Предварительный заезд - Френсис Дик - Страница 16

• Предыдущая
• 16/54
• Следующая

– Я сказал им, что вам можно верить, – сообщил мне Янг. – Если окажется, что я ошибся, я убью вас.

Он холодным твердым взглядом пристально взглянул мне в глаза. Я выслушал его слова, которые в иных обстоятельствах принял бы за дурную шутку, и понял, что он имел в виду именно то, что сказал.

– Отлично, – ответил я. В глазах Янга промелькнул отблеск эмоций, которые я не смог понять.

– Садитесь, пожалуйста, – предложила Ольга Ивановна, указав мне на глубокое мягкое кресло у противоположной стены. – Садитесь туда.

В ее английском слышался сильный русский акцент, но то, что она вообще могла говорить по-английски, привело меня в смущение. Я пересек комнату и сел на предложенное место, отлично понимая, что они заранее решили, где я должен сидеть, чтобы не дать мне возможности убежать прежде, чем мне позволят уйти. Из глубокого кресла мне было бы так же трудно выбраться, как из тюремной камеры. Подняв глаза, я увидел рядом с собой Йена, прищурился и улыбнулся ему.

– И что вы обо всем этом думаете? – спросил он.

– Хочу узнать, для чего мы здесь.

– Вы не боитесь... – Это был полувопрос, полуутверждение.

– Нет, – ответил я. – А вот они боятся.

Он окинул стремительным взглядом шестерых русских и вновь склонился ко мне.

– Похоже, вы не совсем дурак, – усмехнулся он.

Суровый молодой человек – единственный, кто оставался на ногах, что-то нетерпеливо сказал Йену. Тот кивнул, неторопливо смерил взглядом сначала сурового, потом – в который раз – меня, глубоко вздохнул и сообщил, будто снабжал меня смертельно опасной информацией:

– Это Борис Дмитриевич Телятников.

Суровый молодой человек вздернул подбородок с таким видом, будто узнать его имя было великой честью.

– Борис Дмитриевич выступал за русскую команду на международных соревнованиях, которые проходили в Англии в сентябре, – продолжал Янг.

Услышав это, я чуть не вскочил, но стоило мне напрячься, как на лицах всех наблюдателей появилась тревога. Борис Дмитриевич отступил на шаг.

Я вновь откинулся в кресле, стараясь выглядеть как можно спокойнее, и атмосфера настороженного доверия начала понемногу восстанавливаться.

– Скажите ему, пожалуйста, что я в восторге от встречи с ним.

Судя по внешнему виду, о Борисе Дмитриевиче Телятникове нельзя было сказать то же самое, но ведь это они пригласили меня, а не я их. Я счел про себя, что если бы они совершенно не хотели меня видеть, то не стали бы подвергаться такому риску.

Ольга Ивановна принесла два жестких деревянных стула и поставила их примерно в четырех футах от меня. Образовался треугольник. Напротив меня сел Борис Дмитриевич, а чуть сбоку – Янг. Во время этой процедуры я осмотрел комнату. Большую часть стен занимали полки с книгами, в оставшихся промежутках стояли буфеты. Широкое единственное окно было закрыто плотными шторами кремового цвета. Чисто выметенный паркетный пол был темным и рассохшимся. Обстановку комнаты составляли стол, старый диван, покрытый ковриком, несколько неудобных деревянных стульев и глубокое кресло, в котором я сидел. Вся мебель, кроме стульев, занятых Борисом Дмитриевичем и Янгом, стояла вдоль стен, рядом с книжными палками и буфетами, оставляя середину свободной. В комнате не было никаких украшений, подушек или растений. Ничего дорогого, вызывающего или легкомысленного. Все вещи были старыми и производили убогое впечатление, но это не было настоящей бедностью. Комната принадлежала людям, которые жили так, потому что это их устраивало, а не потому, что они не имели возможности жить по-другому.

Йен Янг быстро переговорил с Борисом Дмитриевичем на недоступном мне русском языке, а затем пересказал мне суть разговора. При этом он выглядел взволнованным, чего я никак от него не ожидал.

– Борис хочет предупредить нас, – сказал он, – что речь вдет не просто о каком-то дурацком скандале, а об убийстве.

– О чем?

Янг кивнул:

– Это его слова.

Он вновь заговорил с Борисом. По выражениям лиц присутствующих мне показалось, что этот рассказа новинку только для Йена и меня. Борис выглядел как настоящий жокей: среднего роста, широкоплечий, с четкими, скоординированными движениями. Он был красив, с прямыми черными волосами и ушами, плотно прижатыми к голове. Он что-то рассказывал Янгу и поминутно вскидывал на меня темные глаза, словно проверял, чем рискует, позволяя мне слышать свои слова.

– Борис говорит, – с потрясенным видом перевел Йен, – что этот немец, Ганс Крамер, был убит.

– Нет, – уверенно возразил я. – Было вскрытие. Естественная смерть.

Янг мотнул головой.

– Борис говорит, что кто-то придумал способ искусственно вызывать у людей сердечную недостаточность. Он говорит, что смерть Ганса Крамера была... – Йен повернулся к Борису и после нескольких коротких вопросов и ответов продолжил:

– ... смерть Ганса Крамера была своеобразным опытом.

– Каким опытом? – Услышанное показалось мне бредом.

Последовали более длительные переговоры. Янг тряс головой и возражал.

Борис резко размахивал руками, его лицо покраснело. Я заключил для себя, что информация, которой он располагал, на этом закончилась и он вступил в область предположений, а Янг не верит его словам. Самое время для того, чтобы вернуться к фактам.

– Послушайте, – вмешался я в спор, – давайте начнем сначала. Я задам несколько вопросов, а вы мне на них ответите, о'кей?

– Да, – согласился Янг, – давайте.

– Спросите его, как он ехал в Англию, где останавливался и как у его команды шли дела во время финала.

– Но как это связано с Гансом Крамером? – удивленно спросил Янг.

– Очень слабо. Дело в том, что мне известно, как русская команда добиралась до Англии, где они жили и как выступали. Таким образом я проверю, является ли Борис тем, за кого себя выдает. К тому же, говоря о всякой ерунде, он успокоится и не будет так страстно настаивать на своем мнении.

– Мой Бог! – сказал Йен и подмигнул мне.

– Спросите его.

– Хорошо. – Он обернулся к Борису и перевел мой вопрос.

Борис с нетерпением в голосе ответил, что они ехали в лошадиных фургонах через всю Европу до Гааги, оттуда фургоны морем доставили в Англию, прицепили к тягачам и отвезли в Бергли, где они остановились в отведенных им помещениях.

– Сколько было лошадей и сколько людей? – спросил я.

Борис сказал, что лошадей было шесть, и запнулся на количестве людей.

Я подумал, что причиной заминки послужило то, что русские оплатили только семь "человеческих" билетов, а на самом деле провезли десять человек, если не больше.

– Обратите это в шутку, – попросил я Янга. Ему это удалось. Борис, да и все остальные, чуть не рассмеялись. Это помогло ослабить напряжение, которое начало вновь приближаться к критической черте.

– Они хотели бы знать, о скольких вам известно, – сказал Янг.

– Билеты были куплены для шестерых жокеев и тренера, но трое или четверо конюхов проехали в лошадиных фургонах. Мне об этом сказал пассажирский агент. Они были так удивлены, что даже не рассердились.

Ян перевел мой ответ и вызвал еще один приступ одобрительных звуков.

Борис рассказал о выступлении русской команды гораздо подробнее, чем помнил я, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что он действительно участвовал в этих соревнованиях. К. тому же он успокоился, его суровость ослабела, и мне показалось, что можно потихоньку возвращаться на минное поле.

– Отлично, – сказал я. – А теперь спросите его, был ли он знаком с Гансом Крамером. Не приходилось ли ему разговаривать с ним, а если да, то на каком языке.

Услышав вопрос, Борис напрягся, но ответил относительно спокойно. Йен Янг перевел:

– Да, он разговаривал с Гансом Крамером. Они говорили понемецки, хотя Борис знает его очень плохо. Он еще раньше встречал Ганса Крамера, им приходилось участвовать в одних соревнованиях, и они были хорошо знакомы.

– Спросите его, о чем они говорили, – попросил я.

Ответ был очень коротким. Борис пожал плечами – дескать, о чем тут говорить.

• Предыдущая
• 16/54
• Следующая