Крах черных гномов - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/70
• Следующая

Фридрих скрутил толстую папиросу и попросил у гестаповца прикурить. Тот подал ему коробок спичек. Так и есть. Свой бы попросту — дал прикурить от сигареты. Да и руки эти никогда не знали мозолей.

Фридрих глубоко затянулся, пустил дым под потолок. Положение действительно комичное. Он прикуривает у агента, а тот и не подозревает, что оказал услугу человеку, за поимку которого получил бы большую награду.

Только несколько рабочих на узле знают, кто такой на самом деле Фридрих Ульман. Этого до конца не знает даже его сын Горст, а Горст — член нелегального коммунистического союза молодежи Германии. Бедный парень. Фридрих видит, как тяжело приходится сыну: мало, совсем мало молодежи разделяет его взгляды, Что поделаешь, с самых пеленок в юные головы вбиваются всяческие глупости…

Незаметно для самого себя Ульман вздохнул: больше всего волновало то, что у некоторых потомственных пролетариев, его товарищей и друзей, росли дети, одурманенные нацистской пропагандой. А что можно сделать, когда приходится рассчитывать каждый шаг, а у фашистов — гитлерюгенд, в школе учителя вдалбливают юношам и девушкам, что только Гитлер возродит рейх, что они обязаны быть солдатами этого рейха, мужественными и преданными, что пожертвовать жизнью для фюрера — самое большое счастье. В школах поют «Вперед, легионеры!», в кинотеатрах идут военные боевики, молодежь марширует в колоннах, вооружена ножами и кинжалами.

Каких неимоверных усилий стоило Ульману уберечь сына от всего этого безумства! Он вынужден был посылать его в школу, ведь должен же он в конце концов где-то изучать алгебру и физику, но каждый вечер беседовал с Горстом, рассказывал про Ленина и Тельмана, про настоящих коммунистов — своих друзей.

Местные наци косо смотрели на старого Фридриха, его вызывал даже ортсгруппенляйтер[2] и допытывался, почему Горст не член гитлерюгенда. Чтобы тот ничего не заподозрил, Фридриху пришлось юлить, быть изворотливым, прикинуться даже дурачком…

Ульман и до сих пор не знает, как это все удавалось ему долгие годы. И сын вырос, несмотря ни на что, хорошим, да и он, старик, остался вне подозрений. Может, потому, что никогда не противоречил начальству, усердно выполнял все распоряжения и всегда старался казаться простым, забитым рабочим, обыкновенным сцепщиком вагонов, который не интересуется ничем, кроме своей заработной платы, пайка, огорода возле домика, а вечерами любит посидеть в компании за кружкой пива. Вот так, как сейчас.

Распахнулись двери, и в пивную, качаясь, ввалился тот самый пьяный эсэсовец, который подпирал фонарь перед входом в бар.

— Го-го-го!.. — закричали из-за сдвинутых столиков. — Герберт вернулся. Давай сюда, старина! Иди к нам!

Эсэсовец сделал несколько неуверенных шагов к товарищам, как вдруг его внимание привлекли два солдата за столиком у стены.

— Тыловая сволочь! — погрозил солдатам кулаком. Остановился, покачался несколько секунд. Ульман был уверен, что эсэсовец упадет, но он каким-то чудом сохранил равновесие. — Т-тыловая сволочь, — повторил и тут же ударил себя в грудь, выкрикивая: — А я иду на фронт!

Один из солдат скосил на эсэсовца глаза, другой продолжал сидеть, положив голову на руки и покачиваясь.

— Хайль Гитлер! — эсэсовец вскинул руку и придвинулся к самому столику. — Вы слышали, я иду на фронт! Воевать с русскими!

В баре воцарилась тишина — запахло дебошем, все притихли выжидая.

Солдат, который покачивался, поднял голову. Ульман увидел широко сидящие глаза, ровный нос и пухлые детские губы.

— Неужели? — лицо юноши скривилось в иронической улыбке. — И на какой фронт собирается доблестный ротенфюрер?

— Мы будем бить большевиков! — заревел эсэсовец. — Мы будем бить их всюду, где только встретим!

— У ротенфюрера уже есть опыт? На каком участке фронта вы воевали? Под Москвой, Сталинградом или, может, под Варшавой?

Эсэсовец засучил рукав, помахал здоровенным кулаком:

— Вот мой опыт! Клянусь честью, эта рука не знала усталости!

— А-а… — протянул солдат, — мы воевали, так сказать… Но теперь вам придется иметь дело с другим противником. Думаю, что он тоже будет вооружен…

— Мне наплевать на то, что ты думаешь! — Ротенфюрер стукнул кулаком по столу так, что подскочили кружки. — Наша часть стояла в Италии, и мы уже встречались с врагом…

— Прекрасные места! — издевательски усмехнулся юноша. — Средиземное море, пляжи, красивые девушки и для развлечения иногда небольшая перестрелка. Говорят, схватки с врагом там прописываются врачами для общего возбуждения организма!

— Щенок!.. — задохнулся эсэсовец, поднося кулак к самому носу солдата. — Посмей только раз еще гавкнуть, и ты познакомишься вот с этим!

— Я прощаю вам этот пробел в воспитании, ротенфюрер, — засмеялся юноша, — и делаю это лишь потому, что вскоре у вас будет возможность воочию убедиться в своей ошибке. Конечно, если русские в первом же бою не подстрелят вас, как куропатку.

— Что?! — захлебнулся от злости эсэсовец. — Что ты лепечешь?

— Дай ему в рыло, Герберт! — громко посоветовал кто-то из друзей ротенфюрера. — Чтобы не вел провокационных разговоров…

Эсэсовец оперся о край стола, размахнулся. Солдат встал и внезапно толкнул ротенфюрера так, что тот потерял равновесие и, хватая руками воздух, упал на пол.

За столиками эсэсовцев поднялся шум.

— Задержать его, — заорал кто-то, — он ответит перед трибуналом!

Несколько человек метнулись к солдату. Он наклонился, вытащил из-под стола костыли, оперся на них, резким движением отодвинул стул и шагнул навстречу эсэсовцам.

— Берите, что же вы остановились! — выкрикнул насмешливо. — Думаете, я испугаюсь трибунала?

Эсэсовцы отступили. Один из них подошел к юноше, хлопнул его по плечу.

— Так бы сразу и сказал… — пробормотал. — Кто знал, что ты за птица…

Сначала Ульман ничего не понял и, только взглянув на ноги солдата, сообразил, в чем дело: юноша стоял, неестественно выставив вперед ногу, и всем стало ясно, что он опирается на протез. А над карманом мундира поблескивал Железный крест первой степени.

— Я пробыл на Восточном фронте без малого три года, — выдохнул солдат, презрительно глядя на эсэсовцев, — и плевать хотел на пижонов, которые не нюхали настоящего пороха!

— Ха, оказывается, он — свой человек! — ротенфюрер все еще пытался подняться. — Ты — настоящий парень, и давай выпьем!.. Хозяин, бутылку шнапса!

Хозяин метнулся за стойку, но солдат, тяжело опираясь на костыли, направился к выходу.

— Он не пьет шнапс, — предупредительно улыбнулся его товарищ. — Видите, ему и так тяжело ходить…

— Фриц, — остановился юноша, — я запрещаю тебе извиняться за меня!

Солдат еще раз виновато улыбнулся и поплелся за другом.

— Черт с ними, — разрядил атмосферу кто-то из эсэсовцев, — без них наша компания только выиграет!

— П-правда, — еле проговорил ротенфюрер. Он наконец поднялся и стоял, опираясь на чье-то плело. — Не всегда Железный крест о чем-то говорит. Мне приходилось расстреливать сволоту, которая имела почему-то награды и повыше.

— Мы уничтожим всех, кто сомневается в нашей победе! Хайль Гитлер! — выкрикнул здоровяк с нашивками унтершарфюрера.

— Хайль! — заорали эсэсовцы.

Перепуганные посетители пивной начали расходиться. Одним из первых выскользнул Фогель. Заметив, что гестаповец пошел за помощником диспетчера, Ульман подморгнул Мартке и вышел из бара.

Мартке догнал его в темном проулке. Фридрих шел, тяжело шаркая ногами по сырому асфальту тротуара. Поднял воротник куртки, руки засунул в карманы. Казалось, пожилой, уставший рабочий, немного подвыпивший, возвращается без особого желания домой, где его ждут сварливая жена, нетопленная комната и стакан давно остывшего кофе.

Несколько минут шли плечо к плечу, не разговаривая, углубившись каждый в свои мысли. Вдруг Ульман остановился, прислушался и, схватив Мартке за руку, потянул в сторону. Они присели за кустами — остатками живой изгороди вокруг разрушенной бомбами виллы, — Ульман прижал палец к губам. Послышались быстрые шаги, мимо прошел человек в надвинутом на лоб картузе. Рабочие узнали своего соседа по пивной.

• Предыдущая
• 9/70
• Следующая