Тень и реальность - Свами Сухотра - Страница 11

• Предыдущая
• 11/75
• Следующая

Эмпирический аргумент должен по форме соответствовать чувственному опыту. Теория соответствия не удовлетворяет этому критерию. Она сообразуется с другими теориями: о том, что такое язык, что такое значение слова и какова природа мира. А эти теории, в свою очередь, зависят от способностей и влияния теоретиков, а не от чувственного опыта. Итак, следует честно признать, что наука с самого начала исходит из предпосылки о том, что мир рационален (то есть умопостигаем). Я не считаю, что в эмпирической науке теоретики не играют важной роли, однако, в конечном счете, научной может быть названа только такая теория, которая соответствует чувственному опыту, во всяком случае, так нам говорили.

Примером теории о природе Вселенной может служить теория относительности Эйнштейна. Имя Эйнштейна, пожалуй, самое громкое в современной науке. Его теория относительности пользуется всеобщим признанием. В наши дни едва ли будет принят к рассмотрению научный доклад, опровергающий теорию Эйнштейна. Однако теория относительности никак не соответствует нашим прямым наблюдениям. В ней утверждается, что во Вселенной все движется относительно других вещей. Но каждый день мы наблюдаем неподвижные предметы. «Но это всего лишь ваш наивный опыт, – могут нам возразить. – Наблюдения ученых гораздо глубже ваших. Ученые говорят, что вся материя находится в движении, хотя простые люди этого не видят». Это значит, что соответствие теории и реальности не воспринимаемо чувствами большинства из нас, и нам предлагают принять это на веру, положившись на авторитет науки. Но имеет ли этот авторитет под собой основание?

Давайте коротко рассмотрим то, как сами ученые оценивают теорию Эйнштейна. Она предсказывает, что скорость света всегда остается одной и той же, исходит ли свет от источника, движущегося навстречу наблюдателю, или же от источника удаляющегося. Во всех учебниках сообщается о двух исторических экспериментах, продемонстрировавших точность этого главного предсказания теории относительности. Это измерение скорости света, осуществленное в 1887 году Майкельсоном и Морли, и измерение отклонения светового луча звезд близ солнечного диска, проведенное А.С. Эддингтоном во время полного солнечного затмения в 1919.

К сожалению, тщательное исследование результатов этих экспериментов показывает, что они все не подтверждают теорию Эйнштейна.[41] На самом деле они показывают, что теория относительности соответствует не наблюдаемому миру, а воображению Эйнштейна. Любопытно, что он сам утверждал, что «теорию нельзя построить на основе наблюдения, ее можно только изобрести».[42] Выходит, соответствие утверждения наблюдению не является золотым правилом современной науки.

Теория соответствия не может считаться реалистичной еще и по другой причине, на которую указывает философ Фридрих Вейсман:

В книге «Скрытое измерение» ученый М. Полиани пишет, что восприятие имеет «неисчерпаемую глубину», так как содержит в себе «безграничный, нераскрытый, возможно, еще не осмысленный опыт».[45] Иными словами, наше восприятие всегда гораздо глубже того, что можно выразить словами. Полиани утверждает, что наше знание о жизни по большей части является скрытым; в отличие от явного знания, оно не может быть выражено в словах или символах. Он приводит в пример игру на фортепиано. Научиться хорошо играть на этом инструменте, следуя словесным инструкциям, практически невозможно, даже если эти инструкции сопровождаются иллюстрациями. Подобно тому, как опыт игры на фортепьяно только отчасти соответствует словесному описанию, весь опыт, утверждает Полиани, даже научный, является скорее скрытым, чем явным. Изучать науку – значит главным образом изучать такую деятельность, которая слишком многопланова, чтобы ее можно было полностью выразить в словах. Явное знание так же относится к скрытому знанию, как географическая карта – к изображенной на ней местности. Карта помогает нам ориентироваться, но совершенно не соответствует данной местности по полноте извлекаемого из нее опыта.

Если мы удовольствуемся даже ограниченным соответствием между утверждением и данными наблюдений, то это не означает, что «истина», которую я извлеку из этого утверждения, будет той же самой, что и та, которую извлечете вы. Есть древняя индийская притча о повесе, аскете и бездомном псе: каждый из них видит одно и то же – женщину. Однако каждый видит ее по-своему: как объект наслаждения, комок плоти и пищу. Если соответствие является истиной, то чьей истине соответствует предположение: «Вот женщина»? Сторонники строго научного языка могут заявить, что слово «женщина» следует определить «наглядно». Делается это так: демонстрируется научно достоверный образец женщины, голос ученого произносит: «Это женщина». Считается, что наглядная демонстрация раз и навсегда недвусмысленно закрепляет слово за объектом. В своей книге «Философия науки» Ром Харре пишет:

Повеса, аскет и бездомный пес, глядя на наглядный образец женщины, обратят внимание на разные свойства, отношения и аспекты определяемого объекта. Каждый, как и прежде, будет понимать слово «женщина» и его значение по-своему.

Теория соответствия не может объяснить такое утверждение, как например: «У меня болит рука». Хотя всем ясно, что оно означает, слову «боль» не соответствует ни один объект, который можно было бы эмпирически определить или продемонстрировать. Боль субъективна. Она не поддается научному наблюдению. Даже если к больной руке присоединить прибор, отмечающий нервную реакцию в момент боли, мы не сможем признать показания прибора соответствующими слову «боль». Поэтому некоторые эмпирики предлагали изгнать слово «боль» из научного обихода.[47]

Тогда, вероятно, следует упразднить и слово «электрон». Ведь мы не можем наблюдать объект, которому оно соответствует. Объясняя нам результаты опыта, доказывающего существование электронов, ученый может сказать: «Вот здесь мы видим электрон». Однако в действительности мы видим только полоску конденсата в камере. Слово «электрон» так же мало соответствует полоске конденсата, как слово «боль» показаниям приборов. Однако для некоторых эмпириков «боль» ненаучное слово, а «электрон» научное.

Неудивительно, что научное определение слов стало рассматриваться как одна из многих «языковых игр» – термин, предложенный Людвигом Витгенштейном (1889–1951). Языковые игры не дают представления об окончательной истине. Они отражают только то, что происходит в различных сферах человеческого общества. Бизнесмены играют в свои языковые игры, музыканты – в свои, то же можно сказать о поэтах, священниках, ученых и т. д. Истина в языке зависит от договоренности между игроками, а не от соответствия утверждений реальным вещам, находящимся вне языка. Витгенштейн утверждает, что попытка ученых придать своим играм особую важность является ни на чем не основанной претензией, ибо ученые, как и все остальные, способны только наблюдать за миром. А наблюдение не позволяет подойти вплотную к реальным жизненным проблемам, поэтому ни один наблюдатель, будь он ученым или кем-нибудь еще, не может предъявлять каких-то особых претензий на истину. Как указывал Витгенштейн в своих «Записных книжках», настоящая проблема жизни состоит не в том, как выглядит мир, а в том, почему он существует.

• Предыдущая
• 11/75
• Следующая