Калифорния на Амуре - "Анонимус" - Страница 17

Ошеломленный китаец только покорно кивнул в ответ, и они отправились к реке, где усердно трудились приискатели, или выражаясь точнее, граждане Амурской Калифорнии.

Сердцем Амурской Калифорнии была река Желта или, как ее звали русские, Желтуга, протекавшая в долине между двух не особенно высоких гор, какие в русском Забайкалье и на Дальнем Востоке обычно зовут сопками. Сам прииск находился в пятнадцати верстах выше устья реки, золотоносная россыпь заканчивалась верстах в пяти дальше того места, где вели работу приискатели.

Желтугинцы вырубили тайгу вокруг речки и по обеим ее берегам усердно копали ямы-шурфы, где сейчас озабоченно, словно муравьи, суетились старатели. Глубина шурфов колебалась в зависимости от того, как давно они начали разрабатываться, но нигде почти не превосходила двух с половиной саженей[8]. Обычно шурф считался выработанным, когда он со всех сторон встречался с шурфами соседей. Тогда приискатель или артель бросали этот шурф и брались за другой участок, права на который они успели заявить.

Обычно прежде, чем добраться до золотоносного пласта, приходилось снимать верхний пласт земли – торф. Глубина торфов была разной, но чаще всего составляла что-то около полутора аршин. Под торфами располагался толстый слой песчаной глины, и уже под глиной находился золотоносный гравий, толщиной от одного до трех аршин.

Одиночки-старатели и артели на Желтуге пользовались так называемым «хищным» методом добычи золота, из-за чего их и самих звали хищниками. Этот метод, который иногда презрительно именовали ямным свинороем, делал россыпи непригодными для дальнейшей разработки. Там, где проходили хищники, добросовестному старателю делать было уже нечего, даже если золото там еще оставалось.

Отыскав золотоносный участок, хищники как можно скорее выбирали на нем все золото. При этом пустой породой они заваливали соседние участки россыпи, где золота еще оставалось очень много. В чем была причина такого подхода? Отчасти в общей дикости приискателей, отчасти – в желании хапнуть побольше и побыстрее, поскольку никто не знал, что будет завтра, когда, может быть, их всех погонят отсюда китайские власти. Из-за варварских этих методов повсюду на приисках бугрились холмы выбрасываемой земли и золотоносного песка, промытого кое-как, наспех.

Орты ничем не укреплялись специально: пока земля была мерзлой, стенки ям удерживались сами собой. Во время оттепели все это расплывалось, осыпалось и заливалось водой. Именно поэтому приискатели предпочитали работать зимой, чтобы не делать лишней работы, укрепляя золотоносные ямы.

Наиболее недоверчивые работали в одиночку, другие составляли артели. Артели обычно были небольшие, в несколько человек, доверявших друг другу, встречались среди них и семейные. Старатель мог выйти из артели, продав долю своим товарищам, однако принять в артель нового человека могли только с согласия всей артели. В лучшие времена число артелей в Желтуге близилось к восьмистам.

Загорский и Ганцзалин некоторое время бродили возле шурфов и присматривались к работе приискателей. Фассе им не соврал – работа здесь была очень тяжелой.

Добывали золотоносную породу и промывали ее вручную, с применением самых простых, даже примитивных орудий. Тут использовались кайло, лопата, ворот и бадья для подъема грунта из ямы, бутары для отделения крупных обломков почвы, лотки и ручные вашгерды для промывки золотоносных песков. Воду для промывки брали из ключей на левом берегу Желтуги или подавали ручными насосами. При этом и земляные работы, и перевозка пустой породы и золотоносных песков – все это производилось без всяких машинных ухищрений, вручную. Даже грунт чаще перевозили на людях, чем на лошадях – так было проще и дешевле.

Побродив возле шурфов, Загорский перекинулся парой слов с приискателями, после чего остановил выбор на куске земли, отстоявшем на некотором расстоянии от всех остальных.

– Это и будет наш участок, – заявил он.

Ганцзалин с величайшим подозрением осмотрел неказистую мерзлую землю и сварливо поинтересовался, почему Нестор Васильевич выбрал именно это место?

– Интуиция, – коротко отвечал Загорский.

Китаец заворчал, что дело слишком серьезное, чтобы довериться интуиции. А вдруг этот участок уже занят?

– Он не занят, – сказал Загорский, – я уточнил у здешних приискателей. К тому же к воде близко, легче будет золото мыть.

Однако Ганцзалин никак не успокаивался. Если участок не занят, это подозрительно. Скорее всего, свободен он потому, что нет там никакого золота. Того и гляди, останутся на бобах: у всех золото, а у них – кукиш с мякишем. Лучше бы пошли поискали себе жилье, жить в гостинице за десять рублей в день им совсем не улыбается, так они за неделю все денежки просвистят.

Надворный советник отвечал, что он и не собирается оставаться тут больше недели. А, впрочем, Ганцзалин прав, и он, Загорский, уже позаботился о ночлеге. Тут Нестор Васильевич сунул два пальца в рот и так залихватски свистнул, что у помощника заложило в ушах.

Тут же откуда-то со стороны реки словно из-под земли явился нечесаный приискатель лет, наверное шестидесяти или около того – в зипуне и с седой, словно вата, бородой. Правильнее было сказать, что он, точно, явился из-под земли, а именно – из какого-то шурфа, в котором то ли работал, то ли просто отсиживался, скрываясь от холодного зимнего ветра.

Бородач подошел поближе и остановился шагах в десяти от Загорского, видимо, робея подойти ближе.

– Что ты, Еремей, встал, как на похоронах? – сказал ему надворный советник. – Подходи, друг, не бойся.

– Салфет вашей милости, красота вашей чести! – кикиморой прокричал старичок, одним глазом кося на Загорского, а другим – на его помощника. – Подойти-то подойду, конечно, вот только боязно мне.

– Чего же ты боишься? – поднял брови Нестор Васильевич.

Еремей отвечал, что боится он желтомордого анчутки, который стоит возле его милости и только и ждет, как бы схватить бедного старичка да и сожрать со всем потрохами, не выключая отсюда печенок с селезенками.

Загорский удивился: какой же это анчутка, это китаец, или он китайцев никогда не видел? Китайцев он видел во множестве, отвечал старик, но те все смирные: цыкнешь – они и присели. А этот какой-то не такой: рожа зверская и глазами зыркает страшно.

– Уверяю тебя, бояться нечего, – махнул рукой надворный советник. – Это мой помощник Ганцзалин, ничего плохого он тебе не сделает. Познакомься, Ганцзалин, это местный житель, желтугинец Еремей Курдюков.

– Точно так, святая правда, – закивал старичок, протягивая китайцу заскорузлую ладошку, – Курдюковы мы, такая, значит, будет наша фамилия – ныне, и присно, и во веки веков.

– По-моему, он жулик, – не выпуская руки старика, сказал Ганцзалин хозяину по-китайски.

– Ты опять за свое, – укорил его Загорский, тоже по-китайски. – Нельзя во всех видеть жуликов.

– Сами говорили, что детектив должен быть проницательным, – парировал помощник.

– Проницательным, но не подозрительным, – отвечал Загорский.

Старик, внимательно слушавший их китайские переговоры, при последних словах согласно закивал.

– Что ты киваешь, – спросил его Ганцзалин, – ты разве понял, о чем речь?

– Понять вас нетрудно, – с хитрым видом проговорил Курдюков. – Вам моя мордочка не по нутру пришлась, вот вы хозяину и жалитесь, что ночью, когда заснете, я вас на мелкую колбасу-то и порубаю.

– А что, можешь? – заинтересовался китаец.

– Человек все может, да не все хочет, – степенно отвечал Еремей. – И я своему удовольствию тоже не враг. Вам же, кажется, фатера требуется, а я так могу предоставить за небольшую, даже можно сказать, мизерную плату.

Загорский тут уточнил, что мизерная плата – это пять рублей за двоих.

– Именно пять и ни копеечкой больше, – закивал старичок. – Из чистого уважения, и только для вас. С кого другого я бы червонец взял, а то и сразу на колбасу, без разговоров. Мы, амурчане, люди сурового складу, нашему нраву не препятствуй.