Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий - Страница 42

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая

Он положил обе руки на плечи Аскольда, поставил его перед собой и повернул лицом в сторону Нищина, вылезающего из машины. Потом тщательно вытер пистолет о рубашку и медленно вложил его в руки Андрея, тут же сняв с предохранителя:

– Сделай это, Андрюша. Ты должен это сделать. В конце концов, ты можешь сейчас обещать, что будешь вести себя как следует и исчезнешь с московского горизонта, а потом окажешься в своей стихии и снова будешь бесчинствовать. Ты и на момент задержания, кажется, был под «герой». В Москве же тебя хрен достанешь: охрана, милый мой, охрана. Да и людное место – Москва, не правда ли? А если ты уберешь своего «папашку» Нищина, то будет неплохой рычаг воздействия на тебя в случае твоего плохого поведения.

Аскольд помертвел. Он хотел что-то сказать, пистолет прыгал в руках, перед глазами скакали водянистые жуки в расходящихся концентрических кругах. Жаркий туман обнял голову, хотя утро было свежо.

– Я не… – начал было он, но тут же умолк. Гриль перехватил его кисть, сжимавшую пистолет, и поправил тому мушку:

– Не так, Андрей Львович. Вот он.

Только тут Нищин заметил, что целялся именно в него. Он встал столбом и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Аскольд держал пистолет нацеленным прямо в его голову, но выстрелить не мог. Пистолет уже не плясал в руках, но конвульсии крупной дрожи время от времени пробегали по телу Принца.

– Ну же… стреляй, – нежно сказал Миша Гриль.

Аскольд трясся. Гришка трясся.

– Стреляй, стреляй, – повторил Курицын чуть более настойчиво. – Стреляй, а то будет хуже.

Андрюша Вишневский попытался вдавить палец в курок, но тот не слушался его. Откуда-то сбоку подошел Рукавицын. Он некоторое время рассматривал перепуганного суперстара, а потом вдруг гаркнул:

– Пли!!

И тут же грянул выстрел.

Андрюша Вишневский нажал курок чисто машинально, вздрогнув от резанувшего предутренний воздух властного окрика…

Приезд Сережи Воронцова в Москву был обставлен по принципу «с корабля на бал». «Скоро, бл…, на бал», как любил выражаться Алик Мыскин. Впрочем, какой был корабль, такой и бал. Дело в том, что весь полет Сергея бескомпромиссно тошнило, и вообще все эти полтора часа, проведенные в воздухе, были сопряжены с таким дискомфортом, что из самолета несчастный Сережа вынырнул, буквально заглатывая сырой московский воздух широко открытым ртом.

Фирсов покосился на него и сказал:

– Что-то ты бледненький, братец. Просто-таки мумия Мао Цзе Дуна. Или свидание со столицей не радует. А?

– Радует, – выдавил серыми, как глина, губами Воронцов. – А еще больше меня обрадовало бы свидание с кроватью. Часов этак на десять.

– Эк ты загнул, – сказал Фирсов, – мне тут администратор твой подсказал, что тебе надо ехать в студию на сведение твоего очередного альбома.

– Не моего! Не моего!

– Твоего, а чьего же еще, – раздался над его плечом мелодичный женский голос, и Сережа, медленно повернув голову, как это делают в голливудских боевиках заторможенные тугодумы-супермены, у которых даже мозги атлетического телосложения… одним словом, Воронцов увидел Лену Солодову, т. е. нет… теперь, конечно, Фирсову.

– Твой продюсер Боря Эйхман только что звонил на мобильник Романову, – сказала она. – так что поедем все вместе. Там и поправимся, – добавила девушка, отметив его мутный взгляд и «залипающее» лицо – лицо измученного мальчика, которому смертельно хотелось упасть и не шевелиться этак полсуток. Как выяснилось, график «звезд» вообще отличается большой плотностью. Оказалось, что у Аскольда на этот день планировалось не только сведение альбома, но и посещение двух презентаций и одно выступление в сборном концерте на дне рождения какой-то очередной «звездульки». Кроме того, была еще и незапланированная – и откровенно тяжелая – акция: надо было приехать к родственникам трагически погибшего в «Белой ночи» чернокожего танцовщика Лио и выразить им свое сожаление.

Выслушав все это, Сережа Воронцов тяжело вздохнул: да, тяжела ты, доля «суперстара»…

В студию, помимо Сергея, поехали Элтон, он же Валера Сухоруков, три танцовщицы, среди них Лена, и два охранника, шкафовидных детины, каждый из которых был размером примерно с Фирсова. И уж разумеется – погабаритнее Сережи, который на их фоне казался стройным и почти хрупким, несмотря на достаточную атлетичность и статность.

В студии «Аскольда» поджидали два звукооператора и масса еще каких-то людей, профессию которых Сережа даже не сумел выговорить, потому что он выпил два коньячных бокала виски (разумеется, без всякой содовой и льда), а потом «лакирнул» все это дорожкой «кокаина», которую угодливо преподнес ему на зеркале нигер из шоу-балета.

Ишь как вымуштрованы. Неудивительно, что после всего этого Воронцов не смог делать ничего, кроме как блаженно таращиться на ругающегося матом звукооператора и глупо смеяться (Сережа подозревал, что его подпоили нарочно, но не противился – надо же как-то было мотивировать свой отказ участвовать в сведении уже подготовленного для нового альбома материала). В конце концов на него плюнули и, перезвонив его продюсеру, передали трубку Сергею со словами:

– На вот… изволь сам с ним объясняться!

– Андрюша, – зазвучал в трубке мелодичный мужской голос, еле заметно картавящий на еврейский манер, – это Боря Эйхман говорит. Ты что же это, твою мать, косорезишь там в студии?

– Чев-во? – пробормотал Сережа, который, по сути дела, не воспринял ни единого слова, хотя был вполне вменяем. – Это вообще… кто?

Голос осекся, потом через несколько секунд зазвучал снова с утрированной четкостью и сочностью проговариваемых слов:

– Говорит Борис Борисович Эйхман. Твой продюсер, осел. Ты что же это смазал сведение? И голос у тебя… какой-то буторный. Залипаешь, поц, а? Ты что, не мог повременить до вечера. И так две презентации и концерт. А завтра вручение годовой премии «Аполло». Ты не забыл, что ты номинируешься на «Открытие года»? Ты про это хоть не забыл?

– А… ну да…

– Значит, так… сейчас поезжай домой и никуда не вылезай. Отсыпайся.

– Да-да, – проговорил Воронцов, беспомощно глядя на застывшую в пяти шагах от него Лену. – Да? А, ну конечно. А кто там будет?… Что-то я запамятовал.

– Ну, Андрюха, наверно, ты сильно злоупотреблял во время гастролей, – отозвался продюсер. – Слышал я уже про твои приключения в этом… в последнем твоем пункте гастрльного тура. Готовься теперь вот: «желтяки» налабают статьи в полный разворот и еще приврут, суки. А кто будет? Этого, честно говоря, я и сам не помню. Ну… типа… «Би-2» всякие, «Танцы минус», Чичерина… может, «Сплин подъедет.

– В общем, полный саунд-трек «Брата-2»… – резюмировал Сережа.

Голос Эйхмана снова прервался на несколько секунд.

– Не… ну ты, судя по голоску, вообще жестко залипаешь по полной программе, а? – наконец проговорил он откровенно недовольно.

– М-м-м, – лаконично ответил Сережа, который только сейчас до конца осознал, в какое безумие дал себя вовлечь.

– Гы-ымм…

– Иди спи! – раскатисто рявкнул Борис Борисович и бросил трубку. Сережа послушал короткие гудки и со страшной силой осознал, что в этой роскошной, кондиционированной, забитой дорогущей аппаратурой студии он – Нищин…

– Поехали, Андрей, – сказал один из охранников. – А то вам-то еще ничего… а нас Борис Борисыч рассчитает и на ноль умножит, если мы какой-нибудь облом оформим.

– Погодите, – сказал Сережа, который чувствовал себя уже совсем неплохо, если не учитывать того момента, что его соображение резко пошло на убыль, и прибавилось беспричинной тоскливой веселости (как то ни странно звучит), которая вот-вот грозила «оформиться» – по выражению бодигарда – в беспричинный истерический взрыв.

В груди Сергея, как пар в кипящем чайнике, теснились и накипали такие же беспричинные и обманчиво искренние слова, и если у чайника накипевшее выходило через носик, то у Воронцова через, так сказать, ротик, губы которого уже начинали конвульсивно подергиваться.

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая