Монгол. Черный снег (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 3

— Почему бы тебе не поехать домой? — мой голос звучит резко, почти грубо. Я хочу избавиться от неё. Хочу, чтобы она ушла и оставила меня в покое.

Она смотрит на меня с изумлением, будто я сказал что-то невообразимое. Её глаза наполняются чем-то неведомым темным, и я чувствую, как воздух в комнате становится тяжелее. Она долго молчит, её губы дрожат, как будто она боится сказать правду.

— Мне некуда идти, — наконец, произносит она. Её голос тихий, едва слышимый, но в нём звучит боль, от которой мне становится не по себе. — Моя мать… она… наркоманка. Она продала меня этим людям за долги. Завтра меня должны были купить.

Слова её бьют, как плеть, оставляя следы у меня под кожей. Я отворачиваюсь, смотрю в окно, пытаясь понять, что мне делать. Мне не нужны её истории, не нужна её боль. У меня достаточно своей. Но её слова, они застревают в моей голове, как осколки стекла. Как мать могла продать свою дочь? Впрочем, моя пошла меня топить…а приемная…

— А отец? — спрашиваю я, всё ещё глядя в окно. Я слышу, как она делает глубокий вдох, будто готовится к новому удару.

— Отец? — её голос становится жестче, в нём появляется горечь, как вкус ржавого железа на языке. — Он никогда не хотел меня. Он всегда хотел сына. Он бил меня, когда мать не могла заплатить за свои дозы. Закрывал в подвале, как наказанную собаку. Думаешь, мне есть куда вернуться?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё. Её лицо бледное, глаза смотрят на меня, полные слёз, но она не плачет. Сильная девчонка. Она пережила такое, что многие не выдержали бы. Я не знаю, что сказать. Не знаю, как отреагировать. Сочувствие — не моё дело. Но что-то в её словах, в её глазах, что-то трогает меня. Задевает ту часть меня, которую я похоронил много лет назад.

— Ладно, — говорю я наконец, мой голос звучит грубо, как скрежет металла по стеклу. — Можешь пока остаться. Но чтобы я не видел тебя и не слышал. Ясно?

Она кивает, и я вижу в её глазах благодарность, которую не просил. Не заслужил. Я показываю на дверь пустующей комнаты в углу. Она подходит к ней медленно, словно не верит, что я действительно позволяю ей остаться. Комната пустая, только диван и пыльные шторы на окнах. Я открываю дверь и толкаю её внутрь.

— Спи здесь, — говорю я, закрывая дверь за ней.

Тишина снова окутывает меня, как тёплое одеяло, но я не чувствую покоя. Я слышу её тихие шаги, шорох одежды, когда она устраивается на диване. Я стою у двери, прислушиваюсь, и что-то внутри меня ломается. Что-то, что я не могу объяснить. Я поворачиваюсь и иду в гостиную, падаю в кресло.

Почему я позволил ей остаться? Зачем она мне здесь? У меня всегда был один ответ на все вопросы: никого не подпускать. Никогда. Привязанности — это слабость. А слабость убивает. Но её глаза… Они смотрели на меня так, будто я — её последняя надежда. И я не смог отвернуться. Ночь поглощает город за окнами, и я сижу в темноте, смотрю в пустоту. Я не хочу чувствовать, но что-то внутри меня кричит, пытается вырваться наружу. Её слова рвут меня изнутри, как когти, разрывающие моё сердце. Я пытаюсь закрыть глаза, попытаться забыть, но не могу. Её история — как яд, проникает в меня, разъедает мою душу. Я ненавижу её за это. Ненавижу себя за то, что слушал её. Моя рука автоматически тянется к бутылке виски на столе. Я открываю её, наливаю себе полный стакан. Глоток, другой. Огонь обжигает горло, но мне всё равно. Я хочу заглушить этот голос в своей голове. Хочу забыть её глаза, её историю. Но не могу. Я встаю, подхожу к окну, смотрю на огни города. Этот город — мой ад. Моя клетка. Я выбрал его, потому что знал, что здесь никто не найдет меня. Никто не сможет добраться до меня. Но эта девчонка… Она нашла. Она прорвалась сквозь стены, которые я строил годами. И теперь я не знаю, как избавиться от неё. Возвращаюсь к креслу, падаю в него, чувствуя, как усталость накрывает меня, как волна. Я хочу спать, но не могу. Мои мысли блуждают. Я снова слышу её слова, её голос, полные боли и отчаяния. И я не могу выбросить их из головы.

— Чёрт, — шепчу я в темноту, но никто не отвечает. Только тишина. Тишина, которая становится всё громче, всё навязчивее.

Я закрываю глаза, пытаясь заснуть, но сон не приходит. Я слышу её дыхание через дверь. Оно тихое, ровное, но я не могу его игнорировать. Я снова думаю о том, что она сказала. О её матери, о её отце.

Мои воспоминания всплывают, как трупы на поверхности воды. Моя мать. Её глаза. Её лицо, когда она хотела нас утопить. Холод воды. Холод смерти. Я был там, на краю. И я не знаю, почему вспомнил это сейчас. Почему её история пробудила в моей памяти эти образы. Но я знаю одно — я не могу выбросить её на улицу. Я не могу стать таким же, как её мать, как её отец. Я не могу предать её так…Как меня когда-то…Но что мне с ней делать? Как долго она останется здесь? Она не знает этого, но я чувствую, что моя жизнь изменилась. И я не знаю, нравится мне это или нет. Ночь медленно тянется, как длинная, нескончаемая нить. Я сижу в темноте, слушаю её дыхание через дверь. И думаю о том, что завтра всё может измениться. Но сейчас… сейчас я просто сижу здесь, в этом холодном доме, и не знаю, что делать дальше.

Темнота сгущается за окном, как чернила, расползающиеся по воде. Я сижу в кресле и смотрю в пустоту, пытаясь заглушить в себе все мысли. Но они, как назойливые насекомые, продолжают жужжать в голове. Я вспоминаю каждый момент этой проклятой ночи, каждый взгляд этой девчонки, каждое слово, которое она произнесла. И меня это выводит из себя.

Я не должен был её сюда приводить. Не должен был её слушать. Её боль — не моя боль. Её проблемы — не мои проблемы. Я — хищник, наемник, убийца. Мне нет дела до чужих судеб, до чужих жизней. Но почему тогда её слова так задели меня? Почему я чувствую себя так, будто её боль стала частью меня? Может, потому что в её глазах я увидел отражение своего собственного прошлого? Ту же самую боль, ту же самую ненависть к миру, который предал её? Я не знаю. Я не хочу знать.

Я встаю и начинаю ходить по комнате, как лев в клетке. Мои шаги гулко отдаются в тишине, разрезая её, как ножом. Я подхожу к окну, смотрю на город, пытаясь найти в его огнях хоть какое-то утешение. Но нет. Только холодный свет, холодный, как лёд в моём сердце. Я вспоминаю, как я сам оказался на улице, как я потерял всех, кто мне был дорог. Отец, который никогда не признавал меня, мать, которая погибла, пытаясь убежать от жизни, которую не могла больше терпеть…Но она не просто погибла, она взяла с собой двоих сыновей, которые родились от насилия и повела их топить...

А потом…Потом была нищета, крысы, голод. Я был один. Как и эта девчонка. Я знаю, каково это — быть никому не нужным, быть заброшенным, словно мусор на обочине жизни. Потому что нас разлучили с Тарханом (моим братом близнецом) в приюте…И та…та старая сука, которая использовала меня. Которая отняла у меня кусок жизни навсегда. Из-за которой я сдох. Теперь я просто живой труп. И смысл моей жизни – в чьей-то смерти. Мои руки сжимаются в кулаки. Гнев. Ненависть. Боль. Они всегда были моими спутниками. Они сделали меня тем, кем я стал. И теперь эта девчонка напоминает мне обо всём, что я старался забыть. Но её история… она словно зеркальное отражение моего прошлого. Я не могу выбросить её на улицу. Хочу, блядь! Да, пиздец как хочу! Но не могу!

Я возвращаюсь к креслу, падаю в него, словно в бездну. Виски всё ещё жжёт горло, но я уже не чувствую этого. Я закрываю глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании. Один вдох, один выдох. Медленно. Глубоко. Но мысли продолжают преследовать меня. Воспоминания…сальное потное женское тело, запах плоти…хлюпанье, связанные руки, кляп во рту, исполосованное ремнем тело. Кровавые оргазмы…после которых я блюю желчью.

ВСЕ! Я НЕ ХОЧУ! НЕТ МАТЬ ВАШУ! Несколько транков в глотку…Чтоб отпустило. Дышать. Выныривать из вязкого черного клея воспоминаний.

Я слышу, как она переворачивается на диване в соседней комнате. Тихий шорох. Её дыхание, ровное и спокойное, начинает меня раздражать. Я чувствую, как гнев снова поднимается внутри меня. Что она здесь делает? Почему я вообще привёз её сюда? Это была ошибка. Огромная ошибка. Я встаю, снова подхожу к двери её комнаты. Схватить за шкирку и вышвырнуть! Сейчас! А потом слышу, как она тихо вздыхает во сне. Она спит, будто не в мире, полном боли и страха, а в каком-то безопасном месте. Она считает, что рядом со мной безопасно. Со смертью во плоти. Я открываю дверь и вижу её на диване. Она свернулась калачиком, как совсем маленький ребёнок, и её лицо такое спокойное, будто она забыла обо всех своих страданиях. Сколько ей? Двенадцать-тринадцать? Не хочу думать о том зачем и кому ее могли продать… И трансплантация не самое страшное, что с ней могло произойти.