От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 3

В этой книге я описываю впечатления своего путешествия в Монголию и Китай, которое я выполнил в 1892–1894 гг. в качестве геолога экспедиции, отправленной Русским географическим обществом. Во главе этой экспедиции был этнограф Г. Н. Потанин, уже известный своими исследованиями в Монголии, Китае и на восточной окраине Тибета. Ему поручалось продолжать наблюдения над природой и населением пограничной местности между Китаем и Тибетом, где он и должен был провести все время экспедиции. Мои задачи были иные.

Ввиду того что в составе прежних путешествий Потанина и всех экспедиций Пржевальского не было специалиста-геолога, знание геологии Центральной Азии, включающей всю Монголию, Джунгарию, Ордос, Алашань, Бэйшань, Наньшань, Цайдам и Китайский Туркестан, почти совершенно не подвинулось за 25 лет, тогда как геологическое строение собственно Китая стало известно благодаря исследованиям Рихтгофена. Поэтому мне было поручено: познакомившись с геологией Северного Китая в районах, изученных Рихтгофеном, продолжить исследования на запад, вглубь Центральной Азии, в особенности в горных системах Наньшаня и Восточного Тянь-Шаня, и посетить также восточную окраину Тибета, где должен был работать Потанин.

Выполняя эту программу, я прошел из Кяхты на границе Забайкалья через Восточную Монголию в Северный Китай, познакомился с горными цепями и плоскогорьями провинций Чжили, Шаньси, Шэньси и Ганьсу, дошел до провинции Сычуань Южного Китая, изученной Потаниным, обследовал горную систему Наньшаня, пересек Алашань, Центральную Монголию и Ордос и, на пути в русские пределы, прошел через Бэйшань и вдоль Восточного Тянь-Шаня до г. Кульджи, где закончил путешествие, продолжавшееся два года с небольшим. От границ Сибири под 50° с. ш. я доходил до окраины Южного Китая под 32° с. ш. и от Пекина, на востоке Китая, вблизи Желтого моря прошел до Кульджи – на западной границе этого огромного государства. Во время путешествия мне пришлось познакомиться с разными народностями, населяющими Центральную Азию и Китай, и наблюдать природу пустынь, степей и оазисов, равнин и плоскогорий, горных стран различной высоты и мелкосопочников Монголии до вечноснеговых цепей Наньшаня.

Таким образом, впечатления и наблюдения, собранные во время путешествия, были очень разнообразны, и изложенное в этой книге может дать моим читателям знакомство с природой и населением значительной части обширной Азии. Хотя эти наблюдения сделаны 45 лет назад, но они и в настоящее время представляют интерес, несмотря на то, что за это время в Азии произошли большие перемены. Китай превратился из империи в республику, построил железные дороги и организовал большую армию, которая успешно воюет с японским нашествием. Часть Монголии отделилась от Китая, сделалась народной республикой, вступила, при братской помощи Советского Союза, на путь некапиталистического развития, упразднила феодальные княжества и борется с реакционным влиянием буддийского духовенства.

Природа страны осталась та же, а образ жизни населения в Китае, его нравы и обычаи заметно изменились только в крупных центрах и вблизи железных дорог, а в глубине страны, судя по описанию современных путешественников, несмотря на резкие политические перемены, мало в чем отличаются от того, что наблюдал я. По некоторым дорогам ходят грузовые и легковые автомобили, и по некоторым линиям летают самолеты, но верблюд, мул, лошадь, осел и двухколесные телеги до сих пор являются обычными средствами сообщения в Китае в стороне от железных дорог. Многие города и села превращены японским империалистическим нашествием в развалины. Дороги в Китае находятся большей частью в том же первобытном состоянии, а улицы и жилища в городах и селениях имеют тот же вид и то же устройство, что и раньше. Поэтому мои наблюдения, сделанные несколько десятков лет назад, могут в известной степени еще и сейчас дать представление об образе жизни, нравах и обычаях населения мест, очень редко посещаемых европейцами и еще реже описываемых.

Остается сказать несколько слов об иллюстрациях этой книги, которую я не мог обеспечить полностью собственными снимками и рисунками.

Во время путешествия я имел фотоаппарат и ограниченный запас пластинок и пленок, купленных в Пекине: надо было экономить, и я снимал преимущественно только интересные для геолога виды гор, утесов, оазисов, песков и т. п., поэтому пришлось в дополнение к моим снимкам позаимствовать иллюстрации из сочинений других путешественников.

Отправив семью в Петербург с караваном, который два раза в год, летом и зимой, доставлял на монетный двор золото, добытое на приисках Восточной Сибири и переплавленное в слитки в Иркутской лаборатории, я выехал вечером 1(13) сентября из Иркутска на почтовых лошадях. Собственный экипаж избавлял от перегрузки на каждой станции, где только меняли лошадей, я мог спать спокойно и не торопил ямщика, так как только к утру нужно было попасть в Лиственничное к отходу парохода через оз. Байкал, и времени для проезда 66 верст в течение ночи было достаточно.

Утренний холодок, тянувший с озера, разбудил меня на рассвете, когда мы подъезжали к пристани, расположенной у выхода р. Ангары из Байкала. Здесь, в цепи лесистых гор, протянувшейся на 600 км вдоль западного берега этого величественного горного озера, глубокий прорыв создал сток его в виде большой реки. В этот прорыв вода стремится с разных сторон, словно в воронку. Среди прорыва тянется сотни на две метров гряда подводных камней, часть которых выступает над водой; самый высокий из них выдается на 2 м, имеет 15 м в окружности и состоит из белого мрамора. Он носит название Шаманского камня, потому что, по верованию бурятских шаманов, является местом пребывания непобедимого белого божества Эмник-Саган-Ноин, которому на камне в старину приносили жертвы. На камне в особых случаях бурят приводили к присяге. Но бурят давно нет поблизости, а русские жители Иркутска, искажая шаманское предание, уверяли, что судьба города зависит от этого камня, который будто бы удерживает воду Байкала. Когда он будет размыт – вода хлынет огромным потоком в Ангару и смоет город.

Это, конечно, вздор, так как размеры не только камня, но всей гряды слишком незначительны сравнительно с массой воды, стекающей из озера в Ангару. Гряду можно взорвать без ущерба для города и с пользой для судоходства.

По поводу Шаманского камня и его значения я поспорил с ямщиком, пока он выпрягал лошадей у пристани в ожидании впуска на пароход, уже разводивший пары. Но вот открыли сходни, матросы подхватили мой тарантас и вкатили его на палубу. Немногочисленные пассажиры разместились на палубе и в общей каюте; я остался у своего экипажа, так как багаж – мое экспедиционное имущество – из него не выгружали. После третьего свистка убрали сходни, отпустили причалы, и пароход направился через озеро к пристани Мысовой. Солнце только что взошло. Позади, в легком утреннем тумане, темнел берег с длинным рядом домиков Лиственничного; над ними поднимались несколькими волнистыми уступами плоские горы, покрытые темным хвойным лесом. Левее, в туман, уходил прорыв р. Ангары, за которым продолжались такие же горы до горизонта. Впереди расстилалась темно-зеленая, совершенно спокойная гладь озера, а за ней на горизонте темной стеной поднимался хребет Хамар-Дабан, волнистый гребень которого был уже запорошен свежим снегом. Немного правее над ним высились вершины главной части хребта – плоскоконические пики; их снеговые поля сверкали под лучами низко стоявшего солнца – там была уже полная зима.