Экспансия (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 22

Еще там, на берегу Днепра, когда я смотрел вслед удаляющегося половца, который увозил Рахиль, я дал себе слово, что не останусь безучастным и сделаю все возможное, чтобы ее вызволить. Так что, когда купец Арон предложил мне привезти выкуп за его дочь, я цинично воспользовался слабостью отца, который готов был отдать все, лишь бы только его дочь вновь оказалась рядом с ним.

Пока мы собирали всю информацию, медленно и опасливо передвигались в сторону Шарукани, нас настигла ночь и пришлось останавливаться. В этот день мы прошли втрое меньшее расстояние, чем в любой другой переход. Несмотря на то, что сон — это необходимая составляющая любого перехода и он строго нормированный, уснуть долго не получалось.

Словил себя на мысли, что походя, не особо даже стремясь к этому, стал заводить себе гарем. Ладно, Марта. У нас с ней почти деловые коммерческие отношения. Но, как быть с тем, что рядом со мной в скором времени окажется еще и Рахиль? А еще Улита. Однако, я готов от всех нынешних моих женщин отказаться или выбрать одну из них для серьезных отношений, не Марту, конечно. Но, куда пристроить в последнем случае остальных?

— Тревога! — от крика я вынырнул из сна.

Вот помню, что снилось что-то приятное, интересное, а, что именно вспомнить не смог. Между тем, я был зол, что меня разбудили. А потом я еще больше разозлился за то, что разбудили так поздно. Рассветало, а это значит, что часа полтора, как мы уже должны быть в пути. Все-таки январь, дни короткие, но от этого расстояние к пункту назначения короче не становится.

— Тысяцкий, у нас гости. Тебя не будили, хотели разобраться. Ночью слышали звуки, а утром заметили, что рядом с нами находятся половцы, — докладывал Фома.

— Сколько их? — спросил я, уже облачаясь в своибоевые доспехи.

Удивительно хорошо спалось в санях, укутавшись сразу в две шубы. При этом я был в облегченной кольчуге, которую не снимаю при переходах. Но в бой идти я намерен только в своем пластинчатом доспехе.

Тревога не оказалась сложной, но она не была и тревожной. Половецкий разъезд увидел нас и, естественно, заинтересовался. Стоило мне выехать метров на двести вперед, отдаляясь в компании с толмачом от лагеря, как подошли двое половцев. Письмо, небольшой пергамент, в котором указывалось о необходимости выкупа, решило все вопросы. В наилучшем исходе встречи помогли еще пять кун серебром.

До Шарукани оставалось не более тридцати верст.

Игорь Ольгович бросил презрительный взгляд на укрепления уже ненавистного ему Братства и ударилсвоего коня серебряными шпорами. Животное, привыкшее к такому обращению, не возмутилось, а, напротив, выполнило желание хозяина — со скоростью ветра конь понес новгород-северского князя прочь.

С каким бы удовольствием князь Игорь разбил бы этот отряд Братства, но… Нельзя. Слишком много причин было для того, чтобы не вступать в бой. Были доводы и за то, чтобы драться князь презирал страх перед поражением и не боялся драки. У него отличная дружина, сильные и умелые воины. Вот только, он не глупец, чтобы атаковать в лоб пусть укрепленные позиции обороняющихся, когда защитников не так чтобы и намного меньше атакующих. При всей лихости, Игорь Ольгович понимал такой бой — это преступление. Даже потеря пяти десятков опытных воинов не стоит того, чтобы атаковать тех, кто не знает о том, кто им встретился.

Сотник Алексей, посланный на переговоры, ну и для того, чтобы оценить противника, убедил князя не воевать. А Игорь Ольгович часто прислушивался к советам Алексея, которого считал одаренным воином.

Были и другие причины, почему не стоит драться. Это необходимость всеми силами сохранить тайну подготовки войны. Достаточно только одному воину уйти и все… киевский князь узнает о подготовке войны Ольговичей и Давидовичей и наносит удар по Чернигову. Алексей смог убедить, что русичи не могут знать, рядом с какими большими делами для будущего Руси они оказались.

Ольговичи, как и нынешний черниговский князь Владимир Давыдович, оказались обделенными. После Вячеслава Ольговича Киев должен был занимать он, Игорь, как следующий в родстве брат, но тут появился Изяслав и нарушил все правила. Такое прощать нельзя никак.

Ольговичи и Давыдовичи сразу после восстания в Киеве и занятия стольного града Изяславом стали создавать коалицию всех недовольных таким положением дел. Большая надежда была на Юрия Владимировича, князя Ростовского. Но тот погряз в своих делах, не мог покинуть пределы Ростово-Суздальского княжества из-за непокорности бояр, а также ожидая войны с муромско-рязанскими князьями.

Последние также могли стать союзниками Ольговичей, и уже были такие переговоры, но… Братство. Оно влезло в сложные политические расклады и смогло, может, только временно, но примирить ростовцев и муромцев.

Еще одной причиной того, почему не стоило начинать битву с Братством, было то, что пока Ольговичиусловно поддержали идею создания такой вот организации православных рыцарей. Поддержали, но помогать отказались. Пока… Вот станут они во главе Руси, займут вновь Киев, тогда и можно будет говорить о Братстве и думать, как их сделать полностью управляемыми, чтобы потомки Олега Святославовича заняли главенствующую роль в организации.

— Почему мы их не разбили? Если раньше времени Изяслав или кто иной узнает, что мы пошли договариваться с половцами на их участие в войне, то можем не успеть подготовиться, — сетовал молодой и горячий Святослав Владимирович, когда поравнялся со своим родичем, Игорем Ольговичем.

Молодого княжича доводы Алексея не особо впечатлили. Парень жаждал боя, своего первого, настоящего сражения.

— А зачем твой отец раньше времени пошел на Гомий? Разве тем самым он уже не начал войну? — с пренебрежением говорил Игорь Ольгович.

— Гомий был и будет нашим! — вспылил молодой княжич.

— А Киев мой! Но я не побежал сломя голову биться с Изяславом, напротив, отблагодарил его, что прислал тело брата моего, Вячеслава. Так что мстить нужно не сердцем, мстить нужно головой, осознавая, что и как делать, — поучал княжича Святослава новгород-северский князь. — Твоему отцу я отдал на кормление Чернигов, как было завещано нашими отцами, что Давидовичи — младшая ветвь Ольговичей и быть нам заодно.

— Но этот отряд… — продолжал настаивать Святослав.

Была у княжича такая черта, что он не уступал в споре никогда, даже когда уже понимал, что не прав. Упертость — не самое худшее качество для князя, но все качества должны иметь меру и быть конечными. Нельзя быть всегда милостивым или всегда гневным, так и с упертостью.

— Они не узнали нас. А в Шарукани… — Игорь Ольгович зло ухмыльнулся. — Хочет хан Елтук в этот раз с большим успехом сходить на Русь, так пусть соглашается со мной и в мелочах. Пусть схватит этого юнца-тысяцкого, с какими бы целями тот не шел в Шарукань.

— Скажи, князь новгород-северский, а нельзя нам обойтись без кипчаков? Они же не станут разбирать, что и кого грабить, пострадают и наши люди, уведут их в полон. Кому тогда нужна земля, если на ней некому работать? — продолжал свое обучение Святослав, ища ответы на самые волнительные вопросы.

— Уже нельзя, сын моего друга, без кипчаков никак. В Ростове на стол сел князь Андрей Юрьевич, он не сильно жаловал наши переговоры с его отцом. Так что рассчитывать на то, что Ростов с нами, не приходится. Можно было бы ждать помощи от Новгорода, но он далеко. А так… Есть у меня мысль, что Галичского князя привлечь можно в союз, — задумчиво сказал Игорь Ольгович. — Но и мы не лыком шиты. Чернигов, Брянск, Курск, Новгород-Северский, иные города — мы наберем немало воинов, а половцы помогут. Все правильно, Святослав, у нас нет иного пути. Нро стоит только взять Киев, так и Рязань с Муромом попросятся к нам и иные станут просить о милости.

На самом деле, Игорь Ольгович так не считал. Но не говорить же мальцу, что у них сейчас настолько сложная ситуация, что проигрыш обеспечен, если только помощь от половцев. Не степняки выступают в роли просящих, а новгород-северский князь, как и черниговский. Если Ольговичи с Давыдовичами суммарно, со всех городов, могут набрать тысяч пять ратников, то у половцев войско куда больше, пусть один русич и стоит двух кипчаков. Игорь Ольгович рассчитывал заинтересовать походом пять орд, не меньше. А это… тридцать тысяч степных воинов. Много, очень даже много.