Мы – Гордые часть 8 (СИ) - Машуков Тимур - Страница 20

— Ты даже мертвого уговоришь. Ладно, веди. Руки — ноги вязать будете?

— В этом нет нужды, — радостно заблеял он.

Похоже, потеря руки его вообще не беспокоила.

Выходил я с некоторой опаской, готовясь сеять смерть и разврат. Но нет, нас просто окружили и повели. Даже оружие не отобрали. Опять бесконечные переходы и, признаюсь, через пару минут я окончательно запутался.

Было очень самонадеянно считать себя самым умным, ввалившись в крепость, о которой ничего не знаешь. Да, снаружи она выглядела как обычно, но вот внутри… Чем дальше мы шли, тем сильней болела моя голова от увиденного. Прямые углы комнат или стен? Забудьте. Такое ощущение, что ее строил пьяный архитектор, который перед этим бухал три дня, не переставая, а после решил творить.

Причем козлы чувствовали себя вполне нормально — скакали по стенам, радостно блеяли и строили глазки козлихам вполне гуманоидной внешности. Если бы не морды, то я бы их даже красотками назвал — тела чистые, без шерсти, а уж задницы — занос три метра на ровной дороге. И чем дальше мы шли, тем больше их появлялось.

Наконец мы приблизились к высоким дверям — я впереди, позади громко вопящая толпа. Будто чуть поколебавшись, створки стали медленно растворяться, давая мне время одуматься. Но поздно — надо, значит, надо.

Шаг внутрь — и я едва не содрогнулся от омерзения. Шабаш нечистых — вот как я бы это назвал.

На камнях перед огромной статуей, которую чуть скрывал туман, отчего ее очертания плыли, собралось настолько омерзительное сборище, что сам вид его был словно оскорблением богам.

Меньшая часть собравшихся была людьми — голыми, как во времена Адама, они выли и корчились у костров, разожженных вокруг огромных камней. Тут были представители разных народов были — я видел и светлых европейцев, чья кожа была белей снега; были тут и узкоглазые смуглолицые ханьцы. Даже несколько чернокожих с эфиопского континента затесалось.

Поверхность валунов в свете костров блестела от пролитой крови, красной влагой были заполнены и дырки на «чашечном» камне. А на земле валялись тела тех, кого закололи на темном алтаре. И на этих трупах нынче пировали самые страшные твари, каких только могла извергнуть Навь из своей утробы. Рогатые козлоногие черти с иссиня-черной шерстью дрались за куски человечины с клыкастыми уродами с серой, словно мышиная шерсть, кожей и красными глазами. Огромные черные птицы с лошадиными головами сидели на трупах и терзали их острыми, как у волков, зубами.

Были здесь и псиглавцы, и болотницы с перепончатыми, как у гусей, лапами, и огромные раздувшиеся жабы, и много кто еще. Но особо выделялись чудовища, похожие одновременно на ящериц, рыб, муравьев и богомолов. Было в их обличье кощунственное сходство и с человеком. На своих задних лапах они были чуть ли не в человеческий рост, длинная морда оканчивалась пастью, полной острых зубов.

Вся остальная нечисть опасливо сторонилась этих созданий, короткими прыжками передвигающихся меж камней, жадно терзающих и пожирающих изуродованные тела. От них исходило едкое зловоние, заставляющее слезиться глаза даже на большом расстоянии…

Один из распростертых людей вдруг слабо пошевелился — молодой ханец, валяющийся чуть поодаль от остальных тел. Был он голый, но на нем не было ни одной раны. Не успел я удивиться, как это еще никто из беснующейся нечисти не обратил внимание на лакомый кусок человечины, как он громко застонал и приподнялся на локтях, обводя всех мутным взглядом. Казалось, он был не в себе — глядел так, словно всегда был среди нечистых. Предатель рода людского, что продался за каплю силы в обмен на душу.

Не успел я об этом подумать, как скуластое лицо скривилось от боли, от него отхлынула кровь. Ханец закричал, изогнувшись дугой, его живот вдруг вздулся, как у беременной бабы.

— Млять, да он же сейчас родит!.. — я сам поперхнулся своими словами, когда огромный, натянутый живот лопнул, разбрызгивая во все стороны кровь и внутренности. Пронзительный визг разнесся над поляной и из зияющей раны появилось мерзкое создание — малое подобие тварей, что бродили вокруг. Еще не успев вылезти наружу, оно начало пожирать все еще живого ханьца. Только сейчас я заметил, что у подножия холма неподвижно лежат и другие люди — обнаженные и с вздутыми животами.

— Новый из Младых пришел на землю, — раздался уверенный голос, и тогда я кинулся вперед, обнажив меч…

Глава 11

Ровно три, только три шага мне позволили сделать в ту сторону, а после повисли на плечах, не давая больше продвинуться и на сантиметр. Бессильно скрипя зубами, я наблюдал, как люди разрываются на части и из них вылезают порождения мерзкого бога.

Старший козлорогий жрец стоял в центре этой вакханалии и завывал загробным голосом, от которого у меня волосы становились дыбом. Слова, что были древней, чем этот мир, лились непрерывным потоком, корежа души умирающих:

— Йа! Шуб-Ниггурат!

Великий Чёрный Козёл с легионом младых!

Я призываю Тебя!

Отзовись на крик слуги Твоего!

Иао! Иао! Сабао!

О, Великий Чёрный Козёл Лесов,

увенчанный огнём меж рогов — Шуб-Ниггурат,

к Тебе, к Тебе взываю!

Бог тёмных грёз, податель всех наслаждений,

к Тебе, к Тебе взываю!

Великий бог глубин и бездны преисподней,

к Тебе, к Тебе взываю!

О, Ты, Царь всех лесов,

к Тебе, к Тебе взываю!

Тот, кто держит в руке своей магический тирс, увенчанный шишкой огня и обвитый змиями,

к Тебе, к Тебе взываю!

Ты фаллос, пронзающий небеса,

к Тебе, к Тебе взываю!

Ты Рогатый бог,

к Тебе, к Тебе взываю!

Ты, кто чёрен даже во мраке ночном,

покрытый руном дикий Зверь,

к Тебе, к Тебе взываю!

Ты, кто темнее самой тьмы, кто чернее чёрной черни, Чёрный бог, Тёмный Господь,

к Тебе, к Тебе взываю!

Йа! Шуб-Ниггурат, Всемогущий Козёл!

Узрите! Я топтал землю с незапамятных дней, Я есмь Древний!

В холодном отчаянии Кадат познал Меня, и Мой знак хранят стоящие камни первобытных времён, где дети ночи кружатся в безумных хороводах и приносят обильные жертвы под бой барабанов и звучание флейт; проклят видевший это, как жители запретного Ленга.

Где камень глубоко врыт в землю — там древний алтарь Мой, там Я стучал медными копытом и оставил Свой след на века. Обряды, угодные Мне, свершают в безлюдных и диких местах, куда не ступает нога человечья, в ту ночь, что горят на холмах празднеств костры, и дикий брыкающий бык, увенчанный солнцем, проходит по небу — то древнее время Моё, то звёзды мерцают, пульсируют звуком планеты, и им в унисон запретные гимны поют в далёких и тёмных долинах, там празднуют Шабаш Великий во имя Моё, бестии тьмы пожирают дитя человечье, свершая обряды Козла.

И тогда восстаю из подземья, из опочивален мрачных своих, с легионом младых, тысячи слуг — свитой двурогих. С Севера прихожу, из диких бескрайних лесов, одолев пики Трока, из Бездны, из глубины, из вечной смерти страны без возврата, из мертвых подземья!

Там тысячи рогатых чёрных тварей, там разум обволакивает тьма, там мёртвый жрёт живого, и чёрных демонов толпа прошествует со Мной с безумным воем!

Ступаю на землю ещё раз,

как некогда топтал земные поля!

Иао! Иао! Сабао!

Смотрите! Он пожрал меня, и я поглотил Его! Моё сияние наполняет вселенную и тени кружатся вокруг, Я несу свет преисподней меж рогов. Слушай Мой рёв, блеянье, вой, фырканье зверя в чаще лесной, Я продираюсь, деревья круша, держа в когтистой лапе вырванную душу. Слушай ритм ночи в стуке тяжёлых копыт, что расколят лик Луны, тысяч копыт моих детей, что глубоко таит в недрах материи всю изначальную силу, слушай музыку Космоса великих глубин.

По запаху узнайте меня, то запах Зверя, то запах козла, то запах возбужденной плоти всего живого.

Я приближаюсь! Я Бог, Я Зверь, Я Тайна!

Я сам — Рогатый тёмный Господь,

Великий и двуполый в своей животной форме. С факелом-рогом меж ветвистых рогов, проткнувших само небо, с глазами подобно углям во мраке ночном, с глазами подобно звёздам в чёрных небесах, с огромным стоящим фаллосом, испускающим семя тайной субстанции — пьянящую силу, что оплодотворяет миры; с всегда голодной разверстой вульвой, истекающей космической слизью первотворения сущего;