Японская война. 1904 (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 5

Хорунженков задумался, и в этот момент мы добрались до комплекса армейских складов. Десятки ангаров среди железнодорожных путей, между которыми сновали тысячи носильщиков, разгружая одни составы и нагружая другие. Я бы в этом хаосе потерялся, а вот капитан каким-то чудом не только сориентировался, но и мгновенно нашел нужного интенданта.

— 22-й стрелковый? — тот сверился с какими-то своими бумагами. — У вас почти полный штат на месте, так что…

Интендант попытался раствориться, но тут уже я его удержал.

— Давайте все же пройдемся по всем пунктам. Оружие?

— С запасом для развертывания на месте.

— Снаряды, порох…

— В вашем полку нет артиллерии.

— А что может быть?

— Есть пулемет Максима, но я его вам не дам.

— Правильно, потому что дадите два, — я закусил удила.

— Не дам! — интендант угрожающе завращал глазами, а у меня словно тумблер переключили, и остались только ледяное спокойствие и жажда крови.

— Не дадите? Приду к вам вечером домой и пущу пулю в лоб. Скажут, хунхузы! А даже если мне не поверят, вам разве легче будет?

Капитан Хорунженков в этот момент только рот открыл и, видимо, хотел что-то возразить, но его бунтарский дух победил дворянское воспитание. И правильно: пусть знает, что не только он умеет грубить.

— Как вы смеете мне угрожать? — интендант тоже растерялся. Сейчас бы ему развернуться да уйти, и, ясное дело, не стал бы я его выслеживать. Ну ладно, выследил бы, но только чтобы морду набить. Но, кажется, повелитель складов и армейских припасов подумал совсем в другом направлении. — Вы из этих? Эсеров?

Кажется, он нашел для себя объяснение моему поведению и от этого еще больше испугался.

— Я из тех, кому нужно два пулемета. Для русской армии.

— Хорошо.

— И запас патронов.

— Будет.

— Что насчет зимней одежды?

— У вас есть по штату на месте…

— А у вас? — я на ходу прервал начавшего приходить в себя интенданта.

— Могу выделить тысячу шинелей.

— Еще нужны запасные клинья для палаток, пропитки и сапоги, — вмешался Хорунженков.

— Нужны, — согласился я, и интендант закивал.

— Все положат в ваши вагоны, только вам потесниться придется. Вещи я выделю, но вот расширить сам состав никак не получится. И так грузим каждый паровоз по максимуму.

— Хорошо, только пусть печки поставят, — согласился капитан.

— А теперь обсудим медицину, — продолжил я. — Что можете предложить по ней?

— Лекарства и перевязочный материал по норме отгружены вместе со штатом для вашего нового полевого госпиталя.

— А телеги для перевозки раненых? Носилки? Может быть, какая-то техника?

После моих вопросов интендант побледнел, но в итоге мы все равно договорились. Он остался цел, а мой полк получил штатные линейки — это такие медицинские повозки для раненых, — паровую машину для стерилизации, ледяную для аптеки и даже рентген-аппарат с генератором и запасом топлива. Последний полагался только на корпус, но во 2-м Сибирском его еще ни у кого не было, так что почему бы не начать с меня.

В общем, я остался доволен. Хорунженков тоже, хотя, как бы я его ни расспрашивал «почему», он старательно уходил от ответа.

Штабс-капитан уже думал, кого попросить о переводе, когда полковник Макаров его удивил. Он-то всегда считал этого тридцатилетнего балбеса тряпкой — как можно быть офицером и не добиться уважения ни от своих солдат, ни от своих женщин? Но сегодня все было как-то не так… Сначала согласие отправиться на передовую, потом угрозы интенданту! А ведь окажись на месте того кто похрабрее, и можно было бы легко доиграться до каторги. Но во взгляде Вячеслава Григорьевича в тот момент мелькнул такой холод, что и сам капитан поверил — этот может убить. Более того, уже убивал и не раз. Вот интендант и сломался.

Впрочем, не это поразило штабс-капитана, а то, что старый Макаров выбил бы из поплывшего чиновника лучший офицерский припас, да и все, но новый о себе даже не подумал. Намеки на самовары, на нормальный пистолет вместо нагана или даже на настоящий английский стек — пропустил мимо ушей. Словно плевать ему на такие мелочи. Зато как на него смотрели будущие медики полка. Один врач, аптекарь, 5 фельдшеров, 6 прикрепленных к ним носильщиков.

До них, оказывается, уже успели дойти слухи, кто будет ими командовать, но вместо самодура к ним пришел человек, который раздобыл все, что нужно для работы. А когда один из фельдшеров пожаловался, что не хватает индивидуальных перевязочных пакетов и первичных повязок, то не стал ругаться, а просто еще раз сходил к своему знакомому интенданту. И все появилось, даже с запасом.

Новенькие солдаты, почти двадцать человек, которые поехали с ними в двух забитых припасами отопленных товарных вагонах, еще не понимали, как им повезло. А вот Хорунженков думал, скажется ли эта житейская сноровка, неожиданно проснувшаяся в Макарове, еще и в военных делах. Или как озарение — прогорит и потухнет, оставив после себя только тяжелый смрад.

В вагоне воняло.

Печки, которые так заботливо затопил штабс-капитан, конечно, грели, но вот в дровах было много сырости и гнили, так что приходилось мириться с платой за здоровье. Именно за здоровье, потому что холод и сырость — это одни из наших главных врагов на войне. И пусть я не настоящий офицер, но уж проследить за тем, чтобы мои солдаты были здоровы, готовы к бою и не гибли из-за глупостей, которые так легко исправить, я точно смогу!

Вот и сейчас я сидел, рассматривая индивидуальный перевязочный пакет. Думал, что это более поздняя придумка, но, как оказалось, его разработал профессор Вельяминов еще в 1885 году, в 1887-м он поступил на оснащение армии, и вот, как признался мой новый знакомый интендант, на складах их сейчас больше трех миллионов. Поэтому я не стал скромничать и взял с запасом, не по одному на солдата, как положено по штату, а по пять. Война-то будет долгая, и даже этого еще окажется мало.

Продолжая размышлять, я разобрал один набор, чтобы изучить его получше. Пропитанная чем-то для защиты от влаги сумка, внутри бинт и ватные повязки. Все замотано и стерилизовано карболовым паром. Очень хорошо, а то попал бы лет на пятьдесят раньше, и пришлось бы пользоваться корпией. Кусочками надерганной ткани, мягкими, грязными и совершенно не выполняющими свою главную функцию.

— А что вы так смотрите на вату? — ко мне подсел доктор Шевелев.

Руслан Олегович еще недавно держал свою практику в Тобольске, но вот попал в первый призыв и отправился на фронт.

— Удивляюсь… — честно признался я. — Сколько веков люди прикладывали к ранам все подряд, пока не нашелся человек, который задумался, а как правильно это должно работать. И вот теперь мы знаем, что повязка должна быть гигроскопична.

— Что? — доктор попробовал перевести латинские корни. — Влажность и наблюдение?

— Почти, — кивнул я. — Смысл повязки — высасывать и выводить из раны гной и грязь. Промокла, перестала — меняем.

— Кажется, я понял, вы читали книги Пирогова и Пелехина, — закивал он. — Но уже давно появилась более современная теория Бергмана. И тот же пакет Эсмарха, который скопировал наш Вельяминов, на ней и строится. Нужно не просто перевязать, чтобы повязка вытянула гной из раны, но, прежде всего, не допустить попадания в рану новой заразы. Некоторые для плотности рекомендуют, кстати, использовать как внешний слой саму сумку с ее плотными стенками, и я склоняюсь к тому, чтобы попробовать именно эту методику.

Доктор говорил медленно, словно сомневаясь, что я смогу его правильно понять.

А я думал о том, сколько людей погибнет в эту и следующую войны из-за таких вот окклюзионных повязок, которые фактически запирают рану. Нет, при ранении в грудь, когда нужно перекрыть лишний ток воздуха в легкие, спасение будет только в ней. И то нужно оставлять клапан… Но во всех остальных случаях такой подход только гарантированно приведет к сепсису, и ничего больше.