Твердая рука - Френсис Дик - Страница 47

• Предыдущая
• 47/64
• Следующая

Надеюсь, что они ответят, когда ты к ним обратишься. Я там кое с кем знаком, если ты хочешь, чтобы тебя отрекомендовали.

— Но это было так давно, — усомнился я.

— Мой дорогой, микробы не умирают. Они, как мины замедленного действия, могут сто лет ждать, когда какой-нибудь дурак воспользуется случаем. Ты будешь удивлен.

Он опять посмотрел на страницу и произнес:

— Лучше прочти сам вот эти отрывки. В них все понятно. — Он протянул мне журнал, и я взглянул на указанную страницу.

"1. Через 24 — 48 часов после внутримышечной инъекции чистой культуры начинается воспаление сердечных клапанов. В это время, кроме незначительного повышения температуры и сердцебиения, никакие симптомы не проявляются, если только у лошади нет сильного переутомления, при котором происходит закупорка кровеносных сосудов, снабжающих легкие; в обоих случаях это приводит к тяжелому недомоганию, которое преодолевается только после двух или трехчасового отдыха.

2. Между вторым и шестым днем температура повышается, количество лейкоцитов в крови растет, лошадь начинает быстро уставать и теряет аппетит.

Это легко можно было бы определить как «воздействие вируса», однако после обследования со стетоскопом выясняется, что у лошади сердечная недостаточность.

Через десять дней температура спадает и становится нормальной. За исключением того, что лошадь неспособна преодолевать большие дистанции и в основном прогуливается шагом или бежит рысцой. Можно считать, что она выздоровела. Но сердечная недостаточность остается, и в этих условиях лошадь необходимо предохранять от быстрого бега, поскольку он, как правило, приводит к одышке.

3. В течение следующих месяцев наросты на сердечных клапанах могут и не возникнуть, равно как не всегда возникает и артрит в суставах. Однако даже в самых стабильных условиях болезнь прогрессирует, и смерть может наступить внезапно от переутомления или слишком жаркой погоды, иногда через много лет после проникновения инфекции".

Я посмотрел на Кена.

— Все совершенно точно, не правда ли? — проговорил я.

— Как ты описывал.

Я неторопливо произнес:

— Внутримышечная инъекция чистой культуры не может быть введена случайно.

— Не может, — согласился он.

— В этом году Джордж Каспар прочно огородил двор своей конюшни. У него полно сигнализации, охранников, собак, так что никто не способен без шума подойти к Три-Нитро со шприцем в руках, — сказал я.

— Тебе не понадобится шприц, — улыбнулся он. — Зайди в лабораторию, и я тебе покажу.

Я последовал за ним, и мы подошли к одному из шкафов со стеклянными дверями. Они занимали всю стену. Он открыл шкаф и достал коробочку, в которой лежали маленькие пластиковые упаковки.

Он разорвал одну из них и высыпал ее содержимое себе на руку: подкожная игла была прикреплена к пластиковой капсуле. Величиной не больше горошины. Все вместе выглядело как крошечная стрела с маленьким круглым шаром на конце и в длину равнялось мизинцу.

Он поднял капсулу и сдавил ее.

— Чтобы вызвать заболевание, этого вполне достаточно.

— Можно зажать ее в ладони, и никто не заметит, — проговорил я. Он кивнул.

— А можно и не колоть. Просто швырни капсулу лошади в пасть. Секунда, и готово. Иногда я так поступаю с лошадьми, которые боятся шприца. — Он показал мне, как это надо делать, — зажал капсулу между большим и указательным пальцами, так что острый конец стал виден на ладони. — Срежь край и сожми, сказал он.

— Ты можешь дать мне одну капсулу?

— Разумеется, — ответил он и протянул мне упаковку. — Сколько угодно.

Я сунул ее себе в карман. Слава Богу, у меня появилось хоть какое-то доказательство.

— Знаешь, — неторопливо произнес Кен, — возможно, мы еще успеем помочь Три-Нитро.

— А как нам это удастся?

Он задумался и поглядел на огромную бутыль с кровью Зингалу, стоявшую на доске, рядом с раковиной.

— Мы можем найти лекарство, которое излечит болезнь.

— Не поздно ли мы спохватились? — спросил я.

— Слишком поздно для Зингалу. Но я не считаю, что эти наросты станут так быстро увеличиваться. Если Три-Нитро был инфицирован... ну, допустим...

— Ровно три недели назад, после последней скачки галопом.

Он с удивлением посмотрел на меня.

— Предположим, ты прав, и это было три недели назад. У него забарахлило сердце, но наросты еще не появились. Если он вскоре примет нужный антибиотик, то может полностью выздороветь. — Ты имеешь в виду... что он вновь придет в норму?

— А почему бы и нет? Я не вижу причин. — Чего же ты тогда ждешь? проговорил я.

Большую часть воскресенья я провел у моря. Я направился на северо-восток от Ньюмаркета, к широкому пустынному побережью Норфолка. Я решился на это лишь для того, чтобы куда-то поехать, что-то сделать, потратить время.

Хотя солнце еще ярко светило, ветер с моря прогнал с пляжа почти всех отдыхавших; маленькая группка спряталась в убежище под непрочным полотняным навесом, а несколько бесстрашных ребятишек строили песчаные замки.

Я сидел на солнце в ложбинке песчаной дюны, поросшей пучками травы, и наблюдал за волнами. Потом прошелся вдоль берега и раздавил нескольких земляных червей. Я стоял, глядя на море, и поддерживал левую руку у локтя. Я понимал, что от веса всей электроники она то и дело опускается. Не то чтобы она была такой тяжелой, но ее приходилось держать.

Я часто испытывал облегчение, отдыхая в подобных уединенных уголках, но сегодня мне это не удалось. Мои демоны не оставляли меня ни на минуту. Цена гордыни... цена безопасности. Если бы ты не ждал от себя так много, сказал мне однажды Чарльз, тебе бы легче жилось. По-моему, это бессмысленно. Человека не переделаешь. Или, по крайней мере, каждый из нас был таким, каким был, пока кто-то не встал у него на пути и не раздавил его, словно ничтожного червя.

В Ньюмаркете говорят, что, если вы чихнете в Лаймекилне, вас услышат за две мили, на ипподроме. Новости о моем участии во вскрытии Глинера до конца дня дойдут до Джорджа Каспара. Узнает о них и Тревор Динсгейт, сомневаться в этом не приходится.

Я все еще могу спрятаться, подумал я. У меня есть запас времени.

Отправлюсь в путешествие. Постранствую под другими небесами, поплаваю в других морях. Я могу уехать и стану вести себя очень осторожно. Я по-прежнему способен скрыться от ужаса, который он мне внушает. Я все еще могу... убежать.

Я покинул пляж и в полном оцепенении поехал в Кембридж. Остановился в университетской гостинице и наутро отправился в фармацевтические лаборатории Тиерсона. Спросил, где я могу поговорить с мистером Ливингстоном, и мне его тут же позвали. Это был худощавый седой мужчина лет шестидесяти. В разговоре он как-то странно шевелил губами, будто собирался засвистеть. Кен Армадейл предупредил меня, что с виду это высохший старый чудак, но ум у него острый и проницательный.

— Вы мистер Холли? — осведомился Ливингстон, и мы пожали друг другу руки.

— Мистер Армадейл звонил мне и объяснил, чего вы хотите. Я думаю, что сумею вам помочь. Да, скорее всего мне это удастся. Идемте, идемте, вот сюда.

Он торопливо засеменил, и я пошел вслед за ним. Ливингстон постоянно оглядывался, желая убедиться, что я не отстал и не свернул в сторону. Мне показалось, что это врожденная предосторожность плохо ориентирующегося человека, однако здание и правда состояло из лабиринта проходов с застекленными стенами, где беспорядочно чередовались комнаты и зимние сады. — Тут все время достраивают, и помещение разрастается, — отозвался он в ответ на мое замечание.

— Ну, вот мы и пришли. — Он ввел меня в большую лабораторию, зажатую с одной стороны стеклянной стеной, с другой — зимним садом, а с третьей — еще одной лабораторией. — Это экспериментальный отдел, — пояснил он, указав жестом на обе комнаты. — Многие лаборатории производят вакцины для продажи, но здесь мы изобретаем новые.

— И воскрешаете старые? — спросил я. Он кольнул меня понимающим взглядом.

• Предыдущая
• 47/64
• Следующая