Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ) - Мартенс Лорна - Страница 39

К середине 1930‑х годов автобиография детства стала жанром, в котором авторы-женщины воспринимались как само собой разумеющееся. Неудивительно, что во Франции, где произведения, сфокусированные на авторе, уже давно пользовались популярностью, в 1932 году отчет о своем блестящем детстве публикует видная общественная деятельница с литературными претензиями Анна де Ноай. «Книга моей жизни» – первый том ее автобиографии. Выход последующих томов прервала ее смерть в 1933 году. В Соединенных Штатах баронесса Сидзуэ Като [известная также как Сидзуэ Исимото], японка с основательным опытом жизни на Западе, знакомит американскую читательскую аудиторию с особенностями воспитания девушек и жизни женщин в японской касте самураев через рассказ о себе вплоть до замужества в восемнадцать лет в книге «Восточный путь, Западный путь: детство девочки в современной Японии» (1935). В Англии «Недавно» (1936) Дороти Уиппл иллюстрирует, как быстро автобиографические тексты женщин о детстве обрели популярность. Несмотря на название, работа не относится к полумемуарам, призванным увековечить старые добрые времена, и не принимает психологический оборот. Тем не менее она строго соответствует понятию «автобиография детства». Второй ребенок в многодетной семье, Уиппл пишет не от лица «мы», а настоящую автобиографию о себе – «Дороти». Ее детство в Блэкберне (графство Ланкашир) не было выдающимся, она останавливает повествование на возрасте двенадцати лет, намеренно ограничиваясь детством. Уиппл обходится без оправданий и объяснений, почему решила написать. Таким образом, автор рассказывает о детстве так, как если бы для женщины было само собой разумеющимся.

Скрытое обоснование заключается в том, что Уиппл – автор популярной беллетристики – может рассказать хорошую историю. Это написанная как роман автобиография, очень увлекательная и часто забавная, иногда даже веселая. Она принимает форму череды примечательных эпизодов, которые успешно отображают точку зрения ребенка. Правда, через все повествование проходит нотка горечи. Уиппл часто изображает себя смущенной, пристыженной или обиженной. Написав свою книгу, будучи в возрасте чуть за сорок, она, кажется, осуществила классическую писательскую месть, разоблачив тех людей, которые ставили ее в неловкое положение, стыдили или причиняли ей боль в детстве. Возможно, худшее унижение, которое она испытала, – несправедливое обвинение учителя английского языка в плагиате рассказа, который она написала и которым гордилась. Книга Уиппл вместе с опубликованным в том же году сочинением Элеоноры Эбботт, тон которого из легкого и жизнерадостного к концу становится серьезным и исповедальным, заставляет задуматься о шутливой манере, свойственной английским писательницам. Работает ли она как защитная оболочка, которая, по мнению авторов, позволяет им выносить на обсуждение более глубокие и менее приятные моменты? Другие аспекты этой книги также напоминают работу Эбботт. Уиппл тоже в основном хорошо ладит с родителями, а также братьями и сестрами, но изображает их несколько карикатурно, хотя ее сатира доброжелательна. Как и у Эбботт, в книге много самоиронии. Например, она описывает, как ее сводила с ума скука в церкви и во время библейских классов, но она с удовольствием принимает католический образ жизни, когда ее отправляют в высококлассную монастырскую школу, хотя она не католичка. Как и Эбботт, Уиппл поднимает вопросы гендера. В ее воспитании отсутствует строгая гендерная составляющая, но там, где она сталкивается с этим, она сопротивляется: в одной школе «были слишком озабочены тем, чтобы сделать из нас молодых леди»22 – и она вспыхивает из‑за неравного распределения домашних обязанностей: «Почему девушки всегда должны накрывать на стол?»

В межвоенный период, особенно в середине 30‑х, на англоязычной сцене появились женские автобиографии детства и юности, рассказывающие «ее <автора> историю». Они образуют блестящую разнообразную коллекцию. Акцент в этих работах делается то на автопортрет, то на откровенные признания, то на детскую психологию, то на детское восприятие и особенности взросления девочек. Некоторые авторы выбирают сразу несколько повесток и комбинируют их для создания сложных, многогранных произведений. Чем эти произведения отличаются от видов детской автобиографии, которые женщины создавали до Первой мировой войны? До войны мы видели, что исповедальный стиль (Санд, Мишле, Адам, Готье) и автопортрет (Адам, Готье) были характерны для французских работ.

Среди англоязычных произведений преобладали сочинения, в которых исследовалась детская психология, а также рассказывалась история становления автора как писательницы (Бернетт). Нам также известно англоязычное произведение, направленное на воссоздание детского восприятия мира, каким его помнила взрослая писательница (Арден). Все эти повестки сохранились в текстах, созданных в межвоенные годы. Что же тогда нового? Прежде всего, это женская откровенность. После войны женщины стали чрезвычайно открыто высказывать свои мысли. Они пишут с чувством собственной значимости. Большинство отказываются от оправданий, которые были так характерны для их предшественниц, писавших о себе. Их голоса становятся громче, они выражают собственное мнение публично и решительно. Если женщина решала писать откровенно, она чувствовала себя вправе рассказать гораздо больше о себе и своих отношениях с другими, чем писательницы до войны. В то же время, когда психоанализ получил широкое распространение, автобиографии детства захлестнула волна интереса к психологии. Работы, которые рассказывают историю детства автора без акцента на психологических аспектах, были уже скорее исключением. Наконец, стали заявлять о себе идеи феминизма. Как мы видели, американская феминистка первой волны Гертруда Бизли выплеснула на страницах своей гневной бунтарской работы «Мои первые тридцать лет» тему сексуальности. Незамедлительно запрещенная за непристойность в Британии и США, ее книга больше фокусируется на подростковом возрасте и юности, а не детстве, и не может считаться чисто автобиографией детства. Но своим уровнем откровенности о детском сексуальном опыте и тяготением к феминизму она предвосхищает женские автобиографии детства 1930‑х годов и позже.

Сосредоточенные на личности авторов работы, написанные в 1930‑х годах, обладают искренностью и серьезностью полумемуаров той же эпохи, но они гораздо смелее. «Сокровенные воспоминания» (1933) Мэйбл Додж, «Хрустальный кабинет» (1937) Мэри Баттс и «Признания иммигрантской дочери» (1939) Лоры Гудман Салверсон – самые смелые произведения десятилетия. Написанные американкой, англичанкой и канадкой, соответственно, они резко отклоняются от норм англоязычной женской автобиографии детства в сторону автобиографии-исповеди, изначально характерной для французских писательниц. Эти длинные, сфокусированные на внутренней жизни произведения менее скромные, более искренние и откровенные, а также более едкие, чем любые другие подобные работы, опубликованные на тот момент, – за исключением, конечно, книги Бизли. Как правило, чем больше произведение задумывается как личная история развития, тем больше вероятность того, что автор выйдет в повествовании за пределы детства. Соответственно, ни одна из этих трех книг не заканчивается с окончанием этого периода. Это всегда более поздний момент, чтобы поставить точку в повествовании. Лухан заканчивает первый «детский» том автобиографии выпускным балом в восемнадцать лет, Баттс останавливается в начале Первой мировой войны, когда ей было около двадцати лет. Салверсон, намереваясь показать, как она реализовала свое стремление стать писательницей, продолжает повествование до первой книги, когда ей было около тридцати.

С середины 1930‑х годов женская автобиография детства вновь сосредоточивается на психологии. Эти три работы являются показательными. Вдохновленная психоанализом книга Лухан оказывается наиболее ярким примером. Ее «Сокровенные воспоминания» (1933) знаменуют поворот к новому типу женской автобиографии детства на английском языке. Это автобиография-исповедь – тип, до той поры известный нам только по французским произведениям и по книге Габриэль Рейтер, – но она более откровенная, более искренняя и нескромная, чем любая из ее европейских предшественниц. Автор пишет о своих ранних эротических переживаниях, которые к тому же связаны с женщинами; она говорит о родителях, критикуя мать (которая была жива на момент публикации); пишет о родственниках, раскрывая их интриги. Особенно удался очерк о властной богатой бабушке по материнской линии; Лухан также создает откровенные портреты своих друзей и учителей. Как и во французской традиции, начатой Санд, в центре внимания автора находится она сама-ребенок. Собственную историю развития писательница наделяет сюжетом: желание сбежать от ограниченного существования среднего класса, которое ей предлагали родители, и жить полной жизнью. Мы видели этот сюжет раньше в «Лин» Северин. Возможно, произведение, подобное книге Лухан, могло быть написано только кем-то, знакомым с французской традицией, кем Лухан, безусловно, являлась; кем-то, заинтересованным в идеях психоанализа, – а Лухан в свое время была ведущим популяризатором Фрейда в Соединенных Штатах; а также кем-то, кому не надо было опасаться негативных последствий публикации. Лухан была богатой женщиной с хорошими связями, скандальной знаменитостью, на момент публикации автобиографии сделавшей карьеру на попрании условностей. Ей было практически нечего бояться. Некоторые говорили, однако, что публикация ее автобиографии приблизила или даже ускорила смерть ее матери23.