Драконова Академия. Книга 5 - Индиви Марина - Страница 4

Люциан Драгон

– Люциан, тебе разрешили вставать? – Голос Женевьев прозвучал, пожалуй, слишком внезапно. Потому что, глядя на выжженный тьмой клочок земли, в мыслях он снова и снова возвращался в тот вечер. Прокручивая в голове все, что случилось, пытаясь понять, как и что можно было сделать иначе. Как можно было ее защитить.

Никогда раньше он не чувствовал себя таким бессильным, и дело было не только в ощущениях. Магия в нем перекраивалась, перестраивалась каждый день, из-за этого временами не хватало сил даже оторвать голову от подушки, а временами он чувствовал себя как после десятка бутылок дорнар-оррхар. Дело было в том, что он не справился. Не смог остановить Альгора. Не смог уберечь ее, и эта мысль ржавым кинжалом проворачивалась внутри снова и снова.

– Люциан!

Он все-таки обернулся: Женевьев стояла, сложив руки на груди. Строгая и как никогда раздраженная, пожалуй, он впервые видел ее такой. Вся ее невозмутимость словно потерялась где-то по дороге к нему, но Люциан не видел в этом ничего странного. Та ночь знатно всех переломала.

Буквально и не очень.

– Нет. Не разрешили, – спокойно ответил он.

Проблема была в жизненных контурах. После его возвращения из мертвых, о чем знали только они двое, внутри него постоянно происходило что-то странное. Жизнь словно заново училась быть в нем, лекари разводили руками, а сам он чувствовал себя… так, как чувствовал.

Временами внутри было пусто, и тогда он просто лежал с открытыми глазами, не имея возможности даже пошевелиться, а целители прыгали над ним, пытаясь понять, что делать дальше. Временами казалось, что его сейчас разорвет от магии и силы, и это сводило с ума. Жизненные линии, энергетические контуры внутри вели себя как обезумевший дракон. Предполагали, что это связано с атакой Альгора и потерянным крылом, но только он и Женевьев знали, с чем это на самом деле связано.

– Тогда зачем…

– Я не могу все время валяться здесь, как бесполезная кукла! – из горла вырвалось рычание.

Это Женевьев восприняла спокойно.

– Тогда, возможно, пришло время рассказать…

– Нет. Ты сама сказала, что это меня уничтожит, и это в самом деле так. В лучшем случае отец запрет меня здесь навечно, в худшем… честно, я не представляю, чего еще от него ожидать после случившегося.

Женевьев набросила Cubrire Silencial и подошла ближе.

– Ты можешь рассказать Сезару. Уверена, ему можно доверять.

– Уверена? – Люциан усмехнулся. – Мне бы твою уверенность.

Он снова ощутил эту бессильную ярость, и уже не мог ничего с этим поделать. Да и не хотел.

– Ты знаешь, что Сезар не появился на балу, потому что София чуть не умерла. Не потому, что твой отец ему что-то рассказал о том, что…

– Я не хочу об этом говорить.

– Но тебе придется. Придется, если ты хочешь продолжать жить и изменить то, что сейчас происходит.

– Я! Не! Хочу!

Последнее он почти выкрикнул ей в лицо, и Женевьев вздрогнула. В этот момент Люциан ощутил себя неблагодарной тварью, потому что ей как раз досталось больше всего. На своем авторитете и хрупких плечах она вытащила остатки той ночи, когда он отключился. Успокоила и людей, и драконов. Первой выдержала допросы, когда пал купол Альгора.

Балансирующая на грани переворота Даррания сейчас и вовсе шаталась, как последний лист на ветру. Поступок отца, бросившего всех с Альгором, знавшего о том, что задумала Аникатия, не укладывался у него в голове. Дурная девица, лишившаяся жизни из-за того, что отец решил использовать ее как марионетку, для провокации Альгора через Лену, ничего не знала. Ни о том, что ее любовник из разведывательной службы пойдет прямиком к ее отцу, а тот к Фергану. Прослушивающий артефакт в его комнату протащила Амира, прослушивающий артефакт того уровня, который используется только для государственных целей. Именно поэтому он ничего не почувствовал, ничего не узнал до того мгновения, когда было уже слишком поздно. Отец же просто использовал всех: Лену, его, Аникатию, бросив всех под ярость Альгора, чтобы избавиться от него.

Анадоррского отец не боялся, он боялся именно Валентайна.

Ну что можно сказать… избавился. И даже нашел для себя оправдания: якобы в тот вечер его задержали государственные дела, но он отправил проекцию, чтобы быть со всеми и присоединиться чуть позже. Фальшивые сожаления, фальшивая неделя траура (с его стороны). Искренним, пожалуй, были только сожаления Фергана о том, что не удалось избавиться от Альгора. Точнее, удалось, но не окончательно. С другой стороны, его и такой вариант устроил.

А самое паршивое, что были те, кто ему до сих пор верил. Потому что у него был тот, кому он «доверял как себе», пока сам был на «делах государственных на границе». Керуан. Сейчас Люциан не сомневался в том, что архимаг архимагов, чтоб его драхи драли, тоже все знал. Вот только доказательств этому у него не было, как не было доказательств тому, что Лена никогда не была врагом Даррании. Что она была самой лучшей и самой светлой изо всех, кого ему доводилось знать, и что объявить ее темной тварью, поставить на один уровень с Альгором, как заклятых врагов страны – это последняя подлость и низость.

Что же касается Сезара, им так и не удалось поговорить толком. Те короткие два визита, которые брат ему нанес, проходили в присутствии отца. Словно Ферган боялся заговора сыновей.

Что ж, ему стоило бояться. Определенно стоило.

– Прости, – Люциан шагнул к Женевьев. – Я не должен был срываться на тебе.

Она вздохнула.

– Люциан, сейчас все на взводе, но нам стоит держаться вместе. Только так мы сможем уберечь Дарранию от еще большей бойни.

– Я знаю, – произнес он. – Знаю.

– Сезар действительно может помочь. У него нет опыта с целительством, но есть опыт с темной магией. Возможно, она что-то изменила в тебе…

– Я об этом подумаю.

– Подумай. Но не слишком долго. Потому что если тебя меняет что-то из тьмы, лучше узнать об этом как можно раньше.

Люциан усмехнулся. Но не потому, о чем подумала Женевьев, а она явно снова подумала о его недоверии к брату. Легко коснувшись губами его щеки, Анадоррская вышла, а он, бросив еще один короткий взгляд на так и не восстановленную после сражения с Альгором землю, направился в ванную. Где, опираясь о стену долго смотрел на свое отражение. До тех пор, пока в золоте глаз не заклубилась тьма.

Женевьев Анадоррская

Вечера Женевьев обычно проводила с детьми. После той ночи она загружала себя работой так, чтобы времени на чувства и мысли не оставалось. Попытки оправдаться тем, что это из-за случившегося, из-за отца, который отказался с ней разговаривать, узнав о помолвке с Люцианом, из-за того, что рассыпающаяся пылью девушка и военные до сих пор стоят перед глазами, были, но они ни к чему не привели. Впору было ругать себя последними словами и называть бесчувственной, если бы не одно но. Ни один самый страшный кошмар, спровоцированный на балу, не бил в сердце так же остро, как один-единственный взгляд.

Взгляд Ярда Лорхорна.

Она не сказала ему о помолвке заранее (а должна была?), избегала всю неделю перед балом, а после… о том, что произошло на балу, стало известно быстрее, чем того хотелось бы. Если бы Ярд, узнав о случившемся, перестал с ней разговаривать, упрекал, наказывал холодностью или что там еще делают уязвленные в гордости мужчины, ей было бы в разы легче. Наверное.

Но единственным, что он сказал, когда они увиделись в Академии, было:

– Я рад, что с тобой все в порядке.

Он бы, наверное, ее обнял, не будь они на виду у всех. Женевьев это почувствовала, потому и остановила его жестом. Она чувствовала и всю бурю эмоций, бушевавшую в нем, от искренней радости от этой встречи, искреннего счастья за то, что с ней ничего не случилось, до горечи осознания их с Люцианом помолвки. И все же радости и счастья было больше, а для нее это оказалось невероятно странным, непонятным, пугающим.