Одна маленькая ошибка - Смит Дэнди - Страница 3

– Элоди! – радостно восклицает он. – Заходи скорее, заходи и присоединяйся к вечеринке!

Мужа моей сестры обожает вся семья, и, хотя мы с ним ладим, я все равно чувствую себя кошкой, которую всучили заядлому собачнику.

Итан провожает меня к двери, ведущей в сад, и на секунду я останавливаюсь, оглядываясь по сторонам. Моя сестра никогда ничего не делает наполовину. Передо мной возвышаются два шелковых шатра, украшенных флажками и электрогирляндами, на деревьях висят бумажные украшения, легонько покачиваясь на летнем ветру; слева – ряд деревянных столов, где сырные тарелки и разноцветные миски с салатами теснятся рядом с десертами, а справа шипит и щелкает мясо на гриле. Я несу свой крамбл мимо красиво расставленных пирожных «Павлова» и бисквитов королевы Виктории, попутно замечая, что изгородь успели перекрасить в темно-синий, а летний домик – в дымчато-розовый. В общем, вечеринка образцово-показательная: красивые и дорогие люди среди красивых и дорогих вещей.

Едва успев взять бокал, я замечаю родителей: они сидят вместе на качелях. В том, как папа с мамой смотрят друг на друга, чувствуется близость, какая возникает между людьми после тридцати пяти лет брака. Папа легонько обнимает маму за плечи, другой рукой держа бутылку с сидром, а мама расслабленно прижалась к нему, потягивая вино. Он что‐то шепчет ей, слегка прищуриваясь, и она краснеет и с шутливой укоризной легонько шлепает его по коленке. Лет в тринадцать я бы похихикала над ними, но в свои двадцать восемь уже немного завидую. Я тоже хочу таких отношений – спокойных и крепких. Может, у меня такие и были бы, думаю я, впервые за долгое время вспоминая о Ноа. О том, как его руки бережно раздвигали мне ноги, пока он шептал на ухо слова любви в кровати отеля в Копенгагене, куда неожиданно увез меня на выходные. И о том, как он лежал, такой неподвижный, на больничной койке, весь опутанный трубками капельниц и проводами датчиков, едва дыша из-за боли в сломанных ребрах.

Затолкав воспоминания как можно глубже, я снова оглядываюсь на родителей; мама вся сияет, да и папа тоже, но вовсе не из-за моего появления. Это Ада вызывает у них такую гордость. Сестрицу окружает компания женщин, которых словно на одном заводе собирали: одни и те же длинные платья с цветочным узором, высокие каблуки и волосы чуть выше плеч, уложенные теми самыми «небрежными» пляжными локонами, на создание которых обычно уходит не меньше часа. Ада запрокидывает голову и смеется. Неизменная королева бала.

Наше с ней родство очевидно для всех, даже мама путается, глядя на наши детские фотографии. У нас одинаковые резкие скулы, крепкие подбородки и длинные ресницы, но у меня губы более пухлые. Однако у Ады глаза серые, а у меня – зеленые, и цвет волос слегка различается: ее оттенок ближе к карамельному, а мой – к медовому. Ада старше меня на четыре года и повыше на треть головы. Правда, аттестат о полном среднем образовании она в свое время так и не получила, да и в университет не пошла, но это не помешало ей удачно выйти замуж и заиметь роскошный дом, новенькую машину и супруга словно с журнальной обложки. Мне же родители прочили два пути: либо университет, а затем карьера и насыщенная жизнь в центре, либо брак, ипотека и дети. Я пошла по первому пути, но затем отклонилась от него, и теперь родители воспринимали меня как некий сломавшийся механизм, нуждающийся в починке. В то время как способность моей сестры подцепить правильного мужика всячески восхвалялась, все мои достижения ценились не выше поломанных безделушек, найденных на дне мусорного бака. Что ж, если полки магазинов украсит книга с моим именем на обложке, возможно, мама с папой начнут смотреть на меня так же, как сейчас смотрят на Аду.

Я беру еще один бокал. В этот момент подходит мама:

– Милая, а я и не заметила, как ты появилась.

Я вымучиваю широкую улыбку, прежде чем обернуться.

– Да я пришла‐то всего пару минут назад. Отлично выглядишь, – добавляю я, оглядывая темно-синий пляжный костюм, который мама прошлым летом ухватила на распродаже в «Маркс и Спенсер». К тому же она похудела – всего на несколько фунтов, но, честно говоря, на лишний вес она и так никогда не жаловалась.

– Хожу на горячую йогу вместе с Адой, – улыбается мама.

– Это по тем купонам, которые я тебе на день рождения подарила?

– А, так вот откуда они взялись! – Ее улыбка становится шире. – Веришь, нет, совсем из головы вылетело.

– Вы бы хоть предупредили, что пойдете, – отвечаю я, стараясь не выдать обиду. – Я бы тоже подтянулась.

Мама отхлебывает из бокала.

– Чем старше становишься, тем сложнее удерживать прежний вес. Давным-давно у меня тоже была такая фигура, как у тебя. Я тебе так скажу, Элоди: мужики как вино, с возрастом хорошеют, а женщины в этом смысле как мясо – с годами только портятся. Ладно, пойдем, – добавляет она, – поздороваешься с папой.

Мне пересказывают последние новости, и, когда свежие сплетни заканчиваются, мы просто сидим в уютном молчании. Я допиваю второй бокал мерло, и у меня уже кружится голова. Если Ада знает, что я здесь, но до сих пор не подошла поздороваться, это грубейшее нарушение того «свода правил степфордской жены» [1], которого она так старательно придерживается. Краем глаза я замечаю ее бледно-голубое платье – сестренка фланирует по лужайке, одаривая притворно-любезной улыбкой то одних гостей, то других, – и едва ли не в тысячный раз невольно задумываюсь, как мы умудрились вырасти такими разными и откуда между нами появилась такая холодность.

Мама с восторгом оглядывает сад.

– Красота‐то какая, правда, Мартин? Видно, что Ада изо всех сил потрудилась над оформлением. Надо и нам как‐нибудь забор перекрасить.

Папа кивает, а я с трудом удерживаюсь, чтобы не закатить глаза, потому что уж Ада‐то точно не трудилась над забором. Подловить ее с малярным валиком и банкой краски оттенка «Сапфировый салют» так же маловероятно, как в шерстяных носках и «кроксах».

– Тебе ту лампу на крыльце уже починили? – поворачивается ко мне папа.

Я отрицательно качаю головой.

– Я отправила домовладельцу письмо, но он на любой вопрос отвечает в лучшем случае через неделю.

– Не трать время, – бурчит папа. – Сказал же, зайду и сам сделаю.

– Спасибо, но я уже говорила: если ты там что‐то не то припаяешь и оно сломается, отвечать буду я. И могу потерять депозит.

– Ну да, а под дверями в темноте болтаться зашибись как весело.

Мне тут же представляется, как тот мужик в «очках маньяка» идет за мной вечером до самого дома, тихонько поднимается следом по ступенькам, пользуясь тем, что уличная лампа не работает, и, пока я судорожно шарю по сумке в поисках ключей, жарко сопит над ухом…

– Ты в порядке, лапушка? – спрашивает мама. – Какая‐то ты дерганая сегодня.

Я киваю. Про парня, который вроде бы преследует меня, я пока не говорила ни ей, ни папе: не хочу, чтобы они разволновались, особенно у Ады на вечеринке.

– Таких хлопот можно было бы избежать, если бы ты купила жилье, а не снимала, – продолжает мама с интонациями школьной учительницы, распекающей непутевую ученицу. – Только деньги зря тратишь.

Я на секунду прикрываю глаза, гася нахлынувшее раздражение. Подобный разговор происходит стабильно раз в месяц. Мама с папой купили свое первое жилье в 1984 году за 34 тысячи фунтов и все никак не могут понять, что из-за взлетевших цен на рынке жилья и снижения зарплат ипотечные взносы сейчас совершенно неподъемные. Все мои знакомые ровесницы смогли обзавестись собственным домом только благодаря каким‐нибудь родственникам, благополучно почившим и оставившим в утешение жирное наследство. Ну или как Ада, за богатенького замуж выскочили.

Поняв, что я не желаю в сотый раз обсуждать жилищный вопрос, мама решает сменить тему:

– Кстати, у тебя кавалер не появился?

Вот так: от Сциллы удирал да к Харибде попал. Похоже, придется взять еще один бокал вина, чтобы вытерпеть этот разговор до конца.