Желудь (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 42

— Это духи зимних гуляний. — чуть подумав, ответил парень. — И бани. Да. Помнишь, я тебе рассказывал о термах ромейских? На наш лад они банями зовутся. Вот, считай, что эти двое и есть духи-хранители бани. Зимней, в особенности…

Жизнь наладилась.

Как того лося удалось завалить, так и наладилась. И зверь снова пошел в ловушки, и охота стала удаваться, и Вернидуб опасался сильно донимать беседами.

Сказка!

Хотя совсем уж прекратить религиозное воспитание не удалось. Ведун продолжал осторожно и вдумчиво проводить обработку парня, смущаясь странным его видением мира. Исправляя, так сказать…

— Видишь, как все ладно стало? А ты говоришь, боги не участвуют в нашей жизни. Испытание от Лесной девы выдержал — и вздохнули с облегчением.

— Тебя послушать, в нужник без них не сходить, без богов-то.

— Нету в тебе уважения к богам. — покачал головой седой. — Ума не приложу, как они выбрали такого оболтуса, как ты? Ну при чем тут нужник?

— А ты разве не слышал, что есть бог отхожих мест? О! Мрачный тип.

— Чего? — явно ошалел Вернидуб.

— У него множество имен. И Фекалоидом его кличут, и Голгофским дерьмодемоном, и иначе. Истинное же имя никому из смертных не известно.

— Отчего так?

— Его считают главным убийцей нижнего мира, и неосторожное обращение к нему может закончиться невероятным мором. А так он следит только за отхожими местами и испражнениями. Относишься к ним без уважения, в реку, например, выкидываешь — беду можешь накликать. Болезнь какую. Примечал, наверное, что порой люди ни с того ни с сего начинают животом хворать.

— Примечал, — охотно кивнул Вернидуб. — Так это его проказы?

— А кого? Отхожее место я ведь не просто так поставил. Казалось бы, испражнения. Что в них такого? Но неуважение к ним — неуважение к нему. А гнев этого бога ужасен и способен порой опустошать великие воинства и самые обширные города.

— Вот! А ты говоришь, что боги не участвуют в нашей жизни.

— Но не в мелочах же! К тому же у нас полная свобода воли: твори что хочешь, только потом не ропщи на наказание. Ибо каждому по делам его…

Подобные разговоры все ж таки происходили.

И Неждан продолжал формировать удобного агента влияния. Закидывая ему те или иные идеи в понятном для него мистическом формате. А как иначе? Если рассказывать в лоб, то не поймет и не поверит. А ежели иметь какую-то доказательную базу вроде микроскопа, то, как он уже сам станет всем вокруг нести эти знания?

Поэтому парень действовал в понятной и естественной для Вернидуба и прочих местных обитателей парадигме — религиозной и мистической. Заодно вводя новых богов в местных пантеон и иную мистику.

Осторожно.

Не увлекаясь. Хотя, конечно, поначалу эти выбросы случались спонтанно. Заодно прощупывая седого на тему местных мифов, чтобы не вступать с ними в явное противоречие. А, по возможности, дополнять и развивать в нужную для себя сторону. Рассчитывая на то, что, уйдя по весне, Вернидуб станет молоть языком в своей обычной манере. Распространяя не только полезные знания в понятной для местных форме, но и разгоняя репутацию Неждана.

А даже если это окажется ненужным, и ему суждено погибнуть в ходе ближайших потрясений, то этот ведун все равно становился натурально бомбой замедленного действия. Достаточно сильной для того, чтобы взорвать местное общество в горизонте одного-двух поколений. И обеспечить ему бурный, натурально взрывной рост с далекоидущими последствиями.

Одна беда — скучно.

Какой же жизнь здесь была скучной. Выть порой хотелось. А каждый день на удивление походил на предыдущий. Порой до тошноты.

Неждан вставал.

Делал зарядку.

Умывался снегом, стараясь не подцепить желтый. А то мелкая живность в ночь в округе постоянно шныряла, оставляя следы своей жизнедеятельности.

Завтракал с Вернидубом остатками ужина. Еще теплыми, так как стояли в печи всю ночь. Кормя при этом пса. Ну а как же? Его забывать было никак нельзя. Да, он и сам себя неплохо прокормит, но это было важным элементом социального ритуала. Добывал и давал пищу Неждан, отчего этот «пастух» принимал его положение вожака.

Дальше парень чистил зубы.

Тщательно.

Прекрасно понимая, КАКИЕ нарисуются проблемы, если эти чертовы зубы заболят тут. Ладно лечить. Леший с этим. Вырвать бы хотя бы по-людски, не выворачивая при этом половину челюсти лихим молодецким ударом.

Потом он переходил к хозяйственным делам.

Каждый день.

Без выходных и исключений.

С едкой усмешкой вспоминая стенания тех людей, которые в режиме пять-два умудрились выгорать в офисах. Он был тоже с удовольствием повыгорал хотя бы недельку. Даже на диване, но в квартире со всеми удобствами. Чтобы задницу не морозить в нужнике и иметь возможность по-человечески помыться да постираться.

Но увы.

Новая се ля вя была неумолима.

Поэтому, тяжело вздохнув, он шел прочищать полыньи, через которые ставились ловушки. Морозы особо не лютовали, так что обычно хватало просто поворошить тонкий лед палкой, да протолкнуть осколки за край полыньи. Чтобы течение унесло.

Ловушки проверял, рыбные.

А потом, всучив улов, ежели он был Вернидубу, шел заряжать установку для пиролиза и отправлялся в лес. Там ведь тоже ловушки были расставлены. Ну и за прочей надобностью…

И так каждый день.

Как метроном.

Да, что-то менялось. Но обычно не существенно.

А потом, возвращаясь, начиналась работа.

Натуральная. Ибо иначе и не скажешь. Лишь время от времени перемежаемая какой-то разминкой или отвлечением. Просто чтобы с ума не сойти и никаких травм не поймать.

Для пиролиза он соорудил своего рода перегонный круг из двух корчаг, поставленных одну на другую. Притертых друг к другу. Внутрь он загружал дрова. Разводил под ними огонь. И все.

Дальше оставалось только ждать. Приглядывая время от времени. Получая на выходе неплохой уголь и деготь. Причем с выходом приличным. Еще бы древесный спирт снимать, но до него он пока не добрался — недоделал водяной холодильник.

Пользуясь заготовленные загодя кирпичами[1], он с Вернидубом еще по поздней осени сложили печь для железной плавки. По грудь высотой. Но, в отличие от обычной суродутной, обложив ее своеобразным спиральным коробом. Через который воздух заводился сверху, а задувался внутрь — снизу. За счет чего удалось прямо ощутимо улучшить температурный режим внутри. В сочетание с более интенсивным дутьем двумя ящичными мехами, с ножным приводом — это прям помогло: и количественно, и качественно.

До магнита руки не дошли. Но и так получалось неплохо. Тем более что Неждан не собирался гробиться и до посинения махать молотком, очищая металл от шлака.

Рядом поставили еще одну печь. Тоже небольшую — по грудь. Только уже купольную с внутренней перегородкой и стойкой для тигля. Как и предыдущую — из кирпичей. Обложив ее аналогичным спиральным коробом и аналогичные меха. Из-за чего получая доведенную до ума печь, созданную примерно в те же годы в Индии — как раз для плавки железа.

Тигель брали небольшой, керамический. Только довольно узкий, чтобы лучше прогревался. Ну и, заодно, получался бы эффект, аналогичный домне, когда хороший металл и шлаки расползались по ярусам — один собирался выше, второй ниже. Что позволяло потом получившийся слиток избавлять от примеси шлака обычной отсечкой одного из хвостов зубилом.

Горн тоже поставили.

И ковали.

Вдвоем.

Много.

Рубка дров — да ковка металла.

Ковка металла да рубка дров.

Время от времени — плавки с поочередной работой на мехах ногами.

И по новой.

И заново.

Чертов день сурка.

Он настолько утомлял и изматывал, что ближе к вечеру Неждан чувствовал себя если не зомби, то близко. Вот и сегодня — завершив ковку — пошел за водой.