Лучше не возвращаться - Френсис Дик - Страница 40

• Предыдущая
• 40/70
• Следующая

К ней вернулся дар речи, который нашел выражение в не столько сердитом, сколько любопытном вопросе: — А кто вы, собственно, такой?

— Друг Кена.

— Полицейский?

— Нет, друг. Полиция редко интересуется на первый взгляд обычными смертями лошадей.

— Как вас зовут?

— Питер Дарвин.

— Родственник Чарлза?

— Нет.

— И вы знаете, кто я? — спросила она. — Дочь мистера Иглвуда? — осторожно предположил я.

Я постарался убрать с лица всякое подобие улыбки, но она, должно быть, знала о своей репутации: — Что бы вы обо мне ни слышали, — строго сказала она, — не думайте обо мне плохо.

— Я и не думаю.

Она, казалось, была удовлетворена. А что касается меня, то я говорил правду.

— Если вы знакомы с Кеном, то должны знать, что он пытался ухаживать за моей дочерью, — заявила она.

— Она ему очень нравится, — сообщил я.

Рассет скептически пожала плечами: — Иззи влюбилась в него по уши. Глупая маленькая сучка. Ей всего семнадцать — в два раза моложе его. Он обращался с ней вполне порядочно. Девчонка просто переросла.

— Он не любит, когда плохо отзываются о ней… или о вас.

Она протестировала услышанное на цинизм, но, казалось, осталась довольна.

— Здесь ветрено, — сказала она. — С минуты на минуту придут конюхи для вечерней уборки и начнут галдеть. Отец скоро выйдет. Почему бы нам не пройти в дом и не поговорить спокойно? Не дожидаясь моего согласия, она, подхватив стремянку, повела меня не в большой дом, а в маленькую двухэтажную пристройку, где, по ее словам, жила она сама.

— Иззи ушла в музыкальную школу. Она такая увлекающаяся! Постоянно сообщает, что встретила идеального мужчину. Но идеальных мужчин в мире не существует.

Что касается интерьера, вкус ее нашел отражение в антикварной мебели с классической, ультраконсервативной обивкой в холодной цветовой гамме и горячем центральном отоплении. На стенах — оригинальные полотна, в основном с изображениями лошадей. В целом внешнее убранство производило впечатление привычного расслабленного богатства. Хозяйка предложила мне кресло, а сама села в другое — с противоположной стороны от камина, скрестив свои облаченные в голубое ноги. Под рукой, на маленьком столике удобно расположились телефон и записная книжка.

— Я не собираюсь иметь дело с Винном Лизом, если только в этом не будет прямой необходимости, — сказала она. — Мы больше не тренируем его лошадей, и ноги его здесь не будет. Я не понимаю, почему отец связался с ним, зная его репутацию. Но жеребец умер от припадков? Или Кену пришлось усыпить его?

— Кен говорил, что жеребец не был застрахован. А вы не знаете насчет двух других?

— Ничего об этом не слышала.

Рассет подняла трубку телефона, нашла в записной книжке номер, нажала ряд клавиш и вскоре уже говорила с хозяином лошади, перенесшей операцию на дыхательных путях. Разговор казался теплым и дружелюбным, и, как выяснилось, лошадь не была застрахована. Аналогичная беседа состоялась с владельцем лошади с треснувшей берцовой костью, и закончилась тем же результатом.

— Между несчастным случаем и операцией прошло три дня, — сказала Рассет. — Перелом произошел из-за перенагрузки на скачках. Сначала все как будто было в порядке, но на следующий день она начала хромать. Пришел Кен с переносным рентген-аппаратом. Отец поговорил с Кеном и Кэри, и они оба сказали, что лошадь можно спасти, стянув ногу винтами. Владелец согласился оплатить расходы, потому что лошадь была спокойной и надежной, и ее можно было отправить на конный завод, даже если ей больше не придется принимать участия в скачках. Эти две лошади просто погибли в клинике, они не были застрахованы. Отец, да и все остальные считают, что Кен проявил неосторожность, если не откровенную халатность.

Я покачал головой:

— Я видел, как он провел сложнейшую и ответственную операцию на жеребой кобыле, и знаю, что он не может быть неосторожным или небрежным. Он проверяет каждый свой шаг.

Некоторое время она сидела задумавшись.

— Вы что, серьезно считаете, что кто-то подстроил обе смерти? — спросила она.

— Пытаюсь это выяснить.

— А у Кена есть какие-то догадки?

— Пока нет.

— Но если не из-за страховки, то зачем было их убивать?

Я вздохнул. — Возможно, чтобы дискредитировать Кена.

— Но зачем?

— Он не знает.

Рассет задумчиво посмотрела на меня. «Если верить сплетням, то скольких же мужчин она успела осчастливить», — подумал я.

— Конечно, — наконец проговорила она, — кто-то другой мог застраховать тех лошадей помимо самого хозяина.

— Каким образом? — поинтересовался я.

— Когда-то мы работали с одним владельцем, который не оплачивал счета. В конце концов он задолжал нам кругленькую сумму. Но у него неважно шли дела, и он не мог найти денег. Его самым ценным имуществом была лошадь, которую мы для него тренировали. Мы могли отобрать у него лошадь в уплату долгов. Но нам бы пришлось продать ее, чтобы вернуть деньги. А отец надеялся, что она может выиграть Гранд-Националь и не хотел с ней расставаться. Вы слушаете?

— Да, — ответил я.

— Так вот, она должна была бежать в предварительном забеге. Но, вы ведь сами знаете, у лошадей часто бывают несчастные случаи, и мне было не по себе. Я застраховала ее на сумму, покрывающую ту, что задолжал нам владелец, но ему ничего не сказала.

— И что же, лошадь не умерла?

— Не на скачках. На них она одержала победу. Она погибла в автокатастрофе по пути домой.

Я сочувственно вздохнул. Рассет кивнула:

— Лошадь мы потеряли. А владелец был поражен, когда я призналась ему, что оформила страховку. Я сделала это от его имени, и он мог на законных основаниях забрать все деньги и не заплатить нам. Но он был честным человеком и вернул весь долг сполна. С другой стороны, я могла так и не сказать ему, что застраховала лошадь, и прикарманить деньги.

Я глубоко вздохнул. — Спасибо вам.

— Страховые агенты, — продолжала она, — могут сличить имя настоящего владельца с именем, записанным в полисе. Но даже в этом случае они не станут звонить каждому владельцу, чтобы убедиться, что он в курсе предстоящей страховки.

— Не станут, — уточнил я, — если только не заподозрят неладное.

— Ни одна страховая компания ни разу не обращалась к нам за подтверждением права собственности.

— Что ж, — сказал я, вставая, — не знаю, как вас и благодарить.

— Хотите выпить?

Я внимательно прислушался к полутонам и скрытым намекам в ее голосе, но не обнаружил оных.

— Неплохо бы, — согласился я.

— Скотч или вино?

— Все равно.

Она плавно встала, подошла к подносу с бутылками, стоявшему на столе, и вернулась с двумя стаканами, наполненными темным терпким бордо. «Вино под стать самой женщине, — подумал я, — зрелое, но сохранившее качество, грубоватое, но гармоничное».

— Вы давно знаете Кена? — спросила Рассет, снова опускаясь в кресло. Я подумал, что ответ: «Четыре дня» был бы неуместным, поэтому сказал:

— Я знаю мать его невесты немного больше, — что вполне соответствовало действительности, но было не совсем правдой.

— Белинда! — задумчиво произнесла хозяйка. — Эта медсестра, любящая покомандовать… Не самый лучший вариант.

— Она не так уж и плоха.

Рассет пожала плечами: — До тех пор, пока они счастливы вместе.

Я сделал глоток вина.

— Что-то они говорили о мальчике, который жил здесь когда-то. Джимми, кажется, так его звали?

Ее лицо смягчилось, и в голосе послышались нотки сожаления: — Мой младший братишка. — Она кивнула. — Он был настоящим маленьким сорвиголовой.

Мне очень хотелось попросить ее продолжать, но в воцарившейся тишине я не решался этого сделать.

Вскоре она заговорила сама: — Вечно носился по двору с одним мальчиком из поселка. Как-то они нашалили: бросали камни в проезжавшие поезда. Пришел полицейский и отчитал Джимми. А на другой день его сбил грузовик. Он так и умер, не приходя в сознание, — она с нежностью улыбнулась. — Странно, иногда кажется, что все это было только вчера.

• Предыдущая
• 40/70
• Следующая