Боярская стража (СИ) - Извольский Сергей - Страница 67

Я летел высоко, огненный пегас — так же отброшенный воздушным молотом, чуть ниже. Он тяжелее, поэтому приземлился раньше и покатился, поднимая пыль в сполохах пламени. Я легче, так что и пролетел дальше, спиной врезавшись в остановивший мой стремительный полет забор. Очень четко услышал и прочувствовал как хрустят кости, почти сразу потерял сознание от боли, но тут же пришел в себя. Тоже от боли, когда рухнул на землю.

Пегас — словно безвольный робот, уже поднимался на ноги. Встал он как стоял только что, без видимых повреждений. Я тоже привстал, на одно колено. У меня в руках уже был карабин, который я, не очень понял как, во время полета вытащил из седельного чехла. Целясь из-под конского брюха, я выпустил в адепта стихии воздуха две пули — каждый выстрел сопровождался хрустальным звоном полностью израсходованного янтарного накопителя.

Силой маг воздуха определенно умением и возможностями был сравним со Зверевым, потому что ни одна из пуль не только не пробила его щит, а даже отшатнуться не заставила. Но атаковал не я один — четверо поддерживающих иллюзию магов уже умерли, а фигура повелителя воздуха вдруг оказалась в дымчатом коконе, когда на него обратила внимание Белоглазова. Ноги мага оторвались от земли, фигуру его завернуло дугой, блокируя руки.

Повелитель воздуха оказался силен — с ударившим по ушам звуком заклинание оказалось блокировано, причем Белоглазова покатилась по земле с болезненным криком. Но мы уже были не одни — стремительно падая, в мага врезалось сразу несколько хищных птиц, когтями впиваясь ему в глаза. Похоже, как только мы исчезли под иллюзией, «наши» повелители зверей насытили небо глазами, которые сейчас оказались не лишними. А вот у воздушного мага с глазами возникли проблемы — очень уж громко, аж в жилах стынет, он закричал от боли. Отвлекли его не больше чем на секунду — каждая птица взорвалась кровью и комком перьев, но этого времени хватило: пронзительный вопль оборвал мой третий выстрел, превративший воздушного мага в огненную пыль.

Тишина длилась всего пару мгновений, будучи почти сразу нарушена грохотом выстрелов. Стреляли в основном в Белоглазову — она уже стояла, закрывшись серебристым щитом, но и рядом со мной защелкали пули, в щеку брызнуло колкой осыпью штукатурки со стены. Перекатившись, уходя с линии огня за валяющееся неподалеку бетонное кольцо, я выстрелил в сторону дома — один накопитель в ноль по первому этажу — в дверь, второй в окно.

Мне определенно нравится эта винтовка: дом словно вспух, плюнув огнем из всех окон, полетели по сторонам деревянные ставни, приподнялась часть крыши.

Теперь точно тишина. Относительная, конечно — потрескивал огонь, трещали перекрытия мягко оседающего дома. Кто по нам стрелял я не видел, но огневые точки противника подавлены, без вариантов.

Так, в карабине один патрон в магазине остался и к нему один целый инклюз. Мало, но в маузере еще один накопитель. Пистолет я не потерял, вот он висит у бедра, не сорвался во время полета. Потому что что? Потому что я молодец, заранее подумал и добавил к оружию дополнительный тонкий ремень — в ином месте и в иное время его бы назвали тактическим.

— Ты зачем это сделал? — звенящим голосом спросила Белоглазова.

— Ты зачем это сделал? — следом за ней повторило как будто инфернальное эхо.

Я подумал было, что это эффект для пущего убеждения и осознания, но боярыня резко повернула голову, лицо ее изменилось, приобретая хищные черты. Да и мое, наверное, тоже перекосило, когда я увидел выходящего… выходящее, вернее, из огня и дыма рушащегося дома существо.

Это был такой недавно холеный Александр Анненберг, без сомнений. Вот только побывав в огне, он сбросил маскировку. Австриец сейчас стал похож на виденных в Коканде инферов, хотя выглядел гораздо страшнее. Светлые волосы в беспорядке, часть дымится, часть как огненным языком слизало, костюм в прожженных и тлеющих проплешинах. Кожа — там, где не заляпана гарью и грязью, мертвенно бледная, до синевы. Лицо тоже молочно-бледное, но не везде — вокруг глаз и на скулах чернота в прожилках, как будто под кожу нефть шприцом закачали. Кроме того, черная тягучая жидкость течет по щекам, словно слезы из глаз, но вот самих глаз не видно: очки остались на лице. Стекла покрыты гарью, но видеть существу это не мешало — он уже перемещался в нашу сторону.

Не шел, а именно перемещался, преодолевая расстояние росчерками, мелькая буквально фотографическими вспышками. Наверное, так видят меня те, кто наблюдает мою стрельбу в моменте замедления времени — вот только я всего лишь стреляю быстро, а не перемещаюсь!

Неотвратимо приближающийся инфер вдруг остановился — на его пути возник дымный смерч, который тут же словно ветром сдуло. Анненберг, даже не поворачиваясь, резко выставил руку в сторону Белоглазовой — я это понял и увидел уже постфактум, когда она вскрикнула.

Серая защитная полусфера лопнула с громким звоном, боярыня пошатнулась — ее словно невидимый противник в захват пытался взять, а она сопротивлялась. Рука замершего на месте Анненберга сжалась, как будто смыкаясь на невидимой шее, поднялась вверх и боярыню вдруг подкинуло в воздух. Зависнув над землей на высоте метра в полтора, она страшно закричала — тело ее начало гнуть словно пластичную куклу. Одновременно с ее криком прогремел хрустальный звон — серьги, ожерелье, все защитные камни амулетов Белоглазовой лопнули звонкой очередью, мгновенно превратившись в пыль.

Я вскинул винтовку к плечу, но в сравнении с обратившимся инфером действовал медленно, очень медленно. Перед глазами расцвела черная вспышка, меня откинуло назад. В этот раз улетая, я снес стену небольшого сарайчика, пробив дыру в хлипких досках.

Надо же, живой. И даже на вид целый и невредимый. Видимо, я им еще нужен, поэтому и воздушный маг недавно, как и Анненберг сейчас не ставили целью меня убить или искалечить. Брошенное инфером заклинание прилетело в винтовку, которая превратилась в черный скрученный клубок металла, брызнув щепками деревянного цевья. В момент попадания приклад я упирал в плечо и ударил он меня так, что скорее всего сломана ключица. Мог бы — орал бы от боли, но дыхания не было. Еще мне высушило руки, до полной нечувствительности. Я их вижу, они целые и даже меня слушаются. Вот прямо сейчас пальцы шевелятся — но я их просто не чувствую, не ощущаю как свои, они словно механические протезы мне повинуются.

Не ощущал руки я ровно до того момента, как пальцы не обхватили рукоять маузера. Оружие и кисть объяло пламенеющее сияние, чувствительность вернулась. Время замедлилось, оставив в ушах растянутый крик боли Белоглазовой — я сейчас лежа в куче досок не вижу ни ее, ни инфера, но по тональности крика понимаю, что боярыня умирает.

Поднимаясь, в отчаянии рванулся вперед, выскакивая в пролом. Теперь вижу — скручиваемая фигура девушки так и висит в воздухе, а Анненберг к ней медленно подходит. Он продолжал ее медленно калечить, ломая и скручивая невообразимым образом, на меня даже не глядя. Инфер заметно увлекся — лицо его исказилось в гримасе наслаждения. Он не просто питался и наслаждался ее болью, более того — я видел, как из тела девушки выходит ее аура, серо-голубой силуэт. Анненберг разделял ее эфирное и физическое тело, буквально высасывал из Белоглазовой душу, собираясь ее поглотить.

В маузере у меня оставалось три патрона и один целый инклюз. Когда одновременно с выстрелом хрустально прозвенело, Анненберг даже не посмотрел в мою сторону, не считая меня за угрозу. Только руку с ростовым щитом полусферы выставил.

Действительно, наш уровень мощи несопоставим, но именно на этом понимании Голиафы часто проигрывают Давидам. Стрелял я не в инфера — из винтовки щит воздушного мага даже пробить не смог, а этой твари мой заряд в десять Больцманов тем более как слону дробина будет. Стрелял я в землю перед Анненбергом и получилось все как надо: утоптанная поверхность вздыбилась и тварь высоко подкинуло в воздух.

Очки с лица Анненберга сорвало — так и есть, глаза два черных провала, из которых сочится черная жидкость, от которых и расходятся под кожей прожилки мрака. Отпущенная инфером Белоглазова безвольным мешком рухнула в пыль, очень нехорошо подвернув руку, а откинутый на несколько метров упырь зашипел. Тихо, но очень внушительно — казалось, объемный шелестящий звук шел из самой преисподней.