Узники вдохновения - Петрова Светлана - Страница 4

Рая так глубоко затянулась табачным дымом, даже голова кругом пошла. Вздохнула:

— Да! Что посеешь, то и пожнешь. Давным-давно сама за мужем в Алма-Ату уехала, а мальчиков в Москве на домработницу кинула, школу заканчивать, родственниц посылала присматривать, у казахов принято помогать, да и отчего бы лишний раз в столицу не прокатиться. Только никакие тетки родителей заменить не могут. Бесполезно теперь упрекать, искать в сыновьях то, чего они не получили. С нее же пример и берут. А ребенок должен расти возле отца с матерью, родным теплом согретый, особенно маленький. Иринке пяти лет нету, а соображать начинает, характер заимела! Правда, грех жаловаться, нам с дедом повезло — будто на старости лет вернулась наша умершая первенькая, Саида. Внучка ее место в сердце заняла. Вылитая казашка, не зря, по обычаю предков, я своей рукой девчушку наголо обрила, когда она еще в колыбельке лежала, чтобы волосы хорошие выросли. Шакен возмутился, а мне что — у восточной женщины должны быть длинные косы. Из полукровки настоящую казахскую дочь воспитаю! Она меня мамой называет. Столько в ней любви и доброты, все свои игрушки готова раздать! Только жутко ревнивая, привыкла, что целый год все только вокруг нее одной вертятся. Как заметит, что другим внукам внимание уделяю, аж задрожит вся, ко мне прилипнет, не оторвешь. Зря ревнует. Люблю ее больше всех и не скрываю, потому что на меня похожа. Я вообще люблю тех, кто на меня похож. А других пусть любит Шакен.

Раушан докурила сигарету, раздавила окурок в медной пепельнице и пошла в дом, проследить за тем, как готовится еда. Муж обедает и ужинает на службе, там прекрасная кухня и продукты, возвращается поздно, уже затемно, и тогда чай пьет, а Иришка кушает хорошо, только капризничает — не хочет без деда засыпать, потому что он ей сказки рассказывает. Шакен много читал, много знает, вчера, например, сказал, что нашим горам 12 миллионов лет и они каждый год подрастают на пять миллиметров. У девочки глаза загорелись:

— А я на сколько расту?

— Ты быстрее.

— Почему?

— Потому что мы не горы, мы люди, живем меньше, а нужно многое успеть сделать.

— Ты уже вырос?

— Да. И даже состарился.

— А потом умрешь, как сосед Биржан, которого хоронили зимой?

— Это не скоро. Ты об этом не думай.

— А я, что ли, когда вырасту, тоже умру?

— Сказал — не думай.

— Я не думаю, но мне страшно.

— Не бойся, ты никогда не умрешь, — убежденно сказал Шакен, и глаза его увлажнились.

— Точно?

Маленькая девочка, а не простая, на других детей не похожа, вопросы странные задает.

— Точно. Давай я лучше тебе сказку доскажу, что вчера начал. Про синюю птицу.

— Которая живет в горах Алатау?

— Да. И ее могут увидеть только те, кто хорошо себя ведет, слушается старших, не обижает животных и вовремя ложится спать.

Как ни образован был Шакен Ахметович, а Меттерлинка не читал и спектакль Московского художественного театра в детстве не видел, но в каждом народе есть своя легенда о синей птице счастья, которая где-то существует, наперекор всем тяготам жизни. Про нее он слышал еще от прабабки.

— Рассказывай!

Так занимательно, как Ата, Рая говорить не умеет: у нее всего два класса арабской школы и родителей рано потеряла, в нищем детстве не до сказок было. Но и она, как полагается казахам, знала жетi ата — историю своих предков до седьмого колена, и еще легенду про Ашина, внука волчицы и прародителя многих тюркских народов. Чаще всего Апа с внучкой в куклы играла, слушала, как девочка, не зная ни одной ноты, какие-то свои песенки и музыку на пианино сочиняет, да так забавно получается! И еще Иринка любит заглядывать на кухню и лепить из теста фигурки людей и животных, потом долго раскладывает их на противне, словно выпекает сценки из жизни: вот дитя, круглое, толстое, держит за руки двух взрослых, с одного боку — лошадь, похожая на собаку, а с другого — малюсенький человечек с двумя головами.

Рая с недоумением тычет в двухголового пальцем.

— Что за чудо? Таких людей не бывает.

— Бывает! Это мама с папой! — выкрикивает Иринка и со смехом убегает.

Вот так! А еще считают, что маленькие ничего не понимают. Смотря какие. Наша проказница любопытная, обо всем допытывается и, похоже, что-то там себе, в своей крошечной головке, раскладывает.

Из кухни Раушан прошлась по комнатам, обставленным скромной казенной мебелью, проверила, тщательно ли застелены постели, вытерта пыль, выбиты половики. Сама она давно хозяйством не занималась, а если честно, то и прежде не любила, однако следить за порядком — другое дело. Она поменяла местами вязаные салфетки на комоде — домработница столько лет не может запомнить, что желтая — справа, а зеленая слева. Раушан давно перестала ей выговаривать, просто исправляла ошибку — эту под коробку с серьгами, бусами и браслетами, а другую под щетку для волос. Рая взглянула на себя в зеркало — седины в черных косах немного, но на висках уже заметна. Надо басмой покрасить, ведь не старая же, Шакен еще в силе, по выходным, когда отдохнет от службы, радует ее любовью. Она счастливая женщина. А может, несчастливая? Ведь нету из-за детей в душе покоя. Хоть бы Ирочке повезло! Как-то жизнь у нее сложится, когда к родителям переедет? Ребенок привык к ладу в семье, вниманию и тишине, а жена у младшего сына яркая, взбалмошная, и он сызмальства очень уж самолюбивый, с чужими желаниями считаться не станет. Рано или поздно, скандалы обязательно начнутся.

Эти мысли так взволновали и расстроили пожилую женщину, что она забыла, как сама любит покрикивать на домашних. Собралась накапать в мензурку валериановых капель, но передумала, пошла в спальню, достала из платяного шкафа спрятанную от среднего сына за платьями и костюмами бутылку армянского коньяка, плеснула немного в стакан. Вдыхая сладкий аромат, выпила обжигающую жидкость маленькими глоточками — конечно, не шампанское, но сойдет, чтобы поднять настроение. Пошла на террасу, прилегла на широкий диван — тут ночевал Шакен, когда летом набегала орда родственников, — и задремала.

Между тем в дальнем конце сада Иринка нащупала знакомую доску, висевшую на одном гвозде, отодвинула ее и, сторожко оглядываясь, начала потихоньку спускаться в долину, откуда, сказал Аташка, можно увидеть высоко в небе синюю птицу. Ребенок мог бы воспользоваться калиткой, до замка которой уже дорос, но тогда пропала бы таинственность сказочного путешествия.

Трава и кусты стояли так густо, что приходилось раздвигать их руками, ноги скользили по крутому склону. После дождя влаги в тени осталось много, вскоре одежда и туфельки промокли насквозь, девочка дрожала от холода, но, будучи упорной от природы, не оставила своего замысла. Наконец она выкатилась на ровное место под лучи солнца, села на большой теплый валун, надеясь согреться, и стала разглядывать громаду горы в белой шапке, похожей на те, что носят мужики в аулах, потом запрокинула голову, чтобы поискать птицу, и в изумлении вскрикнула: прямо над нею сияла разноцветными красками крутая дуга. Вот это красотища! Конечно, в саду, на клумбах или на платьях у мамы Раи она видела разные цвета, но тут они были красивее, ярче и все вместе сразу. Один конец цветной дорожки таял в небе, а другой прятался неподалеку, в лесу, на той стороне реки. Ира забыла про птицу, побежала через мостик — разглядеть радугу поближе. Смотрела вверх, чтобы не потерять направления, часто спотыкалась и падала, но чем ближе подходила, тем дальше отодвигался пестрый шарф, дразнил, не давался.

Девочка устала, боялась идти дальше, но и расставаться с такой красотой не хотела. Она запрокинула голову, зажмурила глаза, как могла шире разинула рот и вообразила, что эта цветная полоса сейчас покинет небо и войдет в нее.

— Давай, давай! Сюда, сюда! — твердил про себя ребенок и даже призывно и нежно помахивал в воздухе маленькими пухлыми руками, подтверждая свое желание и сообщая радуге, что пугаться не надо, будет хорошо и тепло, как на груди у мамы Раи.