Царство количества и знамения времени - Генон Рене - Страница 20

• Предыдущая
• 20/57
• Следующая

Кроме эксплицитного и формального материализма на деле существует еще то, что можно было бы назвать фактическим материализмом, влияние которого простирается гораздо дальше, так как множество людей, которые вовсе не считают себя материалистами, практически, однако, ведут себя как таковые во всех обстоятельствах; между этими двумя материализмами существует отношение, сходное с отношением между философским и повседневным рационализмом, как мы говорили об этом выше, за тем исключением, что простой фактический материалист не признает за собой, в основном, этого качества и часто будет даже протестовать, если его к нему приложат, тогда как обыденный рационалист, пусть даже самый невежественный во всякой философии, будет, напротив, стараться объявить себя таковым, одновременно гордо и иронически украшая себя, скорее всего, титулом "свободный мыслитель", в то время как в реальности он только лишь раб всех распространенных предрассудков своей эпохи. Как бы то ни было, как повседневный рационализм есть продукт диффузии философского рационализма в "широкую публику" со всем тем, что неизбежно заключает в себе его "доступность для всех", так же точно и материализм в собственном смысле слова есть отправная точка фактического материализма в том смысле, что он делает возможным это общее состояние духа и действительно вносит свой вклад в его формирование; но, разумеется, все всегда объясняется в конечном счете через развитие одних и тех же тенденций, которые образуют само основание современного духа. Само собою разумеется, что ученый, в современном смысле этого слова, даже если он не разделяет материалистического убеждения, тем сильнее будет под его влиянием, что все его образование направляет его по этому пути; и даже если этот ученый, как это иногда бывает, считает себя не чуждым "религиозного духа", то он все равно найдет средство столь полно разделить свою религию и свою научную деятельность, что его работа не будет отличаться ничем от работы самого отъявленного материалиста, и он таким образом сыграет свою роль так же хорошо, как и тот, в «прогрессивном» построении науки, исключительно количественной и самой грубо материалистической, какую только можно себе вообразить; и, таким образом антитрадиционное действие ставит себе на службу даже тех, кто должен быть, напротив, по логике вещей его противниками, поскольку отклонение современного менталитета произвело таких существ, которые полны противоречий и даже не способны заметить этого. К тому же, тенденция к единообразию обретает свою реализацию, поскольку все люди практически начинают думать и действовать одинаковым образом, и все, в чем они еще различались несмотря ни на что, обладает минимумом действительного воздействия и вовне не выражается ни в чем реальном; в таком мире, за редким исключением, человек, объявляющий себя христианином, не преминет вести себя фактически как если бы не было никакой иной реальности, кроме одного телесного существования, и "занимающийся наукой" священник почти ничем не отличается от университетского материалиста; если все обстоит так, то могут ли вещи зайти еще гораздо дальше, прежде чем самая низшая точка «спуска» будет достигнута?

Материалистическая установка, идет ли речь об эксплицитном и формальном или же о простом «практическом» материализме, необходимым образом привносит во всю «психофизиологическую» организацию человеческого существа реальное и очень важное изменение; это легко понять, и действительно, достаточно посмотреть вокруг себя, чтобы констатировать, что современный человек стал поистине непроницаемым для любого иного влияния, кроме того, которое подлежит действию его органов чувств; не только его способности понимания становятся все более и более ограниченными, но и само поле его восприятия тоже сузилось. Отсюда следует своего рода усиление профанной точки зрения: поскольку эта точка зрения родилась поначалу от недостатка понимания, следовательно, от ограничения человеческих способностей, постольку то же самое ограничение, усиливаясь и расширяясь на все области, кажется, впоследствии ее же и оправдывает, по крайней мере в глазах тех, кто ею затронут; действительно, какое же еще может быть у них основание принимать существование того, что они не могут больше реально ни постичь, ни воспринять, то есть всего того, что могло бы показать им недостаточность или ложность самой профанной точки зрения?

Отсюда происходит идея того, что обычно обозначают как "обычную жизнь" или "обыденную жизнь"; действительно, под этим понимают прежде всего что-то такое, в чем, при исключении всего ритуального, священного или символического (рассматриваемого специально в религиозном смысле или следуя совершенно другой, традиционной модальности, здесь это не важно, потому что во всех этих случаях речь идет одинаково об эффективном действии "духовных влияний"), никоим образом не может быть ничего, что не было бы чисто человеческим; и кроме того, сами эти обозначения предполагают, что все то, что эту концепцию превосходит, даже если и не отрицает ее специально, по меньшей мере отодвигает это в область «экстраординарного», рассматриваемого как исключительное, странное и непривычное; здесь, следовательно, имеется переворачивание, собственно говоря, нормального порядка, как он интегрально представлен традиционными цивилизациями, где профанной точки зрения никоим образом не существует, и это переворачивание логически может лишь привести к игнорированию или полному отрицанию «ультрачеловеческого». Некоторые также доходят до того, что в том же смысле используют выражение "реальная жизнь", что представляет собою, по сути, особо странную иронию, так как истина заключается в том, что то, что они так называют, напротив, есть чистая иллюзия; мы не хотим этим сказать, что вещи, о которых идет речь, сами по себе лишены всякой реальности, хотя эта реальность, представляющая собою, в общем, реальность чувственного порядка, находится на самой низкой ступени из всех и ниже ее больше нет ничего, кроме того, что, собственно говоря, подлежит всякому проявленному существованию; но способ их рассмотрения совершенно ошибочен, и тот, кто их отделяет от всякого высшего принципа, как раз и отрицает то, что составляет всю их реальность; вот почему, строго говоря, не существует профанной сферы, а существует только лишь профанная точка зрения, которая все время расширяется все больше и больше вплоть до того, что в конце концов захватывает все человеческое существование полностью.

При этом хорошо видно, каким образом в этой концепции "обычной жизни" происходит почти незаметно от одной стадии к другой прогрессивно нарастающее вырождение: начинают с допущения, что какие-то вещи выведены из-под традиционного влияния, затем эти вещи начинают рассматривать как нормальные; отсюда слишком легко перейти к их рассмотрению как единственно «реальных», что приводит к отбрасыванию как «ирреального» всякого «ультрачеловеческого» и даже, раз область человеческого понимается все более и более ограниченно, вплоть до сведения ее к одной лишь телесной модальности, всего того, что относится просто к сверхчувственному порядку. Следует только обратить внимание, каким образом наши современники постоянно используют, даже не замечая этого, слово «реальный» в качестве синонима «чувственному», чтобы понять, что они действительно придерживаются этой самой точки зрения и что этот способ видения настолько внедрился в саму их природу, если так можно сказать, что стал для них как бы инстинктивным. Современная философия, которая в целом есть лишь «систематизированное» выражение общего умонастроения, прежде чем реагировать на него в какой-нибудь степени, следовала ему параллельно: началось это с картезианского восхваления "здравого смысла", о чем мы говорили выше, который в этом отношении очень характерен, так как "обычная жизнь" есть, конечно, область исключительно так называемого "здравого смысла", или «здравомыслия», столь же и тем же самым образом ограниченного, как и она; позже от рационализма, который по сути есть лишь один из специальных философских аспектов «гуманизма», то есть сведения всех вещей исключительно к человеческой точке зрения, мало-помалу приходят к материализму или к позитивизму: отрицают ли специально, как это делает первый, все, что существует по ту сторону чувственного мира, или же ограничиваются, как второй (который на этом основании любит называть себя «агностицизмом», делая себе, таким образом, почетное звание из того, что на самом деле есть признание неисцелимого невежества), отказом заниматься этим, объявляя его «недоступным» или «непознаваемым», результат фактически будет один и тот же в обоих случаях, и он будет именно таким, каким мы его описали.

• Предыдущая
• 20/57
• Следующая