Монгол. Черный снег (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 10

Она замолчала на мгновение, как будто собиралась с силами, чтобы продолжить. Я видел, как её руки сжались на коленях, ногти впивались в кожу. Она уже не смотрела на меня, не смотрела никуда — просто говорила в пустоту, как будто рассказывая это кому-то. Её лицо побледнело, но она не переставала говорить.

— Я всегда боялась его рук, — её голос снова стал тише, словно она испугалась, что если заговорит громче, то не выдержит. — Он бил меня по лицу, по спине, в живот, разбивал мне губы и нос, надрывал уши. Я помню, как кровь капала на пол. Но никто не приходил помочь. Никто не знал, что происходит. Я всегда ходила с длинными рукавами, чтобы никто не видел синяков.

Моё сердце сжалось, как железный кулак. Чёрт. Я не хотел слышать это. Не хотел знать. Но её слова продолжали падать, биться с оглушительным грохотом о мою броню, ломая каждую стену, которую я строил между нами.

— Мама... — продолжила она, и её голос вдруг стал холоднее. — Мама была не лучше. Это был героин. Я помню, как она продавала наши вещи, всё, что у нас было. Вначале украшения, потом мебель, одежду. Она продала всё, даже мои игрушки. Я осталась ни с чем. Он бил ее за то, что она сама вколола дозу и не поделилась с ним. У них ничего не осталось. Голые стены и матрасы на полу.

Моё тело напряжённое, я смотрю на неё и понимаю, что эта история не просто грустная. Это история из самого ада. Она говорит это так, как будто рассказывает о погоде, но я вижу её руки, которые сжаты в кулаки. Вижу её дрожащие губы.

— И когда им стало совсем плохо, — продолжает она, её голос ломается на словах, — они продали и меня. Просто отдали меня каким-то уродам за дозу. Она даже не посмотрела на меня. Я помню этот день. Помню, как какие-то люди пришли за мной, как повели меня насильно к машине. Я смотрела на неё, на мою мать, но она не смотрела на меня в ответ. Просто стояла там, с пакетом в руке. Довольная, любовалась своей дозой…И он рядом с ней.

Последние слова будто вылетают из неё, как яд, выплёскиваясь наружу. Я смотрю на неё, не в силах пошевелиться. Мои мышцы напряжены, и я чувствую, как внутри меня всё кипит. Но я не двигаюсь. Не могу. Потому что её история — это не просто боль. Это нож, который она вонзает в свою плоть, в саму себя, снова и снова, чтобы наконец отпустить эту боль.

Она не плачет. Она больше не может плакать. В её глазах — пустота, как будто она умерла в тот день, когда её мать продала её.

Моё дыхание замедляется. Я смотрю на неё и чувствую, как внутри что-то ломается. Я слышу собственное сердце, которое вдруг начинает биться сильнее. Почему? Почему я это чувствую? Я никогда не хотел знать её историю. Не хотел понимать. Но теперь её прошлое стало частью меня. Я знаю, через что она прошла. И это меня бесит.

— Что было дальше? — мой голос звучит резче, чем я хочу, но она не вздрагивает.

Её взгляд устремлён в пол, как будто она больше не хочет быть здесь, в этом моменте, в этом мире.

- Меня закрыли с другими детьми, — шепчет она. — Нас кормили овсянкой и яйцами, давали какие-то витамины и горькие таблетки. Иногда били. По лицу, по голове…Одного так ударили, что он умер. Приехал какой-то мужик лысый. Наорал на них. Тому, кто убил мальчика отрезали руку. Нас больше не били…Просто держали взаперти.

- Они тебя…они тебя обижали? Трогали?

- Насиловали? – переспросила она, - Меня нет. Других, не всех – да. Меня нет, потому что на меня поступил заказ…Они сказали. Что меня купит какой-то человек и я буду сниматься в кино. Я не дура. Я знаю в каком кино… я все знаю, все видела там. Меня впервые вымыли, расчесали и приодели. Они сказали, что на следующий день меня заберут. И тогда ты пришёл.

Её последние слова отдают в воздухе, как эхо в пустой комнате. Она больше ничего не говорит. Просто сидит там, сжимая колени, будто пытается защитить себя от того, что уже произошло, но не может.

Я молчу. Внутри меня — буря. Но снаружи — тишина. Я не знаю, что сказать. Не знаю, что сделать. Я никогда не умел утешать. Да и не хочу.

Но я смотрю на неё и понимаю, что это не просто девчонка. Это человек, который прошёл через ад. Такой же, как и я. И чёрт побери, я не могу это игнорировать. Её прошлое теперь стало частью моего мира, и я уже не могу сделать вид, что не знаю.

Воспоминания обрушиваются на меня, как лавина. Я не могу остановить их. Они приходят внезапно, как всегда, вспышками, как осколки битого стекла, что врезаются в мою кожу, разрывая её на куски. Прошлое, которое я старался похоронить, снова поднимает голову…У нее было страшное детство. Я навел справки. Я узнал о ней все. Она не обманула. Не обманула, когда рассказала мне…

А я не мог рассказать никому.

Я помню ту суку. Её холодные руки, её дыхание, которое обжигало мою шею. Её голос, который всегда звучал так ласково, так обманчиво, прежде чем превратиться в хлыст боли. Она была моим приёмным кошмаром. И каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу её. Она сидела на кровати, как паук, готовый впиться в свою жертву. Я был ребёнком. Слишком слабым, чтобы защититься. Слишком наивным, чтобы понять, что эта ласковая маска была ложью.

Её руки сковывали меня, связывали, как цепи. Я не мог дышать. Не мог кричать. Я чувствовал, как её пальцы сжимались на моей коже, холодные, как смерть. Она шептала мне что-то на ухо, её слова проникали в моё сознание, как яд. И этот яд остался во мне навсегда. Она издевалась надо мной. Насиловала. Каждый раз это был новый виток боли, новая метка, которую она оставляла на мне. Ремни впивались в мою плоть, кляп затыкал рот, и её тело прижималось ко мне, разрушая всё, что у меня было внутри.

Я помню, как после её «сеансов любви» я блевал в углу, дрожал от страха и боли, но не мог остановить это. Я молчал, не мог рассказать об этом никому. Я хоронил это внутри. Закопал, как можно глубже. Но это всегда возвращалось. Каждый раз, когда я видел женщину. Каждый раз, когда кто-то пытался приблизиться ко мне. В голове тут же всплывал её образ. И всё снова становилось таким же тёмным, таким же мерзким, как было тогда. Как будто я снова был ребёнком, запертым в ловушке её кровати.

Мои руки сжимаются в кулаки, пока я стою в комнате. Я пытаюсь избавиться от этих картин, но они продолжают всплывать. А тут ещё и эта девчонка... Диана. Её зелёные глаза смотрят на меня, и я чувствую, как внутри меня что-то ломается. Нет, чёрт побери, этого не должно быть. Я не могу позволить ей быть рядом. Я не могу позволить себе чувствовать это.

***

Я возвращаюсь в реальность, чувствуя, как мои руки всё ещё дрожат. Я бросаю взгляд на Диану. Она молчит, но её глаза... Эти чертовы глаза. Они смотрят на меня, как будто пронизывают насквозь, словно она видит всё, что я пытался скрыть. Она знает. Я не знаю как, но она видит во мне что-то, чего я не хочу, чтобы кто-то видел.

— Ты... — срывается с моих губ, но я не могу закончить фразу. Мои слова ломаются, как кости под ударом молота. Я не знаю, что сказать.

Она стоит там, её плечи дрожат, но она не уходит. Почему она не уходит? Я подхожу ближе, чувствуя, как каждое моё движение отдаётся болью в висках. Смотрю на неё сверху вниз, а она смотрит на меня так, будто готова принять любой удар, любой приказ. Она просто стоит.

— Я не должен был оставлять тебя здесь, — мой голос глухой, тяжёлый, как рёв зверя. — Ты не должна была остаться.

Она не отвечает. Её глаза становятся ещё более отчаянными, но в них нет страха. Она снова бросает мне этот вызов, как будто знает, что я не смогу сделать то, что хочу.

— Ты не понимаешь, что делаешь, — рычу я, делая шаг ближе. — Ты пожалеешь, что осталась здесь…ты не знаешь кто я!

- Знаю…ты меня спас. И у меня нет никого кроме тебя.

Я чувствую, как всё внутри меня закипает, как вулкан, который готов взорваться. Я хочу выгнать её, но не могу. Чёрт. Я не могу. Ашар был прав. Она меняет меня. Но уже слишком поздно.