сидоров лежал на полу и старался занимать там как можно меньше места.

Он пытался стать незаметным. Что при его комплекции было весьма непросто.

— Ты чего тут прячешься? — спросил я. Напряжение спало. Сидоров был жив, оставалось только выяснить причины его странного поведения, потом предупредить его насчет «Европы-Инвест», а потом отвезти, скажем, к его подруге...

Сидоров не спешил отвечать. Он медленно вытягивал шею, чтобы рассмотреть меня. Сначала я увидел его всклокоченные волосы, потом лоб... Лоб пересекала свежая кровоточащая царапина.

• Предыдущая
• 7/58
• Следующая