Хозяин теней (СИ) - Демина Карина - Страница 54

Сказки?

Если так, то синодники в эти сказки очень даже верят.

Глава 27

«Набирает обороты спор вокруг нового проекта реформы народного образования, предложенного к рассмотрению графом Тышкевским. Проект Тышкевского предусматривает широкие меры ограничения, вплоть до полного запрета так называемых вольных и фабричных школ с сокращением срока обучения в государственных и церковных. Также предлагается существенный пересмотр программ с упором не на естественные науки, но на воспитание отроков в духе христианства и смирения, дабы тем самым препятствовать развитию революционной заразы, глубоко пустившей свои корни…»

«Народное просвещение»

Еремей довёл нас до ворот. И сонный Фёдор, заворчавший было, что так-то не договаривались, увидавши Еремея прямо переменился. Он вытянулся, расправил плечи и поклон отвесил, причём не со страху, если я хоть что-то в людях понимаю.

— Пригляди за мальцами, — Еремей пожал протянутую руку. А другою вытащил портмоне.

— Не надобно, командир, — покачал головой Фёдор.

— И это… пусть отдохнут завтра. Сегодня поработали хорошо. Добре?

— Так… заберу… скажу, что мне помогать будут, а там-то в сторожке и поспят, — Фёдор всё же взял протянутую купюру. — И поесть соображу…

— Сам соображу.

— Только это… ежели часто… княжна… прознает же ж.

— Договорюсь я с княжною. Помнится, она тут воспитателя искала…

— Думаете?

— А чего тут думать. Сейчас дела решу и вернусь. Глядишь и не откажет по старой-то памяти.

Впрочем это Еремей произнёс с некоторым сомнением.

— Чего стали? — Фёдор оглянулся и нахмурился. — Давайте скоренько, еще час-другой дремануть успеете…

Уговаривать нас не пришлось.

— Везучий ты, барчук… — пробормотал Метелька, заползая в кровать. Протяжно заскрипела сетка, растягиваясь под тяжестью его тела. — Сам Еремей взялся учить… и меня… и я выходит, что везучий…

— Да заткнись уже! — донеслось из угла. И Метелька, который ещё недавно ответил бы, теперь только подушку обнял, к животу прижавши, и пробормотал:

— Точно везучий… не зря матушка меня к мощам Матрёны водила. Не зря елеем патриаршим мазала… три рубля когда-то отдала… жалко, что не осталось его для молодших… а я вот живой…

Бормотание его стихло, и Метелька провалился в сон.

Я же…

Савка уснул ещё там, в машине, и дёргать его я не стал. Сам тоже прикрыл глаза, на случай, если кому проверить вздумается.

Свезло?

Пожалуй, что и так. Жив вот. Цел. Узнать узнал много нового. Теперь разобраться бы с узнанным.

Тени ходят оттуда.

Люди могут туда… а в вышний мир? Из него пробирается что-то помимо благодати? Или вот люди? По логике вещей должно бы. Ну или для сохранения равновесия? Может, как раз то, что позволяет тени сдерживать? Ладно, это скорее общего развития ради информация. Куда важнее сумеречник.

Во-первых, есть ли он…

Михаил Иванович полагал, что есть. Какими приметами руководствовался? Вряд ли дело в одном лишь на меня покушении. Тут проще подкуп заподозрить, чем появление опасной хитрой твари. Не думаю, что они так уж часто тут встречаются. И кого порасспрашивать? Синодника? А где его искать? Он и не расскажет. А начни я приставать с вопросами, то мигом сообразит, что подслушать я тот разговор не мог. И свои вопросы задавать начнёт. Евдокию Путятичну тоже спрашивать бесполезно.

Еремея…

Вот его как раз надо будет расспросить. Осторожно так, подозрений не вызывая, потому как обличье доброго дядюшки — это позолота, сковырни и обнаружится под нею холодная сталь. Не надо обманываться внезапною его заботливостью. При нужде он нам шею свернёт и не усовестится.

Так что…

Хорошо. Расспросить расспросим. И про сумеречника, и про полынью, чаю, не в последний раз к ней ездили. И выходит, не так уж их стремятся закрывать, как говорил синодник. Скорее уж наоборот, Мозырь точно намерен полынью использовать для собственных нужд.

И ценностью полагает.

Денег за неё мне вручил изрядную пачку, жаль, что новое зрение номиналы всё-таки не различает.

Тень…

Тень-тень, та самая, что свернулась внутри меня. Еремей упомянул, что охотники тени примучивают. Это так, как я? Или же я, сам того не ведая, пустил тень внутрь тела и стал сумеречником? Сложно сказать… не понимаю.

Мало информации.

До отвращения мало информации.

И главное, поручить сбор некому. Тут ни Ленки, ни отдела аналитического, ни пары-тройки специалистов узкого профиля, которые, может, не всегда законными методами, но эффективно работают. Да… тяжко… тяжко-тяжко.

Ничего, Савка, справимся.

И тебе я уйти не позволю. Растормошу. Найду… способ найду, не будь я Громов.

Наверное, я всё-таки отключился, там, поскольку момента перехода не ощутил, просто проснулся уже в своей личной палате. Пищат приборы, что-то щёлкает. За окном светло и свет расплескался по подоконнику белыми полосами.

Стена.

Стул.

Тимоха, который забрался на него с ногами и как-то перекрестил их. На колено уложил книжечку и по ней старательно мазюкал фломастером. Причём, судя по раскрашенным в желтый и синий цвета губам, мазюкал давно и с немалым энтузиазмом, не забывая фломастер облизывать.

Смешной.

И в нём нет ничего и близко на меня похожего. Как и на Викушу. Странно, я до того о детях, если и думал, то как об очередном проекте с сомнительным профитом.

А он не проект.

Живой вот.

И взгляд мой ощутил. Оторвался от рисования, чтобы сказать:

— Привет. Ты живой?

— П-пока да.

— Я мамку позову.

Я кивнул.

Пусть зовёт. Пить охота… и в туалет бы, точнее была бы охота, но давно катетер стоит. Трубок вокруг меня множество. Но жаловаться грех.

Я живой.

Я всё ещё живой. А оно почему-то не радует.

Вместо матушки появляется знакомый уже доктор, который Тимоху разворачивает к дверям и говорит:

— Будь добр, сходи в столовую. Попроси обед для меня, а то что-то я опять заработался…

— Ага! Хорошо, дядь Паша…

Надо же.

— Познакомились? — спрашиваю, зная ответ.

— Познакомились, — доктор улыбается, и я удивляюсь тому, что прежде не видел этого вот выражения лица. Человеческого какого-то… будто маску снял или приподнял. — Чудесный молодой человек. И весьма полезный. Действительно часто обедать забываю, а он вот следит.

Осмотр проходит быстро и буднично.

И дядя Паша…

Чтоб его, дядя Паша… хотя… надо будет сказать Ленке, чтобы пробила. А то может у этого доброго дяди Паши жена и трое своих имеются. Нет, вот дурость… я начинаю думать, как старая сводня.

— И как… — осторожно задаю вопрос.

— Регресс продолжается. Уже не такой заметный, но как по мне — очевидный, — отвечает дядя Паша, понимая меня с полуслова. — Мы проводим еженедельное обследование… я бы хотел, если вы позволите, использовать данные… несомненно, анонимно…

— Используй, чего уж тут, — разрешаю я. — Только не обольщайся. Я ж в любой момент кони двинуть могу.

И двину.

Хрен его знает, откуда эта вот уверенность. Но знаю точно, что недолго мне осталось.

— Понимаю лучше, чем вы думаете… даже если опухоль исчезнет, — дядя Паша опускается на тот же стул, на котором сидел Тимоха, и рассыпанные фломастеры собирает, чтобы положить на подоконник. Блокнот отправляется туда же. — Ваш организм изношен. И онкология — это не только опухоли… действие её куда более глобально. Как и нарушения, ею вызванные. Многие пациенты уходят, когда, казалось бы, основная опасность миновала. И от химиотерапии… и от банальной простуды… инсульты, инфаркты…

— Вы меня попугать решили?

— Скорее уж рассказать, как есть, — спокойно ответил доктор. — Мне показалось, что вы из тех, кто предпочитает знать всё.

Это да.

Это он правильно.

— Но я буду рад ошибиться. В вашем случае.

— Почему?