В мышеловке - Френсис Дик - Страница 14
- Предыдущая
- 14/45
- Следующая
— Это так! Впервые в жизни я счастлив, по-настоящему счастлив. Полагаю, ты скоро сам в этом убедишься.
Машина выбралась на скоростную автостраду, которая вела к мосту.
— Если ты поглядишь направо, — сказал Джик, — то увидишь триумф воображения над экономичностью. Пусть живет безумство, потому что только оно способно привести куда-то.
Я посмотрел. Это был Оперный театр, намек на него, серый и смутный от дождя.
— Днем он мертвый. Ночная птица…
Над нами взметнулась мостовая арка, стальное кружево, просто фантастика.
— Это единственный ровный отрезок дороги, ведущей в Сидней, — сообщил Джик.
Миновав мост, мы снова поехали в гору.
Слева мое внимание привлекло необычное огромное здание красного цвета. Вдоль каждой из его стен — правильные ряды широких прямоугольников окон с закругленными углами.
— Очертания двадцать первого века, — прокомментировал Джик. — Воображение и смелость!
— А где же твой пессимизм?
— Когда садится солнце, все окна вспыхивают золотом… — Блистательное чудовище осталось позади. — Здание управления водным хозяйством, — едко сказал он. — Их начальник ставит свое судно рядом с моим.
За городом дорога пошла вниз, сквозь тесные шеренги двухэтажных домиков, крыши которых составили большой ковер в красную клетку.
— Есть одна закавыка, — вдруг вздохнул он. — Три недели назад я женился…
«Закавыка» жила с ним на судне, пришвартованном вместе с колонией таких же судов возле мола, который он называл «Стрелка». Только теперь до меня дошло, почему, по крайней мере на время, мировая скорбь куда-то отступила.
Она не была невзрачной, но и красавицей не назовешь. Продолговатое лицо, недурная фигура и одежда практичного покроя. Нет того своеобразия, той непосредственной живости мотылька, которые были у Регины. В свою очередь меня критично обследовали карие глаза, в их взгляде светился ум, что сразу произвело на меня впечатление.
— Знакомься, Тодд, это Сара, — отрекомендовал он. — Сара, познакомься с Тоддом.
Мы поздоровались. Она спросила, как я долетел, и я ответил, что хорошо. Но было видно, что ее больше бы устроило, если бы я остался дома.
Кеч Джика — суденышко длиной в тридцать футов, на котором он приплыл из Англии, — походил на гибрид мастерской художника с мелочной лавкой. В глаза бросались занавесочки, подушечки и какие-то цветущие растения. Джик откупорил шампанское и разлил по бокалам.
— Ей-богу, — сказал он, — мне чертовски приятно видеть тебя здесь.
Сара вежливо присоединилась к тосту за мой приезд, но я не был убежден, что ей тоже чертовски приятно. Я извинился, что нарушил их медовый месяц.
— Да черт с ним! — лихо возразил Джик. — Чрезмерное домашнее согласие весьма расслабляюще влияет на душу человека.
— Все зависит от того, — уточнила Сара, — что тебе нужно для дальнейшей жизни — любовь или одиночество.
Когда-то Джик однозначно предпочитал одиночество, но времена меняются. Меня интересовало, что он рисовал в последнее время, но, осмотревшись, я не нашел и следа его творчества.
— Я теперь на седьмом небе, — заявил он. — Запросто мог бы залезть на Эверест и постоять на руках на его вершине.
— Не нужно Эвереста, хватит камбуза, — вернула его на землю Сара, — если ты не забыл привезти раков!
Когда мы жили вместе, Джик всегда занимался стряпней, и, похоже, ситуация не изменилась. Именно он, а не жена быстро и умело пооткрывал жестянки с раками, сдобрил их сыром и горчицей и пристроил на рашпере. Именно он промыл листья свежего салата и разложил гренки, намазанные маслом.
Мы пировали, сидя за столом в каюте, а дождь хлестал по иллюминаторам и крыше, и ветер, становившийся все свежее, плескал морскую воду в борта. За кофе, поскольку Джик настаивал, я рассказал им, зачем я прилетел сюда.
Они молча выслушали меня. Потом Джик, чьи взгляды не изменились со студенческих времен, пробормотал что-то неразборчивое о «сволочах», а Сара была откровенно обеспокоена.
— Не волнуйся, — сказал я ей. — Теперь, узнав о том, что Джик женился, я не собираюсь просить его о помощи.
— Я помогу! Помогу! — зажегся Джик.
— Нет, — помотал я головой. Помолчав, Сара спросила:
— С чего ты планируешь начать, Тодд?
— Попробую установить происхождение обеих картин Маннинга.
— А потом?
— Хорошо бы найти их бывших владельцев.
— Мне кажется, что это необязательно, — протянула она.
— Мельбурн? — проговорил вдруг Джик. — Ты сказал, что одна картина куплена в Мельбурне? Конечно, мы поможем. Сразу же отправимся туда. Лучше и быть не может. Ты знаешь, что будет в следующий вторник?
— Конечно нет, — ответил я. — А что?
— Во вторник разыгрывается Мельбурнский кубок. — В его голосе чувствовалось торжество.
— Лучше бы ты не приезжал, — хмуро взглянула на меня Сара, сидевшая напротив.
Глава 6
Той ночью я спал в переоборудованном эллинге, который считался постоянным местом проживания Джика. Кроме уголка, отгороженного для коек, новой ванной и примитивной кухни, все остальное пространство эллинга использовалось как студия.
Посреди стоял старый массивный мольберт, а по обеим сторонам от него — столики с разложенными на них красками, кистями и банками с маслом, скипидаром и растворителем.
Ни одной начатой работы, все закрыто и прибрано. Как и когда-то в Англии, мат перед мольбертом пестрел пятнами краски. Джик имел привычку, меняя цвет, вытирать о мат недостаточно чисто промытые кисти. Тюбики с краской тоже были характерно примяты посредине, потому что от нетерпения он никогда не выдавливал краску по правилам, с конца тюбика. Палитра была ему не нужна, потому что он преимущественно накладывал краску прямо из тюбика и достигал своих эффектов, нанося слои один поверх другого. Под столом стояла коробка с тряпками, которыми можно было вытереть все, что использовалось для нанесения краски на полотно: не только кисти, но и пальцы, ладони, ногти — все что угодно. Я мысленно усмехнулся. Мастерскую Джика было так же легко опознать, как и его картины.
Вдоль стены на двухъярусном стеллаже стояли ряды картин, которые я вытаскивал по одной. Сильные и резкие цвета, так и бьющие в глаза. Все то же тревожное видение, чувство обреченности. Распад и страдание, унылые пейзажи, увядшие цветы, умирающие рыбы — и обо всем нужно догадываться, ничего явного, определенного.
Джик не любил продавать свои картины, а если и расставался с ними, то очень неохотно, что, на мой взгляд, было правильным, потому что от их присутствия в комнате нормальному человеку становилось не по себе. Безусловно, его полотнам нельзя было отказать в силе эмоционального воздействия. Каждый, кто видел его работы, запоминал их надолго, они пробуждали мысли и даже, может быть, меняли мировосприятие. И в этом смысле он был выдающимся художником, каким я не стану никогда. Но легко завоеванное признание общества он воспринял бы как личное творческое поражение.
Утром, когда я спустился в кеч, Сара была там одна.
— Джик пошел за молоком и газетами, — сказала она. — Сейчас я приготовлю завтрак.
— Я пришел попрощаться.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— Это уже не имеет значения.
— Все поправится, когда я уеду.
— Обратно в Англию?
Я покачал головой.
— Так я и думала, что нет. — Тень усмешки мелькнула в ее глазах. — Джик сказал вечером, что он не знает другого такого человека, способного с достаточной точностью определить координаты судна ночью, после четырехчасовой борьбы со штормом, имея пробоину в корпусе и помпу, которая вышла из строя, для того чтобы подать сигнал «у меня авария» по любительскому передатчику.
— Но он сам залатал пробоину и исправил помпу. А на рассвете мы ликвидировали наш радиосигнал.
— Вы оба были дураками.
— Лучше сидеть дома?
— Мужчины, — она отвернулась, — не знают покоя, пока не рискнут своей жизнью.
Отчасти она была права. Ощущение опасности, особенно если она позади, действовало как допинг. Страх делал человека слабым и отбивал охоту снова взяться за настоящее дело.
- Предыдущая
- 14/45
- Следующая