Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард - Страница 63

На Лайнуса Полинга эта работа также произвела сильное впечатление. Сразу после доклада Херши он встал и признал ошибочность своих поисков. Он смело заявил замершей аудитории, что с генетической точки зрения ДНК – главное вещество, управляющее образованием белков{827}. Из этого заявления можно было предположить, что Полинг собирается вплотную заняться ДНК. Хотя он пока не видел рентгенограмм, полученных Франклин или Уилкинсом, с ними бегло ознакомился его помощник Роберт Кори, когда двумя месяцами ранее ездил в Лондон читать доклад Полинга в Королевском обществе. Кори сообщил Полингу, что эти изображения хорошие, но не похоже, что Франклин или Уилкинс может составить серьезную конкуренцию. Но Кори из соображений научной этики, скорее всего, не снабдил Полинга точными схемами дифракционных картин, полученных Франклин, ведь это были не его данные. Однако он не преминул доложить, что в Королевском колледже царят вражда и подначки, а в такой атмосфере едва ли можно результативно работать. Что касается Кавендишской лаборатории, то, по впечатлению Кори, ничто не указывало на интерес Брэгга, Перуца или Кендрю к ДНК. Полинг еще не был знаком с Криком, а Уотсон, которому несколько лет назад отказали в приеме в аспирантуру Калифорнийского технологического института, не произвел на него впечатления. И Полинг успокоил себя тем, что время на его стороне, группа из Королевского колледжа не опасна, а кембриджцы еще никогда не брали над ним верх в научном соревновании.

Незадолго до доклада Херши Джеймс Уотсон общался с французским микробиологом Андре Львовом из Пастеровского института, в 1930-е гг. некоторое время работавшим в Кембридже. За круассанами и кофе Львов сообщил, что в Руайомон должны приехать Полинг с женой. Уотсон поспешил в аудиторию, где должен был выступать Херши, чтобы занять хорошее место, и наблюдал, как Полинг входит в зал в сопровождении атташе по науке посольства США Джеффриса Уаймена, который, будучи, можно сказать, потомственным биологом, некогда успешно занимался биохимией[57] и молекулярной биологией в Гарвардском и Кембриджском университетах, но предпочел дипломатическую карьеру.

Уотсон стал искать способ оказаться рядом с Полингом, и это удалось, когда после утренних докладов на лужайке средневекового монастыря было подано перекусить{828}. За столом ученые обменивались любезностями и обсуждали новости науки. Уотсон заговорил о предстоящей работе у Макса Дельбрюка в Калифорнийском технологическом институте в следующем году.

Несколько недель перед конференцией по бактериофагам Уотсон и Дельбрюк регулярно переписывались, чтобы Джеймс был готов к встрече с Полингом. 20 мая Уотсон отправил Дельбрюку длинное описание своей работы по вирусу табачной мозаики, приправив его кембриджскими сплетнями, своими страхами по поводу призыва в армию и известием о том, что он и Крик временно прекратили заниматься моделями ДНК по «дипломатическим» соображениям – чтобы не влезать в чужую тему. Относительно последнего он заметил: «Если группа из Королевского колледжа продолжит бездействовать, мы снова попытаем удачу»{829}. В ответном письме 4 июня Дельбрюк рассказал, что у Полинга есть 10 000 долларов от Национального фонда детского паралича на изучение структуры ДНК, которые лежат мертвым грузом из-за недостатка работников. Также он сообщил, что в марте 1953 г. в Калифорнийском технологическом институте запланирована конференция по белкам, куда приглашены большинство кембриджских коллег, и что для Уотсона этот момент может стать возвращением, а кроме того, такая же возможность представится летом 1953 г. на симпозиуме по вирусам в Колд-Спринг-Харборе{830}.

Разговор с Полингом не оправдал надежд Уотсона. Они коротко обговорили возможность приезда Джеймса в Калифорнийский технологический институт для изучения вирусов. Уотсон показал новые дифракционные рентгенограммы, полученные в Королевском колледже. Полинг отреагировал на них уклончиво, сказав лишь, что тщательный рентгеноструктурный анализ – такой, какой провели его сотрудники применительно к аминокислотам, – принципиально важен для понимания нуклеиновых кислот. Уотсон ушел разочарованный, потому что практически ни слова не было сказано о ДНК{831}.

«Я больше узнал от Авы Хелен», – иронизировал он{832}. Уотсону было известно, что второй сын Полингов, Питер, осенью того года должен был начать работать в Кавендишской лаборатории и что, если бы не знаменитая фамилия, его бы туда не взяли. Увы, Питер Полинг не отличался успехами в учебе, особенно после того, как переболел мононуклеозом{833}. Уотсон познакомился с ним на какой-то вечеринке летом 1949 г., когда был у Дельбрюка в Пасадене. Тридцать четыре года спустя Питер Полинг заявил, что не помнит этого события, потому что, по его собственному признанию, был поглощен мечтой соблазнить одну девицу{834}.

Мать Питера тревожилась за него не только из-за того, что он слишком усердно посещал вечеринки. В науке сын неизбежно оказывался в тени прославленного отца. Ава Полинг старалась найти ему поддержку. Уотсон заверил ее, что будет очень рад стать наставником Питера и помочь ему приспособиться к жизни в Кембридже, хотя, слушая ее, думал о красивой сестре Питера Линде, которая куда больше привлекала его{835}.

Через неделю после конференции по бактериофагам в Руайомоне Уотсон путешествовал в Итальянских Альпах. 11 августа на высоте 1600 метров над уровнем моря он присел на камень и написал длинное письмо Фрэнсису и Одиль Крик. В нем он рассказал про свой доклад о вирусе табачной мозаики, упомянув, что оделся с таким расчетом, чтобы казаться человеком, которому все равно, как он выглядит: свободная рубашка с расстегнутым воротом, великоватый пиджак, слишком короткие штаны, сползающие темные носки и поношенные коричневые ботинки с незавязанными шнурками{836}. Так он обычно «наряжался» на летних симпозиумах, но в данном случае причиной было то, что по дороге из Парижа в поезде его чемодан с одеждой пропал, пока он спал.

Уотсон также поведал об архитектуре Руайомона, напомнившей ему Кембридж и создающей атмосферу, более располагающую к великим мыслям, чем суетный Париж; забавно описал официальный прием, устроенный баронессой де Ротшильд в поместье близ Шантийи-Гувьё, где он угощался копченым лососем и охлажденным шампанским, которые разносили на подносах вышколенные официанты, и разглядывал полотна Рубенса и Хальса на стенах, обшитых панелями орехового дерева. На это мероприятие Джеймс одолжил пиджак и галстук, а также обильно намазал успевшие сильно отрасти волосы бриллиантином{837}. За несколько недель до того его мать, навестив сына в Кембридже, написала мужу, что сын обзавелся прической «под Эйнштейна»{838}. По-видимому, Уотсону доставило удовольствие, что он произвел дикое впечатление на баронессу и ее гостей, поскольку заключил: «Вывод из моей первой встречи с аристократией очевиден: если я буду как все, меня второй раз не пригласят»{839}.