Тщеславие - Лысенков Виктор - Страница 27
- Предыдущая
- 27/61
- Следующая
Так им удалось избежать шумной свадьбы и огромных застолий, в огромном доме им выделили большую комнату, но по существу у них оказалось две дома ее и его. Теща была удивлена, что у него в доме приличная обстановка и очень чисто. Она даже подумала, что это Надя приложила свои руки и совсем потеплела, когда Надя сказала ей, что Сергей сам следит за порядком в доме.
Надя, как он понял, забеременела после их первой близости. Сергей удивлялся сам себе, что в нем появилось теплое чувство. Жили они почти все время у Надиных родителей - мать ни за что не хотела отпускать дочь из дому, да и отец, как понял Сергей, не меньше тещи любил дочь. Квартира стояла закрытой, и он ни разу не позвонил себе привести туда хоть одну девицу, хотя проблем с этим не было. А когда родился сын, они с Надей стали часто приезжать на его квартиру, и чем старше становился сын, тем больше времени он проводил с бабушкой - полной сил и энергии: той не было еще и пятидесяти. Надя давно вышла на работу - говорила, что без театра - ей скучно, а Сергей подтрунивал над ней: мол, считаешь аплодисменты, адресованные солистке, твоими? Надя сопротивлялась и говорила, что есть в балетах номера, когда себя показывает кордебалет и называла сцены из "Жизели" и "Лебединого озера", он, отталкиваясь от своих явных и неявных открытий, подкалывал: "В зале иногда - всего сто человек. А вас на сцене - пятьдесят. Значит, на каждую - два хлопальщика? Не маловато?". Она возражала: что, мол, их не пятьдесят, а гораздо меньше, и тогда он начинал хохотать: три хлопуна - это смысл жизни? - Просто приятно, - оборонялась она, не зная, что он хочет сказать. Сергей не зря пытал Надю: после того, как они поженились, он стал чаще бывать вместе с нею у некоторых ее подруг, и тем более - у Залатова. Он всегда держал себя в руках, чтобы не врезать как следует, потому что знал после этого может пойти в разнос, выдать кому-нибудь на полную катушку. Он, например, не раз видел, как изменилась Томка. Здесь же, у Залатовых она подцепила красавца Мурика - осетинского красавца, хотя сама ничего особенно из себя не представляла, даже на европейский вкус нос ее был излишне велик и горбат, что Мурику, наверное было совсем безразлично - на Кавказе носатых куда больше, чем аккуратноносых по европейским понятиям. Сергей с самого начала знал, что этот гражданский брак ни к чему не приведет: Мурик наверняка имел и переимел таких Томок, но она, то ли по дури, то ли по наивной расчетливости, решила его привязать и родила ему сына, назвав его, по тупому, ТАМЕРЛАНОМ, не понимая, что ТАМЕРЛАН - это искаженное от Тимура, Тимур - сленг - хромоногий. Но учить грамоте балерин, после азиатской школы прошедших только дрессировку у мастерицы не падать с пуантов (Сергей всегда поражался, как она похожа на старуху из фильма "Ариши-Мал алан", рубя и самодовольную). Все бои за своего Мурика Томка проиграла, кроме одного: ей удалось убедить деда своего сына, что Тамерлан - сын Мурика. Но - и только. Она пожила какое-то время у Мурика, которому семья заранее купила дом, и Мурик, будучи не пальцем делан, знал, что Томка через короткое время сможет аннексировать большую часть дома - когда докажет, что прожила здесь больше года. Мурик уходил к родителям на недели, запирал дом и Томка почти все время жила у себя дома, тем более, что весь подъезд состоял из работников театра (власти, ничего не понимавшие в балете, в разорванном дне - с утра обычные репетиции, потом - перерыв до спектакля - смыть грим, принять душ (дома есть горячая вода или нет - бабушка надвое сказала), потом добираться до этого, самого отдаленного микрорайона. Иногда, если спектакль был большим, директор выделял служебный автобус. Но отцам города (и выше) эти проблемы были неведомы. И Томка просила кого-нибудь из соседей посмотреть за Тамерланчиком, что обычно те и делали: тут многие делали обязанности и помогали прыгающим и орущим в театре чадам следить за детьми. Но зато в выходные Томка уже ничего не могла сделать - лимит на услуги бывал давно исчерпан. И когда они расстались с Муриком, мальчику было уже три года. Ни дома не оставить, ни с собой взять. Подругам Томка объясняла, что сама ушла от Мурика, так как все деньги он тратил на друзей, что все субботы и выходные дом был полон гостей и она должна была не отходить от плиты - все готовить и готовить, бегать по базарам и магазинам. "А на сына ему - совсем наплевать", - говорила она. - Даже вечер с ним посидеть не может. Ну да, посидит, - усмехался Сергей - в двадцать шесть и при своей восточной красоте, силе и росте. Не Бимболат Ватаев, конечно, но стройнее. Хотя б Имболат, которого Сергей видел на киностудии во время съемок фильмов по Фирдоуси казался ему правнуком того батыра, что сразился насмерть с Пересветом на Куликовом поле. Но Томка злилась на ребенка, иногда называя его самыми оскорбительными словами - мстила ему, что привязал ее к своей руке, к дому, что не пойдешь куда-то на ночь, не останешься на банкет и потом не разулишь к кому-нибудь. Один раз он встретил Томку в главном гастрономе с сыном, которому было уже года четыре. Он перекинулся с ней парой слов и увидел, как красив мальчик - перещеголяет, видимо, отца модель вышла усовершенствованная. От Мурика в мальчике было процентов восемьдесят, еще двадцать - красоты от бога и ничего- от матери. Он сказал: "Растет?", - и не успела улыбка сойти с лица Сергея, как он услыхал злобное от матери: "Лучше бы он сдох! Говорили дуре - сделай аборт. Так нет, родила на свою голову". Сергей быстро с ней расстался - он понимал, что злоба к ребенку исходит не из того, что он мешает ее творчеству (какое там творчество у рядовой кордебалета без перспектив), а от того, что мешает жить в свою сласть, трахаться, когда захочет и там далее. Он был поражен ее звериному инстинкту - жажды наслаждений, необремененности, и понимал, что то положение, где она была поставлена в строй - пусть не солдатский, пусть не в камуфляже и кирзах, а в пачках и на пуантах - все равно же это строй! Да и пачки - чем не камуфляж! Хотя Томка - единственная, кому мешали эти самые цветы любви? Он знал среди своих знакомых таких, кто, родив ребенка, сплавлялся их молодым дедушкам и бабушкам (хорошо, что дедушкам и бабушкам а не в дом малютки, или, еще лучше - в полиэтиленовой мешок и на свалку). О, этот расцвет жизни! - теперь в городе было уже четыре дома малютки, в которых почти сплошь были сироты при живых родителя. Однако живем! Он думал, что в восточных семьях, из которых практически не было детей в этих разных домах ребенка, каждого холят и пестуют. Но как-то их познакомили со справкой: первое место в стране по детской смертности. Один знакомый, местный, говорил ему: бог дал зубы - даст пищу. В кишлаке он видел толпу детей у одного бригадира - прямо детский сад. Он спросил бригадира, как зовут малыша, который подбежал к ним, когда они вели беседу. Орденоносец и передовик все никак не мог вспомнить имя одного из сыновей и обратился к жене. Та объяснила: этот - Дилшод. Всего в семье оказалось девять мальчиков и четыре девочки. Вот такая любовь.
Его с детских лет мучила и не давала покоя одна мысль: раз мать значит, святое. Все книги, все фильмы об этом. Но в жизни многое было не так. И в его жизни было не так. Потом, уже в университете, он однажды прочитал в "За рубежом" потрясающий материал, как в США воспитывают детей. Исполнилось шестнадцать - давай, милый(ая) катись на все четыре стороны! Где же эта глубинная привязанность? Он знал по себе, что эта самая привязанность может быть, а может и не быть. Как знал и то, что подвергать сомнению эту триаду - мать - отец - дети - никто не позволит. Разве что в Африке. Прочитал в том же "За рубежом", как при рождении сына (если дома у главы семьи был уже один от многочисленных жен), того тут же бросали в реку на съедение крокодилам. Вот тебе и отцовская любовь: важнее не делить клочка земли, который имеет право наследовать только один сын. Так что наши, советские мужья, чей адрес не дом и не улица, просто гуманисты, - не бросают своих сыновей в реку, а просто сбегают и не платят алиментов. Чего Томке надо от Мурика? Сын и ему помеха, как и ей.
- Предыдущая
- 27/61
- Следующая
