Секретная просьба (Повести и рассказы) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/100
• Следующая

Забурчало в гренадерских желудках от этих слов. Представились каша и щи солдатские. Кто-то слюну глотнул. Сожалеючи кто-то вздохнул:

— Как раз в эту пору к еде команда.

Смотрит подпоручик — народ податливый. Решает, пора о главном. Глянул быстро по сторонам, нет ли из восставших офицеров кого поблизости. Голос до тихого сбавил:

— Покайтесь. Простит государь. Покайтесь!

Не ожидали солдаты таких речей. Ясно теперь гренадерам кто перед ними такой и зачем он сюда пожаловал.

— Покайтесь. Простит государь. Покайтесь!

Всколыхнулся солдатский ряд:

— Да что тут слушать. Бей ты его, кудрявого!

— Прикладом его, прикладом!

— А ну придави штыком!

Избили солдаты лазутчика. На четвереньках едва отполз.

Потом на допросах, когда задавали вопрос — кто же избил подпоручика, все отпирались: не знаем, не ведаем, и в глаза-то не видели, и слыхом не слыхивали. И вдруг:

— Я!

— Я!

— Я!

Десять, двадцать уже назвалось. Признаются всё новые, новые. Оказалось, что солдатами был избит подпоручик Яков Ростовцев. Тот самый предатель, выдавший план декабристов царю Николаю I.

Узнали солдаты, кого они били. Проснулась солдатская гордость. Каждому хочется, чтобы знали теперь другие, что и он колотил предателя. Вот и стали они признаваться. Даже нашлись такие, которые и близко к месту тому не стояли да и вообще о том, что кого-то когда-то побили, впервые сейчас услышали, однако и эти теперь кричали:

— Я тоже его хватил!

— Я тоже по роже смазал!

Вот ведь поворот неожиданный.

Хоть и пришибли тогда на Сенатской солдаты изрядно Ростовцева, но нужно сказать, что ему повезло, конечно. Не знали солдаты в лицо предателя. Если бы знали, вовсе не встал бы с земли Ростовцев.

Лежал он побитым. Без стонов и вздохов. Сил не хватало на стоны. Лежал в казарме, на полу, на соломе. Спина превратилась в кровавое месиво.

Два солдата пришли к несчастному. Ступали тихо, не по-солдатски, словно по пуху шли.

— Дядька Андрей!

Поднял тот веки, повёл глазами.

— Дядька Андрей, прости!

Опустились они на колени, пригнули солдатские головы.

Олимпий Лазыкин и Аким Петухов были из тех, кто не примкнул к восставшим. Служили они в лейб-гренадерском полку с дядькой Андреем в одном полувзводе. Дядька Андрей из бывалых солдат бывалый. Двадцатый год на солдатской службе. Петухов и Лазыкин почти новички — первых мундиров ещё не сносили. 14-го декабря вместе со всеми восстал полувзвод. Дядька Андрей, как и все, ушёл на Сенатскую площадь. Петухов и Лазыкин в казармах остались. Разошлись их солдатские судьбы. Бывалый пошёл под палки. За верность царю молодые добились чести. Только честь вот им какая выпала палками бить своих.

Началась в лейб-гренадерском полку экзекуция. В два длинных ряда стоят солдаты. Это те, кто будет виновных бить. Среди них Петухов и Лазыкин. Друг против друга. Держат в руках шомпола.

Вот идёт Пантелей Долговязов. Жах! Вот Семён Рытов, Даниил Соловьёв. Жах! Жах! Трофим Фёдоров, Фёдор Трофимов. Жах! Жах!

А вот и дядька Андрей ступает.

Ещё издали видят его Петухов и Лазыкин. «Пропущу», — решает Лазыкин. «Пропущу», — Петухов решает. Поравнялся сними дядька Андрей. Пропустили солдаты его без удара. Только прошёл гренадер, как тут:

— Стой! Назад!

Хитрость солдат офицер заметил. Заставил он дядьку Андрея вернуться назад.

— Бей! — закричал на Лазыкина.

Вскинул тот шомпол. Ударил.

Жах!

— Бей! — на Петрова кричит офицер.

Вскинул тот шомпол. Ударил.

Жах!

Двенадцать тысяч ударов назначили дядьке Андрею. Двенадцать раз он прошёл сквозь тысячный строй солдат. По двенадцать раз опустили Лазыкин и Петухов свои шомпола на его оголённую спину.

И вот теперь оба стоят на коленях.

— Дядька Андрей, прости!

Шевельнулся солдат. Повёл утухающим взглядом:

— За что вас простить, родимые?

— За палки, за палки, — частит Петухов. А про себя: «Помрёт, помрёт не простивши. Грех на душе оставит».

— Так то офицер, — добавляет Лазыкин. — Кабы да по нашей воле…

Привстал на руках страдалец.

— Дурни, за палки давно простил. Но мне — с кем не пошли на площадь, тем упадите в ноги.

Сказал и рухнул опять на пол. Подхватили душу его архангелы.

На юге, во время летних лагерей, в палатке у Сергея Муравьёва-Апостола собирались офицеры-декабристы. Мечтали они о будущем, говорили о планах и целях восстания. Иногда приходили сюда и солдаты. Однако мало свободного времени у солдат. То наряды, то караулы. То строевым, то церемониальным шагом под солнцем палящим ходят: «Выше ногу! Ровнее шаг!» То ружья и сабли чистят.

Вот в Саратовском пехотном полку кто-то из солдат и придумал. Пожаловался он фельдфебелю:

— Господин фельдфебель, господу богу некогда помолиться.

Фамилия у фельдфебеля была Фамилят.

Доложил Фамилят ротному командиру: мол, приходил такой-то солдат, мол, была у солдата жалоба: господу богу некогда помолиться.

— Набожный солдат. Похвально, — сказал Фамиляту ротный. Посмотрел на фельдфебеля, распорядился: — Найти для солдата свободное время.

Через несколько дней другой солдат подошёл к фельдфебелю:

— Господин фельдфебель, господу богу некогда помолиться.

Доложил Фамилят ротному командиру: мол, приходил такой-то солдат, мол, была у солдата жалоба: господу богу некогда помолиться.

— Похвально. Похвально.

Разрешил ротный молиться и этому.

За этими двумя приходили к фельдфебелю третий, четвёртый, пятый. Отпускал своей волей фельдфебель теперь солдат.

Во время следствия оказалось, что посещали палатку Сергея Муравьёва-Апостола именно те солдаты, которых отпускал Фамилят из роты.

Взялись за Фамилята.

— Отпускал?

— Отпускал.

— Зачем отпускал?

— Господу богу некогда помолиться. Народ у нас набожный, — начинает Фамилят, — богобоязненный. Посты соблюдает каждый.

— «Посты»! — ругнулись на Фамилята. — Сколько отпускал?

— Пятерых.

— Ясно.

Допросили ротного:

— Отпускал?

— Отпускал.

— Скольких отпускал?

— Двоих.

Ясно. Обвинили Фамилята в содействии декабристам. Сняли с него нашивки за безупречную службу, разжаловали в рядовые.

Жалели тогда фельдфебеля:

— Ни за что пострадал Фамилят!

И лишь немногие знали, что совсем не в последних здесь был Фамилят. Что не только фельдфебель знал, куда и зачем ходили его солдаты. Но и про бога не кто иной, как сам Фамилят, и выдумал.

Были они друзьями — Трофим Федотов и Фёдор Трофимов. Вместе в лейб-гренадерском полку служили. Вместе французов били, гнали с родной земли.

Есть что обоим вспомнить.

Грудью стояли они под Смоленском.

— Помнишь, Троша?

— Помню, Федя. Как же о том забыть!

Ломали хребет французу в Бородинской кровавой сечи.

— Помнишь, Федя?

— Помню, Троша. Как же о том забыть!

По Европе вместе друзья шагали. Гнали врага в Париж.

— Помнишь, Троша?

— Помнишь, Федя?

— Как же о том забыть!

На Сенатской площади тоже рядом друзья стояли.

Не простые они солдаты. Барабанщик — Трофимов. Знаменосец — Федотов.

Это он, Фёдор Трофимов, бил в барабан тревогу, когда поднимался лейб-гренадерский полк.

Это он, Трофим Федотов, на Сенатскую площадь полковое гвардейское знамя нёс.

Когда началась расправа над солдатами-декабристами, стали выяснять, кто первым в лейб-гренадерском полку начал бить в барабан тревогу.

Доложили — Фёдор Трофимов.

Кто вынес из казармы полковое знамя?

Доложили — Трофим Федотов.

Всыпали Трофимову шесть тысяч шпицрутенов. Столько же всыпали и Федотову.

Разлучили друзей-приятелей.

• Предыдущая
• 20/100
• Следующая