На полголовы впереди - Френсис Дик - Страница 19
- Предыдущая
- 19/83
- Следующая
Люди, сидевшие в отделе, оказались дружелюбными и столь же деловыми.
Одна женщина шила на швейной машинке, один мужчина работал за компьютером, а другой спросил, какой у меня размер воротничка.
По стенам комнаты шли полки, где лежали сотни аккуратно сложенных сорочек в светлую серо-белую полоску с такими же полосатыми воротничками, длинными полосатыми рукавами и манжетами на пуговицах.
– Манжеты должны быть всегда застегнуты, если только вы не моете посуду.
Ну уж дудки, мыть посуду вы меня не заставите, подумал я про себя.
На двух рядах вешалок висели на плечиках жилеты цвета "золото урожая".
– Жилет должен быть всегда застегнут на все пуговицы.
Еще там были бесконечные ряды аккуратно развешанных серых брюк и пиджаков и множество коробок с серыми, желтыми и коричневыми галстуками в полоску.
Мужчина, взявшийся мне помогать, тщательно следил за тем, чтобы все вещи, которые он мне выдает, сидели как можно лучше.
– Служащий "Ви-Ай-Эй" должен всегда быть безупречно одет и безукоризненно опрятен. Мы подробно инструктируем каждого, как ухаживать за своей одеждой.
Он выдал мне серый пиджак, две пары серых брюк, пять сорочек, два жилета, два галстука и серый плащ-дождевик. Каждый раз, убедившись, что вещь пришлась мне по фигуре, он называл размер мужчине, сидевшему за компьютером.
– Мы знаем размеры всех до единого служащих "Ви-Ай-Эй" по всей Канаде.
Надев сорочку и желтый жилет, я взглянул в зеркало и увидел, что на меня смотрит оттуда официант Томми. Я улыбнулся своему отражению и подумал, что вид у этого Томми уж очень самодовольный.
– Вам удобно? – спросил мужчина, который помогал мне одеться.
– Очень.
– Никогда ничего не меняйте в этой форменной одежде, – сказал он. Стоит что-то изменить, и всем станет ясно, что вы актер. – Спасибо.
– Эту форму – брюки, сорочку, галстук и жилет – носит при исполнении обязанностей весь обслуживающий персонал мужского пола. То есть проводники спальных вагонов и бригады вагоновресторанов. Только в ресторанах они иногда надевают фартуки.
– Спасибо, – сказал я еще раз.
– Старший официант, который распоряжается в вагоне-ресторане, носит серый костюм без жилета и фартука. По этому признаку вы его узнаете.
– Ясно.
Он улыбнулся:
– Что делать, вам скажут. Сейчас мы отведем вам шкафчик, где вы можете оставить все это до воскресенья. Перед посадкой заберете одежду и наденете ее здесь, в раздевалке. Свою одежду вы возьмете с собой в поезд. Когда наша форма вам будет уже не нужна, прошу вас ее вернуть.
– Ясно, – сказал я еще раз. Когда я снова переоделся в свою одежду, он по нескольким узким коридорам провел меня в комнату с тесными шкафчиками, в одном из которых едва поместилась форма Томми. Он запер металлическую дверцу, отдал мне ключ, вывел в центральный зал вокзала и с улыбкой сказал:
– Желаю удачи. Не пролейте ничего на брюки.
– Большое спасибо, – сказал я.
Вернувшись в отель, я попросил портье заказать мне автомобиль с шофером, чтобы отвезти меня на "Вудбайн", подождать там до вечера и привезти обратно. "Никаких проблем", – сказали мне. Стоял прекрасный солнечный осенний день, дождя не обещали, поэтому я подвил волосы и надел темные очки и свитер со скандинавским рисунком, чтобы слиться с толпой на скачках.
Вообще-то, когда случайно столкнешься с незнакомым человеком, нелегко потом припомнить его лицо, разве что у вас есть на то особая причина или же оно чем-то заметно выделяется. Поэтому я был более или менее уверен, что никто из тех, кто поедет этим поездом, не узнает меня, даже если я нечаянно окажусь рядом на трибуне. И действительно, я получил наглядное тому доказательство почти сразу же, как только протолкался к паддоку, потому что там стоял Билл Бодлер, разглядывая входящих зрителей, и его взгляд, на мгновение остановившись на мне, скользнул мимо. Вот ему, с его рыжими волосами и рубцами на лице, затеряться в толпе трудно, подумал я. Я подошел к нему и сказал:
– Будьте любезны, вы не скажете, который час?
Он взглянул на часы, а не на меня и, ответив своим хрипловатым голосом: "Час двадцать пять", – тут же снова стал смотреть через мое плечо в сторону входа.
– Спасибо, – сказал я. – Я Тор Келси.
Он мгновенно перевел взгляд на меня и едва удержался от смеха.
– Когда Вэл мне об этом рассказывал, я ему с трудом поверил.
– Филмер здесь? – спросил я. – Да. Прибыл на обед.
– Хорошо, – сказал я. – Еще раз спасибо.
Я кивнул, отошел от него и купил себе программку, а когда через секунду-другую оглянулся, он уже исчез.
Ипподром был полон, и везде были расклеены плакаты, возвещавшие о предстоящем отправлении Великого трансконтинентального скакового поезда.
Ради экономии места везде было написано просто: "День Скакового поезда". В программке была напечатана великолепная цветная фотография поезда, мчащегося через прерию. Повсюду мелькали красные и белые майки с надписью "Скаковой поезд", лошадиной головой и локомотивом на груди, флаги, платки и бейсболки с такой же надписью. А несколько молодых женщин с лентами через плечо, на которых было написано: "Поддержим канадский скаковой спорт!" – раздавали информационные листовки. Рекламная фирма хорошо позаботилась о том, чтобы об этом событии знали все, подумал я.
Филмера я увидел только перед самым заездом, который так и назывался: заезд на приз Скакового поезда Жокейского клуба. Я успел прочитать в программке информацию о лошадях, участвовавших в заезде, и об их владельцах и обнаружил, что, хотя все владельцы числились в списке пассажиров, ни одной лошади с поезда заявлено не было. В Виннипег и Ванкувер они должны были прибыть свежими.
Филмер среди владельцев в программке назван не был, но миссис Даффодил Квентин была, и, когда она спустилась вниз, чтобы посмотреть, как седлают ее скакуна, Филмер был с ней, предупредительный и улыбающийся.
Даффодил Квентин оказалась дамой средних лет, с ярко накрашенными губами и пышной копной светлых кудряшек. На ней было черное платье, а поверх него – накидка из полосатой шиншиллы. Многовато меха для такого теплого дня, подумал я.
На то, чтобы опознавать остальных владельцев, времени почти не осталось: со всеми формальностями перед заездом было покончено гораздо быстрее, чем в Англии. Но Мерсера Лорримора я все-таки высмотрел.
Мерсер Лорримор, звезда светских журналов, проявил лояльность и выставил на заезд двух лошадей. Человек среднего роста, среднего сложения и средней полноты, он выделялся среди других главным образом своей аккуратно подстриженной и причесанной седой шевелюрой. Лицо у него было неглупое и добродушное, и со своим тренером он разговаривал любезно.
Рядом с ним стояла худощавая холеная женщина, видимо, его жена Бемби, и тут же находились высокомерный молодой человек и надутая девушка-подросток. Вне всякого сомнения, их сын и дочь – Шеридан и Занте.
Перед трибуной словно взметнулся в воздух радужный пух одуванчиков это жокеи взлетели в свои крохотные седла, и их худые фигуры заколыхались в такт грациозному шагу породистых скакунов. Потом, на дорожке, когда лошади пойдут рысью или галопом, они будут стоять в стременах – так удобнее, меньше ощущается тряска, – но сейчас, на пути к старту, они лениво раскачивались в седлах, словно это был караван верблюдов. Я всегда любил смотреть на жокеев, мне это никогда не надоедало. Я люблю лошадей – этих рослых, прекрасных животных с их крохотным мозгом и всемогущими инстинктами, и везде, куда бы меня ни заносило, я всегда чувствовал себя как дома, ухаживая за ними, разъезжая на них и глядя, как они, встрепенувшись, выкладываются до предела в скачке.
Цвета Лорриморов были поистине канадскими – ярко-красный и белый, как на флаге с кленовым листом. Цвета Даффодил Квентин – бледно-голубой и темно-зеленый – выглядели намного скромнее, чем сама хозяйка.
- Предыдущая
- 19/83
- Следующая
