Лучше не возвращаться - Френсис Дик - Страница 46

• Предыдущая
• 46/70
• Следующая

— Не может быть! Я покачал головой.

— В Токио, помимо жалованья, мне оплачивали квартиру, еду, машину, и я получал деньги на представительские расходы. Все вместе выходило едва ли не больше моей зарплаты. Здесь же — ничего подобного. Можно сказать, что мой уровень жизни в Англии ниже. Там на меня распространялась дипломатическая неприкосновенность, даже в том случае, если меня, к примеру, хотели оштрафовать за неправильную парковку. Здесь — никакой неприкосновенности, извольте платить штраф. Между прочим, Британия — единственная страна, которая не выдает своим дипломатам специальных паспортов. Существует еще масса таких ограничений.

— Бедняжки.

— М-м-м… Поэтому мне нужно где-то преклонить голову, но чтобы это было не слишком разорительно.

— А ты бы согласился снять квартиру с кем-нибудь на двоих?

— Для начала и это сгодится.

— Я могла бы прозондировать почву.

— Буду тебе очень признателен.

Она ела щипчиками улиток. Я же, все еще не определившись в своей собственной стране, предпочел более традиционное блюдо — тосты с паштетом.

— А как твоя фамилия? — спросил я.

— Натборн. А твоя?

— Дарвин. Пишется так же, но происхождение другое.

— Наверное, тебе часто задают подобные вопросы.

— Да, частенько.

— А твой отец, он кто, водитель автобуса?

— Разве это имеет значение?

— Это значения не имеет. Мне просто интересно.

— Он тоже дипломат. А твой?

Она прожевала последнюю улитку и аккуратно отложила вилку и щипчики.

— Священник, — ответила она и внимательно посмотрела на меня, пытаясь угадать мою реакцию. Мне показалось, что именно поэтому она и затеяла все эти расспросы о профессиях. Она просто хотела сообщить мне этот факт. Мое же происхождение ее не волновало.

Я сказал:

— Обычно дочери священников — прекрасные люди.

Она заулыбалась, ее глаза сверкнули, а губы растянулись в улыбке.

— Он носит гетры, — добавила она.

— О, это уже серьезнее.

Так оно и было. Епископ легко мог стереть в порошок чувствительного маленького рядового секретаря посольства, у которого были неплохие перспективы в министерстве иностранных дел. Особенно епископ, полагавший, что ничего хорошего от министерства иностранных дел ждать не приходится. Поэтому к его дочери следовало относиться серьезно. Я подумал, что все сразу встало на свои места. Это касалось той ауры неприступности, которая витала вокруг Аннабель: она была легко уязвима для сплетен и не хотела быть объектом праздного любопытства.

— Честно говоря, мой отец — посол, — сказал я.

— Спасибо, — сказала она.

— Но это не значит, что мы не можем голыми кувыркаться в Гайд-парке.

— Нет, значит, — возразила она — Доблести отцов давят на детей, как грехи. Всегда рискуешь оказаться между молотом и наковальней.

— Это не всегда сдерживает.

— Меня — всегда, — заявила она сухо, — ради меня же самой и ради отца.

— Тогда почему же ты выбрала жокей-клуб? Она радостно улыбнулась:

— Наш старик узнал о моем существовании через своих людей и предложил мне эту работу. У них глаза на лоб повылезли, когда они увидели мои туалеты. Они до сих пор не могут это проглотить, но мы сумели договориться, потому что я знаю свою работу.

Мы приступили к морским языкам, и я спросил, нет ли в жокей-клубе специалиста по выявлению мошенничества в страховках на умерших лошадей.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Ты думаешь, что дело в этом?

— Я почти уверен. Но, не исключено, что здесь орудует какой-нибудь психопат.

Она задумалась.

— Я неплохо знаю заместителя директора отдела безопасности и могу попросить его встретиться с тобой.

— Правда? Когда?

— Подожди, пожалуйста, я закончу обед и позвоню ему.

Следствию пришлось подождать, пока Аннабель не доела рыбу и на тарелке остался один скелет, словно наглядное пособие для урока биологии.

— У тебя, наверное, толпы поклонников? Она бросила на меня удивленный взгляд.

— Иногда случается и такое.

— А в данный момент?

— Вас что, дипломатии не учат в вашем министерстве иностранных дел?

Я подумал, что заслужил эту отповедь. Куда подевался тот окольный путь, которым я так часто пользовался? Горшочек с медом делает из трутня дурака.

— Ты слышала какие-нибудь хорошие проповеди за последнее время?

— Лучше быть шутом, чем подхалимом.

— Мне сказать спасибо?

— Если пожелаешь. — Она просто смеялась надо мной. Но эта ее самоуверенность была чисто внешней.

Я подумал о Рассет Иглвуд, которая с виду казалась очень безобидной, но о ее репутации ходили легенды. Она попеременно могла быть эгоистичной, щедрой, пылкой, равнодушной, жадной, насмешливой любовницей. Аннабель тоже могла стать такой со временем, но я не представлял себе, что однажды, развалившись на стуле, смогу сказать мисс Натборн что-то вроде «Может, потрахаемся?».

Она заказала нам обоим каппучино с ореховым кремом и, пока я оплачивал счет, пошла позвонить.

— Он говорит, что свободен только сейчас, — Доложила она.

Я удивился и обрадовался.

— Правда? Нам повезло, что мы застали его дома.

— Дома? — Она рассмеялась. — Он никогда не бывает дома. Просто у него всегда телефон под рукой. Я заказала такси.

Она пояснила мне, что транспорт — часть ее работы.

Заместитель директора службы безопасности жокей-клуба встретил нас в вестибюле игорного дома и записал в книге посетителей как гостей. Он был высок, широкоплеч, с миндалевидными глазами, мощным торсом и плоским животом. Его профессионально внимательный взгляд выдавал в нем бывшего полицейского, из высших чинов.

— Броуз, — сказала Аннабель, пожимая ему руку, — это Питер Дарвин. Можешь не спрашивать, он не из тех Дарвинов. — Мне же она сказала: — Джон Эмброуз. Зови его просто Броуз.

Мы обменялись рукопожатием. Он замялся.

— Вы умеете играть в очко?

— В «двадцать одно»? Более или менее.

— А ты, Аннабель?

— Тоже.

Броуз кивнул и через вращающиеся двери провел нас в большой игорный зал, где вся жизнь сосредоточилась на зеленом сукне, под яркими лампами. К моему удивлению, там было очень шумно. Я сделал несколько ставок, которые, к моему облегчению, меня не разорили. Затем Броуз потащил нас к другому, пустующему столу, за которым не было крупье, и попросил подождать немного.

— Закажите лимонад, — сказал он. — Я скоро вернусь.

И он смешался с толпой игроков, решительно делавших ставки маленькими пластмассовыми фишками, таившими в себе удачу. Мы время от времени видели, как Броуз наклонялся то к одному, то к другому игроку, что-то нашептывая им на ухо.

— Ты не поверишь, — сказала Аннабель, — но его занятие — нагонять страх Господень на массу темных личностей, которые вечно отираются на скачках. Он ходит по клубам и всех их проверяет. Конечно же, они не испытывают к нему нежных чувств. Он говорит, что любой, кто боится проиграться, обязательно проиграется. Кроме того, он всегда знает много такого, что может изменить ход событий и сделать скачки хотя бы наполовину честными.

— Он в самом деле хотел заказать лимонад?

— Да. Он не пьет спиртного, к тому же ему приходится отчитываться за все траты. Шампанское мы бы не потянули.

Вместо этого мы заказали содовую. К нашему столу подсело еще несколько человек, и наконец появился крупье. Он открыл новые колоды, перетасовал, дал ловкому полному мужчине их подрезать и раздал. Большинство вновь прибывших принесли с собой фишки. Мы с Аннабель купили по двадцать штук и стали играть по маленькой. Буквально минуту спустя ее фишки удвоились, а у меня осталось всего две.

— Вы никогда не выиграете, если будете ставить карту на пятнадцать, — сказал мне на ухо Броуз. — Ставить на нечет очень рискованно. Если крупье не перевернет десятку рубашкой кверху, ставьте на двенадцать, и, бьюсь об заклад, вы сорвете банк.

— Меня это не интересует.

— Но вы же ничего не теряете.

Я последовал его совету и выиграл три раза подряд.

• Предыдущая
• 46/70
• Следующая