Хозяин теней (СИ) - Демина Карина - Страница 33

Его ворчание сопровождало по пути в столовую, перемежаясь с тихой вовсе несмиренной руганью, которая случалась, когда взгляд отца Афанасия цеплялся за очередную примету неустройства.

В столовой рядом с Савкой плюхнулся Метелька и толкнул локтем.

— Будешь? — шепотом поинтересовался он и сунул в руку что-то мягкое.

Булка?

— Спасибо, — ответил Савка и булку спрятал за пазуху.

— Тут это… — Метелька подвинул к себе миску. На обед дали пустые шти из капусты да зелёной травы, чуть заправленные топлёным жиром, да по ломтю влажноватого ржаного хлеба. — Дело есть. Поговорим?

Савка кивнул.

— Тогда после. Федор нас на конюшни спровадит, вроде как чтоб не мешалися, а там уже…

Метелька, разом успокоившись, заработал ложкой. Суп был жидким и пресным. Среди кусков зелени попадались кусочки картофеля и даже какой-то крупы. Савка тоже ел. Но как-то через силу, словно нехотя. И это тоже было неправильно. Да и Метелька заприметил.

— Зорька опять заворовалась, — сказал он. — Тебе бы мясца. В мясе самая сила… Ничего, вот в город выйдем…

И осекся

А Савка только и сумел, что кивнуть. Я же ощутил, насколько ему всё равно.

[1] Вполне реальная заметка из указанной газеты за 2 апреля 1899 г.

[2] Довольно большое количество одарённых учеников поступали в гимназии по таким вот стипендиям, которые выделялись купцами или дворянами.

Глава 16

«Уж третий день идёт процесс над нигилистами, обвиняемыми в покушении на Его императорское высочество, Великого князя Константина. И что можем мы сказать вам ныне, после того, как нами были услышаны речи обвиняемых? Это какие-то выхолощенные души, в которых раны уже давно зажили, в которых не осталось никаких понятий о различии добра и зла, — вынуты вон всякие простые, естественные чувства и представления самого простого смысла…» [1]

«Русь»

На конюшне было спокойно. Старый мерин, оставленный в стойле, тихо вздыхал да гонял мух.

— Тут это, — Метелька взялся за метлу и даже пару раз махнул ею по земле. — Дело такое. Надо будет в город сходить, глянуть на одно… Место.

— Какое? — Савке достались кривоватые грабли. Вообще в конюшне было довольно чисто, а потому отправку нас сюда можно было считать своеобразным отпуском.

— Да так… Ничего сложного. Ну, я так мыслю. Тут до города близехонько, за пару часов обернёмся. Да и Мозырь на тебя поглядеть хотел…

В этом дело, а не в каком-то доме. Или и в доме тоже?

— Зачем? — в Савке пробудился слабый интерес.

— Так… Думаю, предложит чего. Ну и покажет, как оно жить…

Показать-то покажет, но… Не вышло бы, что этот поход в один конец.

— Ты ж сам с ним поговорить хотел. Нет? — голос Метельки сделался вкрадчивым. — Вот и интересно стало ему, кто ж такой борзый-то…

Савка застыл и… сам спрятался, оставляя меня с Метелькой. Твою же ж в душу мать. Нет, поговорить мне не сложно, но он же ж сам должен учиться.

Но и дёргать, выдавливая, страшно.

А вдруг да перетяну.

Вдруг вернется та самая, глухая, тоска?

— Гарантии, — спрашиваю, — твой Мозырь даст? Что отпустит, ежели не договоримся? А то же ж дело такое. Пойти просто. Вернуться как?

И Метелька отшатнулся вдруг.

— Ну ты и странный, — хихикнул он нервно. — То барчук барчуком, то глянешь так, что прям внутрях холодеет.

— Гарантии. Иначе с места не сдвинусь.

— А не боишься, что сдвинут? Ежели Мозырю нужда случится, он вон Федьке на лапу даст, и тот тебя самолично вынесет. Вместе с кроватью.

Что и требовалось доказать. Нет, подозревать, я подозревал, но вот теперь и убедился. Но не отворачиваясь. Смотрю. Улыбаюсь. И надеюсь, что вид в достаточной мере спокойный, чтобы Метельку проняло.

— Гарантии. Что разговор и только. И я решу, что и как дальше.

— Слово, — выдавливает Метелька. — Слово даст. Устроит?

Киваю.

Я, конечно, не настолько наивен, чтобы верить, что это слово чего-то да стоит. Не тот Савка человек, не из своих, перед которыми слово держать станут. Но…

Варианты?

Уйти в отказ?

С них и вправду станется Ставку из приюта вытащить в принудительном порядке. А надежда на то, что Евдокия Путятична или Синод защитят, слабая. Но и подчиниться без торга будет неправильно. Подчиняются слабые. А со слабыми никто не разговаривает. Слабых прогибают и ставят в стойло, как этого вот мерина.

— Как пойдём?

— Так… — Метелька выдохнул с немалым облегчением. — Смотри… тут сперва эти приедут. Будет концерт там. Представление.

— Какое?

— А хрен его знает. Но слыхал, как Антон Павлович Княгиню обхаживал, что, мол, надобно театру показать и у ней вкус и знания имеются. Что типа благородная. Так что, гадать нечего, устроят театру. Будут сцену показывать какую. Благолепную. Петь вон ещё… потом нам речь прочтут. Ну и подарки раздадут. Ты свой припрячь, не вздумай есть сразу, а то живот скрутит.

Метелька явно знал про праздники больше нашего.

— Вона, в прошлым годе давали, так все забоялись, что отберут и конфеты выжрали. А потом срали так, что весь сральник загадили.

— Туалет, — поправляю его.

Метелька ржёт и хлопает Савку по плечу:

— Это у вас, у барчуков, туалета, а у нас тут по-простому, сральник. Подарок припрячь… на чердак не неси, там старшаки всё обыщут. И на конюшню тоже.

Так, значит, деньги надо перепрятать, потому как подарок подарком, а денег будет жаль. Пусть даже я толком и не знаю, сколько там.

— Вот… можно у ограды, там кусты хорошие. Я покажу.

— С чего такая доброта?

— Хрена с два доброта. Мне Мозырь сказал, что если тебя приважу, то и меня он возьмет, — от этого обещания Метельку прямо переполняло энергией.

— А ты и рад?

— А ты не рад?

— Послушай… — я запнулся. Что мне до этого мальчишки? Злого, суетливого, уже понявшего, что правда за тем, за кем сила. И потому готового из шкуры выпрыгнуть по-за этой вот силы. Он и Савку прибьёт, не поморщившись, если решит, что так надо.

На меня, прежнего, похож.

— Не иди к Мозырю. Лучше вон учись. Ты ж сообразительный. Толковый. Выучишься… в это вот училище попадёшь. Диплом получишь.

Метелька заржал так громко, что мерин очнулся ото сна и головой затряс.

— Ну… барчук… и дурь у тебя в башке-то!

Следующие несколько дней прошли в бестолковый суете, весьма обыкновенной перед визитами особ высоких.

Приют отмывали.Красили, пытаясь под слоем свежей краски скрыть следы ветхости. То тут, то там стучали молотки. И Федор, не чинясь, покрикивал на пришлых рабочих.

Досталось и нам.

Теперь в душ гоняли каждый день. А после, Антон Павлович, протрезвевший от стрессу, каждого пристально осмотрел. И не столько на предмет нездоровья, сколько на наличие вшей да лишая, которых Ее императорскому высочеству уж точно показывать было нельзя.

Нам вычистили уши и ногти постригли, причем Зоря, который и поручили дело, стригла старательно, под корень. А вот волосы трогать не стали, хотя о том случился долгий и громкий спор меж Евдокией Путятичной и одним из наставников, утверждавшим, что бритые головы свидетельствуют о порядке, тогда как небритые, может, и красивше для дамского взору, но есть истоки беспорядка в этих самых головах.

Савке было все равно.

Нет, он ожил, словно окрестная кипучая деятельность и ему придала сил. Он, как и все в приюте, преисполнился ожиданий, связывая с предстоящим визитом все мыслимые и немыслимые надежды.

Беспокойства добавил кем-то пущенный слух, что сестра государя все непременно заберёт несколько сирот под высочайшую опеку. И все вдруг уверились, что именно так и будет. И начавшиеся споры касались лишь количества тех самых сирот. Кто-то утверждал, что заберут двоих, кто-то — что сразу дюжину, ибо меньше невместно. Кто-то тут же добавлял, что и больше, потому как кроме Ее высочества — титул произносили шёпотом и с непременным придыханием — есть и фрейлины. И они тоже не захотят отставать.