Царство количества и знамения времени - Генон Рене - Страница 24

• Предыдущая
• 24/57
• Следующая

Впрочем, существует другой аспект проблемы, дополнительный к тому, который мы до этого рассматривали: во всем этом человек не сведен к пассивной роли простого созерцателя, который должен ограничиваться созданием более или менее истинных или более или менее ложных идей относительно того, что происходит вокруг него; он сам является одним из факторов, которые активно внедряются в изменение мира, в котором он живет; мы должны добавить, что и сам он является особенно важным фактором из-за его, собственно говоря, «центральной» позиции, которую он занимает в этом мире. Говоря об этом человеческом внедрении, мы не имеем в виду просто искусственные изменения, которые промышленность заставляет претерпеть земную среду и которые, к тому же, слишком очевидны, чтобы стоило об этом распространяться; конечно, это следует учитывать, но это не все, и то, о чем речь идет с точки зрения, на которой мы теперь находимся, представляет собою нечто совершенно иное, чего человек не желал, по крайней мере, сознательно и специально, но что в реальности зашло еще гораздо дальше. Действительно, истина состоит в том, что материалистическая концепция, будучи однажды сформулирована и распространена каким-то образом, может только лишь содействовать этому «отвердению» мира, которое сначала было возможным, и все последствия, которые прямо или опосредованно выводились из этой концепции, включая распространенное понятие "обычной жизни", заставляли двигаться к той же самой цели, так как общие реакции самой космической среды действительно менялись согласно установке, принятой человеком по отношению к ней. Поистине, можно сказать, что некоторые аспекты реальности скрываются от того, кто ее рассматривает как профан и материалист, становятся недоступными для его наблюдения; и это не просто «образный» способ выражения, как некоторые предпочли бы думать, но как раз чистое и простое выражение факта, так же как фактом является то, что животные спонтанно и инстинктивно убегают от того, в ком они замечают враждебную установку. Вот почему есть вещи, которые никогда не могут констатировать «ученые» материалисты или позитивисты, что, естественно, еще больше утверждает их в их вере в ценность своих концепций, представляясь им как бы негативным доказательством, в то время как это есть ни больше ни меньше, как только простое следствие самих этих концепций. Разумеется, эти вещи не перестают существовать ни в коей мере из-за этого, начиная с рождения материализма и позитивизма, но они поистине «врываются» из той области, которая не доступна опыту профанных ученых, воздерживаясь от проникновения в него каким бы то ни было образом, который мог бы позволить заподозрить об их воздействии или о самом их существовании, совершенно так же, как в другом порядке, который, впрочем, не лишен связи с этим. После чего хранилище традиционных познаний закрывается и исчезает из виду все более и более строгим образом перед распространением современного духа. Это в некотором роде «копия» ограничения способностей человеческого существа теми, которые относятся собственно к одной телесной модальности: из-за этого ограничения оно становится, как мы сказали, неспособным выйти из чувственного мира; из-за того, о чем сейчас идет речь, она утрачивает всякую возможность констатировать явное проникновение сверхчувственных элементов в самый чувственный мир. Так оказывается завершенным для него, насколько это возможно, «ограждение» этого мира, ставшего настолько более «твердым», что он еще больше изолируется от всякого иного порядка реальности, даже от тех порядков, которые для него являются самыми близкими и которые просто констатируют различные модальности самой индивидуальной сферы; внутри такого мира может казаться, что "обычная жизнь" отныне может протекать без волнений и без непредвиденных случайностей, наподобие движений «механизма», налаженного совершенным образом; механизировав окружающий мир, не собирается ли современный человек «механизировать» самого себя, насколько это в его силах во всех видах деятельности, которые еще остались открытыми для его узко ограниченной природы?

Тем не менее, «отвердение» мира, как бы далеко оно в действительности не зашло, никогда не может быть полным, и есть пределы, которые оно никогда не перейдет, потому что, как мы сказали, его предельное завершение было бы несовместимым со всем реальным существованием даже на его самой низшей ступени; по мере того, как это «отвердение» продвигается вперед, оно даже становится все более шатким, потому что самая низшая реальность есть также и самая нестабильная; без конца растущая скорость изменений актуального мира доказывает это весьма красноречиво. Ничего нельзя было бы сделать, если бы не было «трещин» в этой так называемой "закрытой системе", в которой по ее «механическому» характеру есть что-то искусственное (разумеется, что мы берем здесь это слово в смысле гораздо более широком, чем тот, который приложим собственно к простым промышленным продуктам), природа которого не внушает доверия в смысле ее длительности; и даже теперь уже есть много знаков, точно показывающих, что ее непрочное равновесие находится в точке его нарушения. Если это так, то сказанное нами о материализме и механицизме современной эпохи может быть уже в определенном смысле отнесено к прошлому; это, конечно, не означает, что ее практические следствия не могут продолжать развиваться еще в течение какого-то времени или что ее влияние на общее состояние умов не будет продолжаться более или менее долго, пусть это будет вследствие «популяризации» в ее различных формах, включая школьное обучение всех степеней, куда всегда тащат многочисленные «пережитки» такого рода (мы вскоре вернемся к этому более подробно); но не менее верно в тот момент, в котором мы живем, что само понятие «материи», с таким трудом конституированное во множестве различных теорий, кажется, постепенно испаряется; но только, может быть, не стоит радоваться этому сверх меры, так как это может быть только еще одним шагом к окончательному распаду, как это с большей ясностью мы увидим дальше.

Поскольку мы упомянули «пережитки», оставляемые в общественном сознании теориями, которым сами ученые больше не верят, но которые продолжают оказывать не меньшее влияние на позицию большинства людей, то было бы неплохо остановиться на этом еще, так как здесь содержится нечто, что может способствовать объяснению некоторых аспектов современной эпохи. В этом отношении следует напомнить прежде всего, что одной из главных черт профанной науки, когда она оставляет область простого наблюдения фактов и пытается что-нибудь извлечь из бесконечного накапливания частных деталей, является то, что и есть ее единственный непосредственный результат, а именно, более или менее трудоемкое сооружение чисто гипотетических теорий, и это не может быть ничем большим, поскольку дана чисто эмпирическая исходная точка, а факты, которые и сами поддаются различным объяснениям, никогда не могли и никогда не смогут гарантировать истины ни одной теории и, как мы это видели выше, большее или меньшее их количество ничего не дает; кроме того, такие гипотезы, по существу, в меньшей степени вдохновлены эмпирическими наблюдениями, нежели некоторыми предвзятыми идеями и некоторыми доминирующими в современном сознании тенденциями. Впрочем, известно, с какой постоянно растущей быстротой в наше время эти гипотезы оставляются и заменяются другими, и слишком очевидно, что этих изменений достаточно, чтобы показать их малую надежность и невозможность признания их ценности в качестве реального познания; таким образом, они принимают в мышлении самих ученых все больше и больше конвенциональный, следовательно, вообще ирреальный характер, и мы еще раз можем здесь отметить симптом движения к окончательному распаду. Действительно, эти ученые, а именно, физики, уже и не могут более обманываться подобными конструкциями, хрупкость которых они сегодня, как никогда, хорошо знают; эти концепции не только быстро «стареют», но с самого своего возникновения те, кто их создает в качестве чего-то «временного», верят в них лишь в определенной мере, несомненно, довольно ограниченной; и часто даже кажется, что они их рассматривают скорее как простые «представления» или как "способ выражения", чем как подлинные попытки объяснения; и таковыми они в действительности и являются, и мы видели, что уже Лейбниц показал, что картезианский механизм не может быть чем-либо другим, кроме как «представлением» внешней видимости, лишенной, собственно, всякой объяснительной ценности. В этих условиях в лучшем случае об этом можно сказать, что это нечто совершенно суетное и что концепция науки, из которой следует подобная работа, является, конечно, странной; но опасность этих иллюзорных теорий состоит, в особенности, в их влиянии, которое (из-за того, что они называются "научными") они способны оказывать на "широкую публику", принимающую их совершенно всерьез и слепо, как «догму»; и так происходит не только тогда, когда они еще сохраняют значение (тогда едва ли есть время для того, чтобы их узнали), но даже и, в особенности, тогда, когда ученые их уже оставили, и еще долго после этого, по причине их постоянного присутствия, о котором мы выше говорили, в первоначальном обучении и в «популярных» произведениях, в которых они всегда к тому же представлены в упрощенной и крайне утвердительной форме, а вовсе не как простые гипотезы, какими они были в действительности для тех, кто их создавал. Не без причины мы только что сказали о «догме», так как для антитрадиционного современного духа речь идет, конечно, о чем-то таком, что должно противодействовать религиозным догмам и заменять их; такой пример, среди прочих, как «эволюционистские» теории, не может в этом оставлять никакого сомнения; и еще более важно то, что у большинства «популяризаторов» есть привычка усеивать свои писания более или менее яростными заявлениями, направленными против традиционной идеи, что лишь еще яснее показывает ту роль, которую они себе присвоили, пусть даже в большинстве случаев бессознательно, в интеллектуальном разрушении нашей эпохи.

• Предыдущая
• 24/57
• Следующая