Замок - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 21

Нежельский не понимал, почему юбилей Каманина надо было отмечать именно здесь. Насколько ему было известно, Феликса мало что связывало с этой страной. Ну, была у него одна из жен наполовину полькой. Но Эмма родилась и всю жизнь провела в России, по-польски не говорила, да и Польшей интересовалась не больше, чем Филиппинами. Ну, преподавал он не то год, не то два в Краковском университете, но кончилось это не слишком хорошо. И это замок, совершенно не понятно, зачем он его приобрел, потратил столько денег? Что он этим хотел сказать? Нежельский, как увидел это древний форпост, все пытался разгадать эту загадку. Ему ли не знать, как сильно Феликс любит символизм, но тут он, пожалуй, превзошел все, что до этого делал в этом направлении. Может, наступил тот возраст, когда человек начинает чудить. Если это случилось со Феликсом, то очень грустно, получается, что даже самый сильный человеческий интеллект не защищен от деградации. Возможно, он подвержен ей в первую очередь в силу того, что природа очень мстительна, она отыгрывается на тех, кому сама же больше и дает.

Нежельскому вспомнилось, как на эту тему они когда-то бурно спорили с Каманиным. Феликс отстаивал точку зрения, что тем больший дар, тем сильнее у него обратная сторона. По этой причине одаренные люди столь опасны, никогда не знаешь, что возьмет в них вверх: лицо или изнанка?

Нежельский вдруг поймал себя на том, что не помнит собственных возражений, помнит лишь то, что спорили они долго и ожесточенно. Впрочем, дело было не столько в самой теме дискуссии, а в характере их отношений. Как говорил тогда Феликс, они являлись метафизическими антагонистами. Нежельский долго не понимал, что же это реально означает, но и спрашивать не решался. Но однажды все же не выдержал и задал вопрос. Каманин раздумывал весьма напряженно. «Понимаешь, Иван, — наконец произнес он, — есть люди, которые вынуждены быть идеологическими противниками. И дело даже не в том, что они придерживаются противоположных воззрений, хотя это так. Дело в том, что они придерживаются противоположных воззрений в силу того, что обречены всегда отстаивать иные точки зрения. Это глубже, чем просто противоречия, сами их сущности находятся на разных берегах, они олицетворяют собой не сочетающие друг с другом ценности. И ничего изменить тут нельзя. Вот и мы с тобой именно такие антагонисты, а потому независимо от наших желаний обречены на вечные разногласия. Одно радует в этой ситуации, что это творческий симбиоз. По крайней мере, его следует таким сделать, в противном случае мы будем вынуждены вступить в смертельный, а главное бесплодный поединок».

Нежельский больше часа уже сидел на террасе, поглядывал на идеально ровную гладь озера и доканчивал бутылку сухого вина. Не то, что ему хотелось пить, но чем еще заняться он не знал. Внезапно появилась Мария и направилась к нему.

— Можно? — она спросила, останавливаясь рядом с ним.

— Разумеется, Мария Анатольевна. Буду счастлив, если вы скосите мое одиночество.

Мария села и посмотрела на бутылку. Нежельский перехватил ее взгляд.

— Это я от скуки, — пояснил он.

Мария кивнула головой.

— Меня послал к вам Феликс. Он извиняется, что так и не успел пообщаться с вами.

— С ним что-то не так?

— Немного подскочило давление. Сейчас он заснул, обычно в такой ситуации он спит не больше часа. Но перед тем, как уснуть, попросил спросить у вас, как вам тут нравится?

— Мне тут нравится. Только я не совсем понимаю, зачем Феликсу понадобился этот замок, да еще в чужой Польше. В России нет недостатка в красивых домах, расположенных в прекрасных местах.

— Я тоже долго не понимала этого.

— А теперь поняли?

— Возможно, — кивнула головой Мария. — Однажды он мне поведал свою теорию новых корней. Не припоминаете?

Нежельский напряг память.

— Увы, нет. Впрочем, у него на все есть своя теория. Всех не упомнишь.

— Это так, — согласилась она. — Феликс считает, что если человек слишком долго живет на одном месте, в одной стране его восприятие мире сильно искажается, становится узким, чрезмерно субъективным, он не в состояние верно судить о происходящем в мире. Поэтому периодически надо менять свое место жительство. И, насколько я понимаю, он решил это сделать под конец жизни.

Нежельский пристально посмотрел на свою собеседницу.

— У меня такое чувство, что вы не очень одобряете этот его поступок.

Мария слегка наклонила голову.

— Для его здоровья подобные перемещения не полезны. Ему лучше оставаться постоянно в одном климате, в одних условиях. Если организм не здоров, то любые перемены ему вредны.

— Неужели все так плохо, Мария Анатольевна?

Мария испустила глубокий вздох.

— Трудно сказать, Иван Михайлович. Все зависит от многих обстоятельств. Больной человек очень уязвим, в одних условиях при одной и той же болезни он может прожить много лет, а при других — все может произойти очень быстро. Я слежу за тем, чтобы осуществлялся первый вариант. Увы, я не всесильна. Боюсь, что идея с празднованием юбилея не самая лучшая. Я пыталась Феликса отговорить от нее, но не получилось. Вам ли не знать, каким он может быть упрямым.

— Это мне хорошо известно, — согласился Нежельский. — Честно говоря, я и не представлял, что все столь серьезно.

— Со смертью не шутят. Я как врач это знаю очень хорошо. Я много лет проработала в кардиологическом центре; сердце — это тот орган, который способен в одно мгновение перерезать в человеке нить жизни. Я это наблюдала десятки раз. И во многих случаях невозможно что-то сделать. Я бы вас попросила, Иван Михайлович, когда вы будете с ним разговаривать, помнить о том, что я вам только что сказала.

— Я непременно это учту.

— Спасибо. — Мария встала. — Пойду, посмотрю, не проснулся ли Феликс. Да и к вечернему приему пора готовиться.

Она направилась к выходу с террасы. Нежельский проводил ее взглядом. В его душе вдруг шевельнулась зависть к Каманину, ему снова выпал удачный лотерейный билет, он вновь нашел замечательную, можно сказать, уникальную женщину. Сколько у него их было таких. Он с ними легко расставался, но удивительно дело, взамен одной приходила другая, но по-своему тоже необычная. Как ему это удавалось, он, Нежельский никогда не понимает. И не понимает до сих пор.

Ростислав вошел в номер и замер у порога. На кровати покоилась туша Антона и издавала невероятно громкий храп. Он заполнял всю комнату целиком и через приоткрытое окно выкатывался наружу.

До Варшавы Ростислав мчался всю ночь на машине. И потому сумел вздремнуть поспать буквально пару часов под самое утро. И сейчас чувствовал, что если немного не поспит, то вскоре просто окажется недееспособным. Он знал за собой это качество; если не доберет сна, то в какой-то момент может просто выключиться.

С ним уже несколько раз случались подобные казусы, когда во время переговоров по причине недосыпа он вырубался. Конфуз был преогромный, однажды едва не сорвалась важная, на большую сумму сделка. Пришлось долго оправдываться перед партнерами. Он до сих пор не может забыть то чувство унижения, которое тогда испытал. И потому всегда старался высыпаться. С его образом жизни удавалось это не всегда, но сейчас ничего этому не мешало. Если не считать богатырского храпа братца.

Ростислав лег, закрыл глаза, стараясь абстрагироваться от посторонних звуков. Но храп стал еще громче, хотя казалось, что он и так звучит на самых высоких децибелах. Ростислав ощутил, как наполняется яростью, к нему даже пришла странная мысль, что Антон специально так храпит, чтобы вывести его из себя.

Ростислав посмотрел на Антона; сомнений в том, что он спит, не было никаких. Но от этого не становилось легче. При таком шумовом сопровождении заснуть нереально. Страшно подумать, а что будет ночью.

Ростислав затряс Антона за плечо, тот что-то недовольно проурчал и повернулся на бок. После чего сразу же выдал протяжный, похожий на раскаты грома, храп. Ростислав снова тронул его, на этот раз это подействовало, и Антон открыл глаза. Несколько мгновений он осоловело смотрел на брата.