Репортаж с петлей на шее - Фучик Юлиус - Страница 25
- Предыдущая
- 25/33
- Следующая
Он закрывал рукой нижнюю часть лица.
– Как я тебе нравлюсь? – прошептал он, опуская руку.
Я ужаснулась: до чего он зарос!
Кто были его гостеприимные хозяева и как он к ним попал?
Из Хотимержа до Праги Юлек добирался сложнее и дольше, чем ездят обычно. Железнодорожники охраняли его всю дорогу до самой Праги. Есть еще на свете добрые люди!
В Праге он отправился в клуб. Здесь ему передали, что наша квартира занята гестапо. Нелегальную квартиру найти нелегко, тем более сейчас, летом, когда большинство знакомых уехало из города. Одну ночь он провел в стоге сена, на другой день случайно встретил приятеля своей тетки и остался на ночь у него. Затем случай столкнул его с актрисой Светлой Амортовой, и она отвела его на квартиру к своей матери, где он смог остаться.
Светла познакомила Юлека с одним товарищем, коммунистом, который нашел ему прибежище у учителя – товарища Штелцейна. Его Юлек знал давно. Недели через три Юлек перебрался к семье Ветенглов. В 1927 году Ветенгл вернулся в Чехословакию из Советского Союза. Жена его была русской, преподавала русский язык, сын Геня, юноша лет шестнадцати-семнадцати, учился; сам Ветенгл работал на фабрике.
Десять вечеров провела я в маленькой кухоньке с Юлеком и семейством Ветенгловых. Они тосковали по Советскому Союзу, и все разговоры велись только об СССР. Юлек лучше нас всех знал Советский Союз, и потому основным рассказчиком был он. В те минуты убогая кухонька превращалась в Москву, Крым, Ленинград, Душанбе, Ташкент…
– Разве может кто-нибудь победить Советский Союз! Никто и никогда! – говорил старый Ветенгл.
И Юлек вместо ответа запевал песню о партизане и «Широка страна моя родная», а мы подпевали…
Вечером, когда дом засыпал, мы с Юлеком выходили на улицу пройтись. Ветенгл-старший давал ему свою трость, и Юлек, как он говорил, «начинал изображать пожилого человека».
В феврале я снова получила из Праги долгожданную «поздравительную» открытку. Это означало, что я опять должна приехать в Прагу… В Праге у Гиргала для меня было письмо с точным адресом семьи Матерн.
Матери направили меня к Драбеку, с которым Юлек когда-то вместе учился.
…От Драбека меня увела незнакомая пожилая женщина. Мы шли минут десять, говорили мало, незнакомка остановилась перед одним из домов. Мы вошли. Она отперла дверь, проскользнула в переднюю, я за ней. Здесь я увидела Юлека.
Мы находились в квартире известного шахматиста Карела Опоченского и его жены – это она меня привела – Славки Дитетовой.
Юлек покинул их во второй половине октября 1940 года. Все вместе– он, Славка и я – ждали товарищей, которые должны были отвести его на другую квартиру. Никто не знал, куда и к кому он пойдет.
– Ну, я переселяюсь, – шепнул он, когда за ним пришли.
– Куда?
Юлек пожал плечами.
– До свиданья, Густина!
Я услыхала шум удаляющихся шагов. Уходил дорогой мой человек, жизнь которого зависела от тех, кто его приютит. Он не знал, кто они, как его встретят и как долго оставят у себя… В те времена в нашей стране было много борцов, которые жили в подполье, скрываясь от гестапо.
Я вернулась в Хотимерж.
Через месяц я опять начала симулировать зубную боль.
И снова дорога из Хотимержа в Пльзень, зубной врач, ночь в Пльзене, Прага…
В девятом часу вечера мы со Славкой Дитетовой пустились в путь. Наконец на третьем этаже одного из домов, перед квартирой номер семнадцать, она остановилась и позвонила. Нам отворила незнакомая молодая женщина. Она отвела нас в комнату с плотно занавешенным окном. Здесь сидел молодой мужчина. Славка знала их обоих. Незнакомец исчез за дверью, ведущей в какое-то темное помещение, и тут же вернулся, и вместе с ним обросший черной бородой Юлек! Здесь, на Панкраце, у Вацлава Баксы была его новая нелегальная квартира. Вместе с ними жила сестра жены Баксы, Лидушка Плаха.
Квартирка Баксов состояла из двух комнат и маленькой кухни. Сами они и Лидушка поселились в одной комнате, вторую отдали Юлеку. В холодные месяцы он работал в их комнате, потому что топили только ее. Во время оккупации в стране был ощутимый недостаток угля.
У Баксов Юлек начал писать нелегальную брошюру «Два фронта вражеской пропаганды». Работа осталась незаконченной…
В один из темных мартовских вечеров 1941 года Юлек перебрался от Баксов к Высушилам. Впервые за пять месяцев он вышел на улицу. От свежего воздуха у него закружилась голова.
В начале марта, незадолго до того, как я поехала к Юлеку, на рассвете меня разбудил громкий стук в дверь. Не открывая, я спросила: «Кто там?» Ответа нет. Стук сменился грохотом. Я накинула халат и отворила. На пороге стояли четверо…
– Кто вы? – спросила я, хотя сразу поняла, кто это может быть.
– Гестапо! – рявкнул один из них.
– Где ваш муж? – закричал второй.
– Не знаю, – ответила я.
– Ваш муж в Протекторате? – снова спросил меня гестаповец. И я, поняв, что ничего определенного они не знают, на вопрос ответила вопросом;
– Вы полагаете?
– Значит, в Москве?
– Как я могу знать, где он, если вот уже целый год не имею о нем никаких известий!
– И все-таки где он? Отвечайте, или мы отправим вас в лагерь! Там вам покажут!
– Как вам будет угодно! Я не могу ничего сказать, потому что ничего не знаю!
Они перерыли книжный шкаф, взяли несколько книг. Гестаповцы уходили.
– Только посмейте сказать кому-нибудь, что у вас было гестапо! – угрожающе крикнул один.
– Зачем я стану говорить, если вас и так все видели!
– Скажите, что вас навестили приятели! Если получите от мужа какое-нибудь известие, немедленно сообщите нам!
Они ушли…
Когда я приехала в марте к Высушилам, Юлек был наконец подстрижен. Сколько прошло времени, пока нашли парикмахера, на которого можно было положиться! Юлек изменился настолько, что его невозможно было узнать. Я принесла ему очки в темной оправе, и он превратился в «пожилого профессора», хотя ему было всего тридцать восемь лет.
Весной 1941 года я узнала от Юлека страшную новость: гестапо схватило многих товарищей из ЦК Компартии, аресты продолжаются…
Я не раз заставала в эти дни Юлека в глубокой печали и задумчивости.
Он знал, что товарищи из рук палачей живыми не выйдут. Надо было искать и найти выход, чтобы заменить борцов, павших в бою.
Но вот Юлек установил связь, прервавшуюся было после ареста товарищей из ЦК. Что это была за связь, я точно не знала. Он упоминал об «Иване», с которым я позже встречалась, но настоящее имя которого узнала лишь через год с лишним, когда мы оба были схвачены гестапо. Это был товарищ Ян (Гонза) Выскочил.
22 июня 1941 года Гитлер коварно напал на Советский Союз. Это сообщение застигло меня в Хотимерже.
В июле я встретилась с Юлеком в Праге у Высушилов. Он не сказал мне тогда, что стал членом нелегального ЦК Компартии Чехословакии.
Юлек предложил мне покинуть Хотимерж и переехать в Прагу, я буду нужна ему по работе.
Глубокой осенью 1941 года на нелегальной квартире у Рыбаржей Юлек торжественно объявил мне, что он теперь член ЦК Компартии Чехословакии и что участок его работы – нелегальная печать.
В начале июля 1941 года вышел нелегальный номер «Руде право», целиком написанный Юлеком.
Я никогда не пыталась узнать у него, кто из товарищей, кроме него, является членом ЦК.
Однажды Юлек сказал мне, что из деловых соображений должен будет познакомить меня со своим помощником. При этом он заметил, что этот человек произвел на него не слишком хорошее впечатление, показался ему взбалмошным, опрометчивым, но он, Юлек, доверяет ему, ибо этот человек прислан ЦК как проверенный товарищ. Зовут его Мирек. Мирек был связным Юлека. Ведь Юлек выходил из дому лишь в самых экстренных случаях. Моя встреча с Миреком все откладывалась. Как выяснилось позже, мне повезло, что на свободе нам так и не удалось познакомиться…
- Предыдущая
- 25/33
- Следующая
