Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий - Страница 47

• Предыдущая
• 47/67
• Следующая

– Ты же вроде по Аскольду зарубаешься, да, Петя?

– У меня отит, – моргая коровьими ресницами, ответил тот. – Я не слушаю музыку. У меня жена ушла. Саша. Она хорошая.

«…Сейчас в нашем утреннем эфире – один из хитов Аскольда „Гвадалахара“…

– Аскольд – это я, – вдруг злобно сказал Принц и оскалился. – Кому там будут давать премию, если я – здесь?! Аскольд – это я!! Я!

– Мама, – испуганно сказал Петя-Мешок и рыхло сел на траву, – не надо так говорить. У меня…

– Знаю, жена ушла!! – бешено перебил его Принц, которого словно взорвало изнутри. Ему, как зайцу из известной сказки, надоело бояться. – У всех жена ушла! А в Москве такое творится… все пррродали, суки-и-и!.. – И Аскольд, выхватив из ящика бутылку водки, швырнул в телевизор, но попал не в него, а в предназначенную к закланию свинью, с которой все еще не сняли мотоциклетный шлем. Многострадальное животное хрюкнуло и крупным лошадиным аллюром поскакало к кустам. За свиньей побежали несколько матерящихся байкеров.

– «Беляк», – косясь на пускающего пузыри «мегастара», доложил мент Леня майору Филипычу, – нужно его того… приплющить немного.

И Леня вместе с лейтенантом начал крутить руки вопящему Андрюше Вишневскому.

Сереже Воронцову снились кошмары. Ему снился кошмар, что нежданно-негаданно он перенесся из своей занюханной провинциальной квартиры в роскошные апартаменты, белые, пустые, как огромные сводчатые палаты элитной психиатрической клиники. Он шел по ним крадучись, придерживаясь рукой за белые стены, а стены выскальзывали из-под пальцев, уходили белыми парусами-панелями в стороны, и далеко-далеко, опережая Сережины ступни, разбегались, как тараканы, гулкие Сережины же шаги.

Воронцов дернулся всем телом и проснулся.

– Черррт… – пробормотал он и открыл глаза. Потом снова закрыл и снова открыл, но то, что он увидел, не исчезло: огромная фосфоресцирующая пластина потолка испускала слабые сполохи, и созадавалось впечатление, словно за стеклом ворочается огромный живой студень сине-зеленых морских тонов.

В тот момент, когда Сережа сел и увидел, что он сидит на огромном белом кожаном диване, потолок вспыхнул ярко-белым, и в огромном помещении, в котором нашел себя Воронцов, стало ослипетельно-светло. Или это все показалось Сергею спросонку?…

– Нет, это не сон!.. – простонал он. – У-у-у, бляха-муха!

За спиной ему почудилось движение, и он медленно повернул голову. Там стоял огромного роста парень, в котором Сережа, напружинив мозговые извилины, не без труда идентифицировал вчерашнего Диму. А за Димой стоял Романов.

– Н-да-с, драгоценный Андрей Львович, – сказал мистер Очковая Змея, – по слухам, ты вчера давал незапланированный концерт?

– К-какой концерт? – слабо пискнул Сережа.

– Рассказки всяческие ребятам рассказывал, – продолжал Сергей Борисович, – про папу-сантехника и все такое. Вообще, конечно, психика у тебя несколько неадекватная. Ну, да это не по моей части, психика-то. Ты в курсе, Сережа, что у тебя сегодня премия «Аполло». По слухам, тебе могут дать сразу по трем номинациям: «Альбом года», «Открытие года»…ну и еще что-то там, это Борис Борисыч твой должен хорошо знать.

– Какая еще премия? – разлепив сухие губы, выговорил Сережа. – Хреново мне.

– Еще бы тебе не хреново было, – продолжал щебетать Романов, – ты же вчера, брат, столько всякой разной гадости употребил, что мало никому не покажется. Даже средних размеров гиппопотаму. Так что вот так. Ты же еще с Фирсовым подрался. Жену его что-то там притиснул… оно, конечно, сучка не захочет – кобелек не вскочит, но…

Сережу так подкинуло на диване, и он рванулся к Романову:

– А ну, завали табло, козел!!

Дима перехватил уже направленный в физиономию Сергея Борисовича карающий кулак Воронцова и мягко, но с силой, отвел его руку. Сережа метнул в Романова ненявидящий взгляд и прошипел:

– Ничего… доберусь я до вас!

– Дай человеку похмелиться, – недовольно сказал Романов и, решительно чеканя шаги, направился к выходу из квартиры. Захлопнув за собой дверь, он вынул трубку и, быстро нашлепав на тастатуре длиннющий номер, выговорил:

– Алло… Алексей? Ну что, никаких новостей?

– Нет, – послышался мрачный голос Фирсова. – А на сегодня Роман Арсеньевич вызвал к себе Аскольда. Вечером, в одиннадцать, после вручения премии «Аполло».

Романов вздрогнул всем телом:

– Уже сегодня? Откуда такая информация?

– От Адамова, начальника службы безопасности. Повезу Аскольда к Вишневскому я.

– Да кого же ты повезешь, если он пропал, и весь план может сорваться?! – едва не заорал Романов, но вовремя сбросил избыток децибел в голосе. – Пропал с концами, и ни ответа ни привета! И где его искать, неизвестно!

– Ну, тут явно замешан Мишка Гриль и Рукавицын, настройщик аппаратуры, – сказал Фирсов. – Только на кого они работают, если так? Наверно, серьезные люди за ними, если они на такое решились.

– Ты не говори наобум, – предупредил его Романов. – Может, они вовсе и ни при чем. Может, этот недоумок Аскольд возомнил, что способен на собственную игру? И теперь шутит с нами шутки нехорошие?

– Черт его знает, – ответил Фирсов, – ясно только одно: если Аскольд не появится сегодня хотя бы до десяти, то вся операция сорвется. И тогда Антон Николаевич нас прихлопнет.

– Какой Антон Нико… а-а, черрт, ну да!! – Желтоватое лицо Романова начало покрываться серыми пятнами. – Да, дело табак. А что вчера у тебя вышло с этим Воронцовым?

– Не будем об этом! – отрезал Фирсов. – Не для телефона ты тему поднял. Нам сейчас главное – Аскольда найти. Или… уффф!.. рассчитывать на «авось»: авось появится сам, авось вспомнит, что и как…

– А если не появится? – бросил Романов, и голос его дрогнул.

– Тогда – все. Будем убирать Воронцова. Он нам после одиннадцати вечера уже не нужен.

– А если…

– Меня твое «если», Романов, уже заколебало! Если нам не удастся сделать намеченное, то нам край: деньги, которые нам за это выплатили в качестве аванса – это как гиря. Утянет на дно, и понимай как знали, когда затянет илом. На этой поэтической нотке Алексей Фирсов дал отбой.

Роман Арсеньевич Вишневский сидел в огромном кабинете своего трехэтажного особняка и пристально рассматривал лежавшие перед ним бумаги. Просмотрев некоторые из них, он бросил их на стол и поднялся. Олигарх был высокого роста рыжеволосый, слегка седеющий мужчина лет пятидесяти с небольшим. Но выглядел он определенно моложе. И, несмотря на видимую молодость, он в самом деле был одним из богатейших и влиятельнейших людей в России.

Его лицо, сдержанное и умное, в данный момент выказывало озабоченность, а в чуть косящих темных глазах светилась легкая обеспокоенность и тревога. Он потер небритый подбородок, заросший модной трехдневной рыжеватой щетиной (правда, продвинутый олигарх?) и резко прошелся по кабинету туда и сюда.

Нет, не деловые документы занимали мысли Романа Арсеньевича в данный момент, и даже не беспокойство из-за трехсот пятидесяти миллионов долларов, составлявших задолженность одной из подконтрольных ему фирм по кредитам Центробанка. Эти триста пятьдесят миллионов следовало – плюс проценты – выплатить буквально на днях, но Роман Арсеньевич даже не вспоминал об этом.

Кроме того, две недели состоялся неприятный разговор с Львом Борисовичем Габриловичем, председателем правления банка «Альтаир», банка, который не без основания считался карманной финансовой структурой империи Вишневского. Роман Аркадьевич поморщился, припомнив, как Габрилович говорил о замороженных счетах в ряде швейцарских, японских и американских банков, и о том, куда тянутся нити влияния на эти неблагоприятные для Вишневского и его предприятий.

– Помяни мое слово, Роман Арсеньевич, против нас идет крупнейшая игра, – говорил он. – То, что в свое время провернули против Гусинского и его «Медиа-Моста» – это цветочки по сравнению с тем, что готовится против нас. Можно сказать, впервые поднимают руку на олигарха. На тебя, Роман Арсеньевич.

• Предыдущая
• 47/67
• Следующая