Ключ к счастью - Фэйзер Джейн - Страница 20

• Предыдущая
• 20/84
• Следующая

Они уже вышли из покоев принцессы. В сумочке у Пен лежала копия счета — она переписала его, помнила чуть не наизусть. И была почти уверена, что еще до конца дня Оуэн возьмет у нее этот листок и согласится отправиться в Хай-Уиком…

Оуэн прекрасно видел, что Пен хочет поскорее получить от него утвердительный ответ, и был готов к разговору… К задуманной им сделке.

Долгая галерея, по которой они шли, так она называлась, была полна людей: слуг, герольдов, придворных. Как на оживленной улице. Оуэн не мог не обратить внимания на явные признаки запущенности: в разболтанных оконных рамах дрожали и дребезжали стекла, ветер врывался через щели, охлаждая и без того холодные каменные стены, на которых висело немало прекрасных картин.

Пен шла по галерее быстрым шагом: людно, стыло — и вообще не место для разговора. Тем более тайного.

— Мы не задержимся, чтобы посмотреть эти чудесные полотна? — спросил Оуэн. — Я в самом деле интересуюсь Гольбейном.

— Позже, — не останавливаясь, отрезала Пен. — Мне нужно сначала поговорить с вами.

— Разве нельзя говорить и смотреть одновременно? — невинным тоном предположил он.

Он явно поддразнивал ее, но у Пен не было охоты продолжать словесную дуэль.

— Идемте сюда, — сказала она, сворачивая в боковой коридор.

Она двигалась слишком быстро для женщины, но ему нравилось в ней это. Сейчас она была такая, какой он увидел ее возле библиотеки в доме у Брайанстонов, — порывистая', настойчивая и в то же время загадочная. И к этой страстной и волевой женщине он напрашивается в помощники? Или… на другую роль?

Они прошли несколькими коридорами, пока не уперлись в конце одного из них в закрытую дверь.

— Я намерена говорить с вами серьезно и без свидетелей, — сказала Пен, открывая ее.

— Так я и понял, мадам, — ответил он, входя в комнату вслед за ней.

Она продолжала, не глядя на него:

— Поскольку мы уже провели с вами часть ночи в одном помещении, нет резона считать, что мы не можем наедине поговорить в этой комнате.

Тон был вызывающим.

— Разумеется, можем, мадам, — пробормотал он примирительно. — Почему же нет?

С этими словами он тихо прикрыл за собой дверь.

— Пет! — сказала она. — Лучше откройте!

— О, я не понял, простите. — Он снова открыл дверь. — Совсем? Или оставить щель?

— Кажется, вы смеетесь надо мной, шевалье?

— Возможно, — сознался он, оставляя дверь приоткрытой. — По простите меня, Пен, осмелюсь заметить, мы оба в таком возрасте и таком жизненном положении, когда подобные предосторожности не имеют особого смысла. Примерно это же, если не ошибаюсь, сказала ваша матушка.

— Пожалуй, вы правы, — с тяжелым вздохом ответила она. — Каждая вдова к двадцати шести годам уже страдает старческим самолюбием. Надо беречь репутацию лишь тех, кто значительно моложе этого возраста, не так ли, шевалье?

— А теперь вы, если не ошибаюсь, смеетесь надо мной, — утвердительно сказал он, любуясь искорками смеха в ее глазах.

Она не ответила, только сдавленно фыркнула.

Он оглядел комнату в поисках каких-либо признаков, которые могли бы помочь полнее раскрыть характер Пен Брайанстон. Со вкусом подобранная мебель, ярко расцвеченные гобелены на каменных стенах, вышитые ковровые дорожки на вощеном полу. В камине пылает огонь; судя по запаху, там горят сосновые поленья.

В комнате оказалось еще одно живое существо — огромный старый кот рыжеватой окраски, развалившийся на постели и глядящий на вошедших немигающими зелеными глазищами.

— Это наш Мускат, — представила его Пен и, наклонившись, почесала кота за ухом, а тот счастливо замурлыкал и потянулся всем рыжим телом. — Ему уже шестнадцать, — продолжала она, беря кота на руки, что доставило ему еще большее удовольствие. — У Пиппы живет его родная сестра по имени Луна, мы привезли их из Дербишира, когда впервые приехали в Лондон.

Она спрятала лицо в его мягкой шерсти и снова положила кота на кровать.

— Он не любит расставаться со мной, поэтому приходится всюду брать его с собой. Не представляю, сколько у него наследников разбросано по свету.

— Красивое животное, — сказал Оуэн и тоже погладил кота, которому это понравилось.

Пен с одобрением посмотрела на них обоих.

— Вы любите кошек?

— Чувствую определенное родство с ними. Они не идут на компромисс и трудно поддаются разгадке.

— Это верно, — согласилась Пен.

Внезапно она ощутила, что стоит на зыбкой почве.

Наступило недолгое молчание. Оуэн смотрел на Пен: казалось, она сильно нервничает. Веселое, даже озорное, выражение исчезло с ее лица и сменилось напряженным, она сцепила руки, опустив их на юбку из оливкового цвета тафты, который так красиво сочетался с постоянно меняющимся оттенком ее карих глаз. Сейчас эти глаза неотрывно смотрели на него.

— Вы обещали подумать, как мне помочь, — сказала она в конце концов. — Я очень, очень нуждаюсь в помощи.

Он медленно кивнул, продолжая задумчиво гладить кота.

— Вы имеете в виду: узнать все, что можно, о смерти вашего сына?

Она вздрогнула и произнесла с плохо сдерживаемой яростью:

— Узнать все, что можно, о его жизни! — Дрожащей рукой она поправила волосы, и в свете камина в ее каштановых прядях заплясали золотые нити. — К сожалению, я не имею возможности, — добавила она, — сделать это сама, в одиночку, никто, как я вам говорила, не верит мне и не считает необходимым помочь.

Он отвернулся к огню.

— Если я и окажу помощь, — произнес он, — то не могу ручаться за результаты.

— Да, знаю, — сказала она. — Но мне нужны достоверные сведения. Если он действительно умер, я должна быть уверена, что это так.

В наступившем вновь молчании Оуэн подошел к двери и осторожно прикрыл ее. Затем почти неслышными шагами вернулся к камину, возле которого она сидела, остановился позади нее и, взяв за плечи, поцеловал в голову.

Какое-то время Пен была неподвижна. Затем поднялась со стула, повернулась и оказалась в его объятиях, ее щека прижималась к темному шелку камзола, она отчетливо слышала, как ровно стучит его сердце. Он легко провел рукой по ее спине, его пальцы задержались на выступах лопаток, поднялись к шее, остановились около повязки. Она почувствовала, как участилось биение его сердца, дыхание над ее головой стало жарче. Ее сердце тоже пустилось вскачь.

Ее губы невольно приоткрылись. Как знак ожидания? Приглашения? Она не знала, не думала об этом. Это был момент — может быть, единственный в жизни, который больше не повторится, — когда их дыхание смешалось, она чувствовала аромат вина и гвоздичного масла, еще чего-то… А потом — его губы на своих.

Она прильнула к нему, обхватив его руками, оба стояли неподвижно, двигались только губы. Его поцелуи, казалось ей, захватывали ее всю, проникали в каждую пору существа.

Когда она снова обрела способность мыслить, то подумала, что так целоваться может только человек с большим опытом в любви. Причем в любви настоящей. В его поцелуях не было излишней настойчивости, неумеренной требовательности — они означали благодарное соединение, а еще — дарение и принятие подарка.

После того как он оторвался наконец от нее и поднял голову, они продолжали некоторое время неподвижно и тихо стоять, тесно прижавшись… Времени она не ощущала — это была вечность, в течение которой они превратились в одно целое. И произошло это так натурально, так естественно.

Она прикрыла глаза, и ей почудилось, что ее тело качнулось и полетело в черную спокойную бесконечность. И он был с ней, его руки невесомы, как крылья бабочки…

Оуэн поцеловал ее в ухо и прошептал:

— Итак, Пен Брайанстон?

Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Она открыла глаза, и мягко освещенная комната показалась ослепительно сияющей, как в разгар солнечного летнего дня.

Его руки отпустили ее, она сделала несколько шагов к камину, ощутила тепло огня, звуки собственных шагов, показавшиеся раскатами грома в полной тишине.

— Я не привыкла так целоваться с незнакомыми людьми, — произнесла она.

• Предыдущая
• 20/84
• Следующая