Боярышня Евдокия (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 32

— Ну хорошо, а скоморохи тебе зачем?

— Так сказку же рассказать! Мне-то нельзя.

— Тати твои скоморохи! Все как один шильники. Наши вои ругаются, говорят, что опасно их во двор пускать.

— Я могу выйти в поле и там…

— Дура.

Дуня опустила голову, а Мотька принялась гладить её по плечу, успокаивать.

— Ты мне скажи, оно стоит того? Ты уже потратилась на большой стол и шары с киями. Стол остался в новгородской палате, а денег тебе никто не отдал. Я слышала, что мастера, кои взяли с тебя немалую сумму, сейчас загружены заказами, а тебя даже не вспоминают, — распалялась Кошкина. — Ты же новую забаву новгородцам готовишь, не помня обиды.

— Плохо, что меня не вспоминают, — согласилась Дуня. — Хорошо бы, что все знали, что шаробой подарила новгородцам московская боярышня.

Кошкина внимательно посмотрела на свою подопечную:

— Московская боярышня, говоришь? Москва, значит, поделилась идеей развлечения. А что? Ты права. Пусть теперь кто скажет, что на Москве скукота! Поручу брату говорить об этом. Пусть-ка он с жёнкой своей подарочки отрабатывают. И не только они. Зажрались, — осерчала боярыня.

— Правильно, Евпраксия Елизаровна, — горячо поддержала её Мотя. — И пресекать болтовню про побои. Неправда это, а всяк поминает. Даже наши спрашивали, за что боярич Дусю побил. Не верят, что он её от убивца спас. Говорят, что не мог убивец туда пробраться, а коли учинил бы чёрное дело, то его сразу же споймали бы.

— Ишь, защитница выискалась, — с улыбкой произнесла боярыня. — Давайте думать, чем сейчас кормиться будем, а потом о делах поговорим.

— Чего тут думать, надо за продуктами кого посылать. Пусть купит яйца, молока, хлеба, — произнесла Евдокия.

— Пост же вроде нынче, — засомневалась Евпраксия Елизаровна.

— Мы воюем, — неожиданно заявила Мотя и Дуня поддержала её.

— Вот и распорядись, — послала её Кошкина.

Дуня оставила боярыню, сказав, что пока Мотя ходит, она растопит печь. И хорошо, что заранее пошла на кухню, потому что пришлось наводить порядок там и искать дрова. Но когда принесли продукты, то печь уже была растоплена и они с Мотей поставили в неё яично-молочную смесь. Обе проголодались и с кашей возиться не стали. Боярыне понравился омлет с нарезанным хлебом.

— И чего я раньше такое не ела? — спросила она и рассмеялась вместе с девочками.

Насытившись, Евпраксия Елизаровна вернулась к Дуниной затее со скоморохами. Выслушала про театр, про борьбу против слухов, про создание правильных образов и хорошего настроения при слове «московский князь». Боярыня долго после её откровений сидела молча.

— Думаешь, получится у тебя?

— Ну, пролитовская партия наняла кричальщиков и они ходят по дворам, агитируют за князя Казимира. Все понимают, что они ходят за деньги, но слушают и повторяют услышанный бред, как свои собственные мысли. Я же собираюсь действовать тоньше, но не менее эффективно.

— Хорошо. Если скоморохи твой сказ о жадной боярыне достойно представят, то мой брат разрешит им бывать на своём дворе, — подумав, произнесла Кошкина. — Сейчас я поеду посмотрю, можно ли начинать торг. Люди нам доверились и нельзя их подвести.

Девочки согласно кивнули и проводили боярыню во двор. Брат Кошкиной отдал ей на время свой возок, и она в нём поехала смотреть дорогу, которую вчера обещали подлатать. Только боярыня выехала за ворота, как начали подтягиваться скоморошьи ватажки, и Дуня сразу же попробовала устроить репетицию. Возражений не было и это было единственно положительным моментом.

— М-да, — высказалась она, когда увидела свою сказку в их исполнении.

Запредельное кривляние, нарочито писклявая боярыня с такой же звонкой золотой рыбкой и суровый бас верного слуги. Все это должно было по мнению скоморохов вызывать смех. А ещё они постоянно выкидывали фортеля в виде козлиных поскакушек во время рекомендованных Дуней музыкальных пауз.

Благородное повествование с долей иронии превратилось в балаган. Она попыталась объяснить, что надо изменить, но скоморохи согласно кивали, наново пробовали и всё равно срывались на дурачества.

— Может, так оставить? — спросила сопереживавшая подруге Мотя.

— Нельзя так оставлять, — кусая губы ответила Дуня. — Такая подача обесценивает заложенный смысл сказки и от этих кривляний все быстро устанут. Шум, нарочитость, прыжки и выкрутасы только отвлекают. Все эти пляски и ужимки могут привлечь хмельных, но не солидных горожан. А нам надо, чтобы весь город увлекся постановкой и не заскучал на пятой, десятой сказке.

— Дунь, но это же скоморохи, — возразила Мотя. — Они не смогут повторить тебя.

Дуня посмотрела на прислушивающихся к разговору скоморохов. Все пытались понять, что она от них хочет. И она решила спросить их, какие чувства они вчера испытали, когда услышали спокойный рассказ. Что поняли из сказки? Легко ли было понять, что за игривым изложением стоит житьё-бытьё знакомой всем боярыни?

Евдокия задавала вопросы, слушала ответы, кивала. Потом поспрашивала, как реагируют люди на их выступления, о чём задумываются и обсуждают ли услышанное. Говорили много и долго. Скоморохи вспомнили что-то своё, когда было дерзко и со смыслом, а не просто ловкие коленца с оглушающими дудками.

А потом сменили актеров и попробовали ещё раз рассказать сказку. Кое-что начало получаться и пошли уже организационные вопросы.

— А помост будет?

— Сегодня сколотят, а утром уже поставят на площади. Декорации будут только у одной группы, у остальных за спиной будут натянуты полотна.

— С картинками?

— Нет. У меня не одна сказка для вас, так что не получится столько всего нарисовать, да ещё для всех. Но фон вам необходим, тогда люди будут лучше вас видеть.

— Боярышня, а что ты говорила насчёт кукол? У нас в ватажке некому боярыню изобразить, а Ванька тебе не понравился.

— Я не против Ваньки, — улыбнулась Евдокия, — но его боярыня слишком симпатичная и веселая, а у нас владычица, которой всё мало! У нас сильная духом женщина. Мы вроде бы посмеиваемся над ею вздорностью и запросами, но это горький смех.

Она улыбнулась безбородому парню, изображавшему боярыню, и объявила:

— А прямо сейчас сделаем больших соломенных кукол. Голову обтянем тканью, на которой я нарисую большие глаза, нос и рот.

— Как на масленицу?

— Краше. Голову закрепим на шесте, а руки-ноги пусть будут подвязаны к шесту, чтобы ими можно было двигать и не бояться, что отвалятся.

— А что, интересно будет, — воодушевились остальные.

— И хорошо бы сделать подвижные брови и губы, чтобы толкая их за палочки чуть приподнимать или опускать, меняя выражение лица.

— Так как такое сделать?

— На отдельных дощечках, — сразу же ответила Дуня. — Но сейчас мы этого не сделаем, а вообще побывайте на нашем торге, посмотрите какие подвижные игрушки продают мастера. Многое можно перенять для больших кукол.

Не теряя времени, Дуня проводила к конюшне скоморохов и вместе с ними быстро скрутила соломенную голову, потом обтянула тканью и при всех нарисовала сердитые глаза, обозначила нос и капризно изогнутые губы.

— Ловко ты, — восхитились скоморохи, а боярышня повернула голову и на обратной стороне нарисовала довольное лицо.

— Если приловчиться и быстро поворачивать головной убор, то будет интереснее.

— Все же увидят, засмеют! — засомневался Ванька и посмотрел на боярышню.

— Чем веселее, тем лучше! — гоготнул жилистый скоморох, с превосходством поглядывая на молодого.

— Нет, не лучше, — возразила Дуня. — Вас должны слушать и посмеиваться над сутью сказанного, а не ржать над возникшими неловкостями. И куклы следует солидно принарядить. Хотя бы полосками дорогой ткани обозначить высокий статус нашей боярыни.

— У нас всё есть! И кики, и сарафаны с золотой парчой.

Дуня обрадованно кивнула:

— Вот хорошо! — воскликнула она и получила отклик. Ей улыбнулись в ответ, а Ванька подхватил голову куклы и понёс показывать её, оставшимся во дворе коллегам.