А после они... (СИ) - Резник Юлия - Страница 15

– А может, мы лучше где-нибудь пообедаем? Я заказал столик.

Папа такой. Сначала что-то делает, а потом спрашивает. Ну и как ему отказать?

– С радостью.

– Дела подождут?

– О чем разговор? Конечно. Для тебя что угодно.

Сворачиваю открытые на экране компьютера таблицы. Подхватываю сумочку и, взяв отца под локоть, увожу прочь.

Болтая о всякой ерунде, располагаемся в любимом ресторане. Когда папа решил перебраться сюда, я, действительно не очень жалующая Азию, откровенно обалдела. И даже пыталась какое-то время наладить свою жизнь без него, когда отец окончательно переехал. А потом умерла Аленка, и меня стало засасывать в такое болото депрессии, что я в срочном порядке собрала чемоданы и подалась вслед за ним, чтобы тупо сменить картинку перед глазами. Поначалу было очень непривычно, все казалось чужим и странным. И в целом процесс адаптации был нелегким. Зато мне некогда было жалеть себя и страдать. А потом как-то все закрутилось и даже понравилось. По прошествии лет даже представить сложно, что моя жизнь могла бы сложиться как-то иначе.

– … и вот я подумал, почему бы ему этим не заняться. Эй! Жень, ты меня слышишь?

– Фоме? Нашим сайтом? – удивленно моргаю я.

– Ну, если за время, что мы не виделись, у тебя не появилось нового ухажера-программиста, то да, ему.

– Пап! – закатываю глаза.

– Да ладно тебе. Что скажешь?

Не знаю! Скажу, что это отличная идея – совру. Хотя при мысли, что Фома займется чем-то стоящим, еще и в одном со мной офисе, расправляются крылья. На которых, правда, вряд ли получится воспарить к небесам. Это совсем не его уровень. Феоктистов – гениальный программист. Ему будет тесно в нашей фирме. Тесно и скучно.

– Скажу, что он может претендовать на работу попрестижнее.

– Так что ж не претендует, Жень? Или я чего-то не понимаю? Может, у вас под окнами работодатели выстраиваются в ряд, м-м-м?

– Не выстраиваются, – поджимаю губы.

– Вот и я о том. Так что? Передашь парню мое предложение?

– Если ты мне объяснишь, зачем тебе это. Что-то я не припомню, чтобы ты лично подбирал персонал.

– Затем, что моей дочери не пристало встречаться с…

– Ясно. Можешь не договаривать. То есть это единственная причина? Или есть что-то еще? – подбираюсь, не сумев себе объяснить собственную реакцию.

– Ладно. Ты меня раскусила, – будто нехотя бросает отец. – Я хочу немного выбесить его мамашу.

– Зачем? – широко распахиваю глаза.

– Таким бабам это иногда нужно, – туманно объясняет отец.

– Нужно побеситься? Ты серьезно вообще?

– Ага. А то она как запрограммированная машина. Одна работа на уме, да сын. Которому уже давным-давно пора перестать вытирать сопли.

– Тебе-то какое дело до этого?

– Да не знаю. Просто если я ее не встряхну, то кто, да, Жень?

– Нет, пап. Я реально ума не приложу, на кой тебе это надо. Понравиться она тебе не могла, или… Па-а-ап?! – округляю глаза как блюдца. Нет, во дела! Когда бы я еще увидела своего отца, ерзающего на стуле, словно подросток перед вернувшейся с родительского собрания мамкой?

– Да ты ешь, ешь, Жень. Совсем худючая…

Окунаю ложку в свой том ям. Я не очень люблю азиатскую кухню, но этот суп в самом деле – моя любовь.

– Пап, ты же в курсе, да, на что способны женщины?

– Это ты к чему, колбаска?

– К тому, что у генеральши длинные руки. Она даже каким-то образом умудрилась сделать так, что Фоме теперь закрыт вход во все бойцовские клубы острова.

– Ну, это для меня не секрет. С этим я ей помогал лично.

– Ты?! А з-зачем?

– Затем, что не хочу, чтобы ты лила слезы, когда этому идиоту проломят череп. А сам он, похоже, вряд ли остепенится.

Подвисаю, вглядываясь в родные черты, и вдруг так отчетливо все понимаю! Папка… мой замечательный милый папка просто видит в Фоме себя. Ведь он тоже проходил через это! И через смерть любимой женщины, и через последовавшее за этим отчаяние. Как я могла забыть?

– Пап… Ты в нем себя видишь, да?

– Ой, заканчивала бы ты с этим психоанализом.

– Ладно, – смеюсь. – Пап…

– М-м-м?

– А как ты пережил, ну… мамину смерть? Может, твой опыт ему как-то поможет?

– Пока он сам того не захочет, помочь ему невозможно, Женя. Осознай это. Чтобы не было мучительно больно.

Обидно, конечно. Но на правду не обижаются, да? Горько хмыкнув, отворачиваюсь к окну.

– И все же мне интересно, как ты справлялся.

– У меня был охренеть какой мотиватор. Ты не давала мне расклеиться.

– Ты очень любил маму?

– Да хрен его знает. Память – безжалостная штука. Сейчас уже и не вспомнишь, как было.

– Любил, – убежденно киваю я. – Раз не женился еще раз.

– Может, у меня все впереди, – оскаливается отец. И я впервые в жизни вдруг ловлю себя на мысли, что это вполне возможно. В конце концов, ему всего сорок семь, и он просто прекрасно выглядит. Может, у папки и не такие мощные косые, как у Фомы, но пресс у него имеется. А лысина… С тех пор, как папа стал бриться под ноль – его иногда принимают за Джейсона Стейтема. Однажды он даже прикололся и раздал в самолете автографы. Как же мы потом ржали!

Почему я вообще решила, что отец у меня едва не монах? Потому что он не знакомил меня со своими женщинами? Так это как раз таки легко объяснимо. Из-за работы и необходимости быть мне и мамой, и папой вряд ли у него находилось время на поддержание хоть сколько-то серьезных отношений. А знакомить ребенка с любовницей, которые у него наверняка не переводились – не слишком хорошая идея. Я же вижу, как на него смотрят. Даже, вот, сейчас. Фу-у-у… Окститесь, это все-таки мой папа! Облизывайтесь на него, когда я уйду, ладно?!

– Я буду только рада.

– А так и не скажешь, – раскатисто смеется отец. – Никак, ревнуешь папку, колбаса?

– Знакомое чувство? – язвлю в ответ, невинно хлопая глазами.

Отец промокает рот салфеткой. Стучит пальцами по столу и вдруг резко меняет тему:

– Ты же в курсе, да, всей этой возни с контрацепцией?

– Па-а-ап! – едва не визжу я, – мне двадцать пять, перестань, я сейчас просто под землю провалюсь со стыда.

– Ладно-ладно. Я должен был это сказать.

– Предупредить, что не готов стать дедом?!

– Это не самое худшее, что может случиться. Другое дело – болячки.

– Так, теперь точно все! Я отказываюсь это слушать. – Капризно морщу нос. – Доедай, и пойдем. У меня еще полно работы.

– Поговори с Фомой.

– Поговорю. Если ты пообещаешь мне держаться от его чокнутой мамани подальше. Еще не хватало, чтобы она тебе навредила.

– Зубы обломает.

Эх, не надо было мне озвучивать свои страхи. Папка же азартный – жуть. Его сложности нисколечко не страшат, а напротив, добавляют интереса. Пока идем в офис, то и дело на него кошусь. Ну, нет. Он наверняка по молоденьким. А матери Фомы, как бы хорошо она не сохранилась, явно лет пятьдесят. Хотя да, не буду спорить, косметологи отлично с ней поработали. А как иначе, если есть понимание, что в противном случае от твоей клиники камня на камне не останется? Могу лишь догадываться, как над ней трясутся.

Кстати, насчет косметолога. Я давно собиралась озаботиться его поисками.

Остаток дня мотаюсь по объектам с потенциальными покупателями. Я беру на себя только крупных заказчиков. Мороки с такими больше, на покупку им решиться сложнее, но когда это все же случается, мои комиссионные покрывают любые издержки.

Домой еду, на этот раз нигде не задерживаясь. Не могу отделаться от страха, что приеду, а Феоктистов свалил, даже не попрощавшись. Однажды он уже провернул этот номер. Мне потребовалось примерно полгода, чтобы уразуметь, что он не затаился, зализывая раны, а тупо исключил из своей жизни всех, кто мог напомнить ему о прошлом. Ну, то есть практически всех, ага…

– Привет, – с облегчением обозреваю свою идеально прибранную кухню. – А что, мы сегодня без ужина?

– Прости. За время, что тебя не было, я не успел разбогатеть.