Смертельная скачка - Френсис Дик - Страница 8

• Предыдущая
• 8/47
• Следующая

И что я сумею сделать до понедельника, когда мне надо возвращаться в Лондон?

Эмма тревожно спала более двух часов, но иногда успокаивалась. Потом она начала метаться на постели, капельки пота выступили на лбу, что-то явно мучило ее во сне, и я решил разбудить несчастную женщину.

— Эмма, просыпайтесь. — Я тронул ее за руку. — Просыпайтесь, пора уже. Эмма.

Она открыла глаза, и в них еще застыли кошмарные сны. Ее начало трясти.

— Ох, — проговорила она. — Ох, боже мой...

— Все хорошо. Вы немного подремали. Это был всего лишь сон.

Наконец она совсем проснулась, но не окрепла и не успокоилась.

— Мне приснилось, что он в тюрьме... там были решетки, и он старался вырвать их... как сумасшедший... Я спросила, почему он хочет бежать, а он ответил, что утром его собираются казнить... Потом я разговаривала с кем-то из обвинителей и спросила, что Боб сделал, за что собираются казнить его? И этот человек ответил, что Боб украл скачки, а есть такой закон, если кто-то украдет скачки, то его казнят.

Она провела рукой по лицу.

— Это глупость, но кажется такой реальной.

— Ужасно, — сказал я.

— Но где он? — в отчаянии воскликнула она. — Почему он не напишет мне? Как он может быть таким жестоким?

— Возможно, письмо ждет вас дома в Англии.

— Нет. Я звоню... каждый день.

— Вы жили дружно, счастливы были вдвоем? — спросил я.

— Да, — не колеблясь, ответила она. Но, подумав секунд пять, предложила более правдивую версию:

— Иногда мы ссорились. В тот день, когда он приехал сюда, мы цапались целое утро. И подумать только, из-за такого пустяка. Боб провел ночь вне дома, хотя не должен был... Я плохо себя чувствовала и сказала, что он эгоистичный и невнимательный. А он взорвался и сказал, что я чертовски требовательная... А я сказала, что раз так, то не поеду с ним в Кемптон. Он замолчал и надулся, потому что он должен был работать с фаворитом на важных скачках, и ему нравилось, когда я где-то рядом, особенно потом, после заезда: это помогало ему расслабиться. — Она будто вернулась в прошлое и старалась изменить случившееся. — Ну, и он поехал один. А оттуда, как обычно, в Хитроу, чтобы успеть на самолет в шесть тридцать, который летит в Осло. Только обычно я ездила с ним, чтобы проводить его и отвезти машину домой.

— И встретить его вечером в воскресенье?

— Да. В воскресенье вечером, когда он не прилетел с обычным рейсом, я ужасно забеспокоилась, потому что подумала, что он здесь, в Норвегии, упал и получил травму. Я позвонила Гуннару Холту... Но он сказал, что Боб не падал, что он победил на фаворите и участвовал еще в двух заездах. Гуннар считал, что Боб, как и планировал, успел на самолет. Тогда я снова позвонила в аэропорт. Когда я звонила им раньше, они сообщили, что самолет приземлился вовремя. Я попросила их проверить, и они проверили. Шермана в списке пассажиров не было. — Она замолчала, потом с новым взрывом отчаяния продолжала:

— Неужели он не понял, что я несерьезно грозилась оставить его? Ведь я люблю его. Не мог же он бросить меня, не сказав ни слова?

Похоже, что именно так он и сделал.

— Давно вы женаты?

— Около двух лет.

— Дети?

Она посмотрела на свой коричнево-белый клетчатый живот и показала на него, взмахнув тонкими длинными пальцами:

— Это наш первый.

— Финансы?

— О, с этим все в порядке.

— Что значит в порядке?

— Прошлый сезон для Боба был удачный, мы немного отложили. Конечно, он любит хорошие костюмы и красивую машину... Но ведь это все жокеи любят, правда?

Я кивнул, хотя и больше знал о заработках ее мужа, чем она, потому что заранее проверил их доходы в отделе, который занимался сбором и распределением гонораров жокеев. Боб Шерман зарабатывал прилично, но недостаточно для образа жизни, какой они вели.

— Боб любил сочинять планы, как быстро заработать большие деньги, но мы никогда много не теряли. Я вечно отговаривала его, потому что я совсем не игрок, понимаете?

Я решил сделать паузу после этого откровения, а потом спросил:

— Политика?

— Что вы имеете в виду?

— Интересовался ли он коммунизмом?

— Боже милостивый, нет. — Она вытаращила на меня глаза.

— Был ли он борцом за мир, за экологию, за права сексуальных меньшинств, ну что-то в таком роде? Она даже засмеялась.

— Боб гроша бы ломаного не дал за политику или политиков. Он считал, что все они одинаковые: мыльные пузыри и лицемеры. Почему вы задаете такой необычный вопрос?

— У Норвегии общая граница с Россией, — пожал я плечами.

Ее удивление открыло мне, что она не знает ни географии, ни собственного мужа. Боб не такого сорта человек, чтобы променять хорошие костюмы, красивую машину и увлекательную работу на тусклое существование в тоталитарном государстве.

— Он упоминал о друзьях, с кем познакомился здесь?

— Я встречалась почти с каждым, о ком, насколько помню, Боб говорил. Я все спрашивала и спрашивала у них... у Гуннара Холта и его конюхов, у мистера Кристиансена, у владельцев... Единственный, кого я так и не нашла, это сын одного из владельцев. Мальчик по имени Миккель. Боб упоминал о нем раза два. Он сейчас куда-то уехал, вроде учиться.

— Были ли у Боба перед этим какие-нибудь неприятности?

— Какого рода? — Она выглядела несколько ошарашенной.

— С букмекерами?

Она отвернулась, и я дал ей время решить, как отвечать. Жокеям не разрешалось делать ставки на лошадей, участвующих в скачках. А я все же работал в Жокейском клубе.

— Нет, — нерешительно проговорила она.

— Вам лучше сказать мне, потому что я все равно узнаю, но вы можете ускорить дело.

Теперь она опять повернулась ко мне лицом и взволнованно, будто защищаясь, заговорила:

— Обычно он делал ставки только на ту лошадь, на которой сам выступал. В большинстве стран это считается законным.

— Меня его игра в тотализатор интересует только с одной точки зрения: имеет ли она какую-либо связь с исчезновением Шермана. Угрожал ли ему кто-нибудь?

— Ox! — безнадежно воскликнула она, будто только сейчас поняла, что это и есть причина, по какой Боб украл сравнительно небольшую сумму и сломал себе жизнь. — Он никогда не говорил... Да он никогда бы и не сказал мне. — Она сглотнула. — Полиция спрашивала меня, не шантажировал ли кто-нибудь Боба? И я ответила, что нет, конечно, нет... Но он бы скрыл от меня, чтобы не тревожить... Поэтому как я могу с уверенностью ответить? О господи, хоть бы он написал мне.

Глаза наполнились слезами, капельки скатывались по щекам вниз, она не замечала и не вытирала их, и через несколько секунд слезы высохли. За последние три недели, подумал я, она наплакалась на всю оставшуюся жизнь.

— Вы сделали здесь все, что могли, — сказал я. — А теперь вам лучше вернуться вместе со мной в Англию. Я вылетаю в понедельник во второй половине дня.

— Вы так быстро уезжаете? — В голосе прозвучало удивление и разочарование. — Но вы же не найдете Боба до понедельника.

— Вероятно, не найду. Но у меня во вторник встреча, которую я не могу пропустить. Наверно, будет разумнее, если я вернусь позже. Но вам лучше ждать результата поисков дома.

Она долго молчала и наконец тихим, усталым, безнадежным тоном произнесла:

— Хорошо.

Из-за мании преследования у Арне постоянно возникали ненужные трудности. Он то и дело оглядывался, путал следы, чтобы никто не догадался, куда он идет. Чего он боялся в веселой, румяной от холода толпе, спешившей на Большие национальные скачки, знал, наверно, только его психиатр. Но, как всегда бывает, страдали от этого комплекса его друзья.

К примеру, он не захотел выпить стакан вина в уютном приветливом баре, где в камине горели королевской красоты бревна. Вместо этого в тонких кожаных ботинках и с посиневшими ушами Пер Бьорн Сэндвик, Арне и я маршировали взад-вперед по холоду, причем Арне чуть не вывихнул шею, выглядывая машины с аппаратурой прослушивания. Непонятно только, какую пользу мог кто-нибудь извлечь, подслушав наш разговор. Но Арне, видимо, лучше знал неприятеля. Зато есть надежда, философски подумал я, что в этот раз нас не раздавит катер.

• Предыдущая
• 8/47
• Следующая