Кремлёвские тайны - Мусин Камиль - Страница 8

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая

В ее чистых и больших, как озера, глазах я прочитала все, и даже увидела как растерянная секретарша произнесла свое «шайзе» в последний раз.

Погоревала я еще немного, да и успокоилась. Будет еще на моей улице праздник.

«Работай честно, на совесть, и карьера пойдет» – так учил меня отец. И я работала. Сама работа была интересной и отнимала все время, некогда было думать о карьере.

Однако предсказания папы скоро сбылись.

В тот вечер я собиралась идти домой, но Ирина тормознула меня:

– Сиди. По твою душу придут.

– Кто?

– Абзац.

– А зачем?

– Зайдет она ко мне, но я ее попросила еще и для тебя небольшой мастер-класс провести.

Мне было и страшно, и интересно одновременно. Сама Евгения Абзац, легенда российской журналистики, самый слушаемый диктор на Vox Moscovitem, лично будет рассказывать мне то, чего я, наверное, нигде больше не узнаю. Я уже была ей представлена – Ирина представляла меня всем своим именитым гостям. Видимо сейчас Ирина решила, что настал момент, я созрела и меня пора продвинуть на ступеньку выше.

Я терпеливо ждала, от волнения перепила кофе.

В это время в редакцию, пряча глаза, приходили всякие чиновники и офицеры силовых структур, приносили компроматы на начальство и жаловались Ирине на свою тяжкую вертухайскую и лизоблюдскую жизнь. Это были те самые «анонимные источники», рассказывавшие Ирине подноготную и позволявшую ей наносить удары в самые чувствительные места власти.

Ирина пила с ними водку и терпеливо выслушивала их стенания. Меня же от них мутило.

Видимо, чтобы не видеть это позорище, Евгения пришла с заметным опозданием.

На лице царапина, палец был перевязан.

– Что это с вами?

– Спустила с лестницы одного мерзавца. Прямо у нас, на радио.

– Прямо в эфире?

– Практически да. Пришлось его от микрофона оттаскивать. Тяжелый, гад. Потом бегала фиксировать повреждения в травмпункт, а то он потом развоняется, налжет с три короба, и не докажешь ничего.

– А что он такого сделал?

– Не сделал, а сказал. Мерзость, повторять не хочется. Грязная фашистская мразь. Я давно подозревала, что он в глубине своей душонки обыкновенный фашист и антисемит. А ведь сколько лет прикидывался порядочным человеком! Гнать таких надо беспощадно из профессии, из порядочного общества гнать. Иначе загадят все.

– А что он такого сказал-то?

– Передача была про Косово. Он сказал, что Милошевич – жертва обстоятельств. Это Милошевич-то, коммунистический ублюдок, у которого руки по локоть в крови албанских детей, подонок, хуже Гитлера, его терпели-то в Европе так долго только из вежливости – и он жертва?

– Но…– я порядком опешила от взрыва ее знаменитого темперамента – а антисемтитзм-то где?

– А я что, сказала про антисемитизм? Значит, был и антисемитизм. Такие скоты, они всегда антисемиты. Вот увидишь, скоро мы увидим, как он братается со всякими патриотами, имперцами, скинхедами и прочей еще большей мерзостью, чем он сам. Ну да ладно, хрен с ними. Показывай.

Я достала папку с моими последними статьями. Евгения за пару минут прочитала их все по диагонали, хмыкая в нужных местах.

Потом перечитала несколько статей повнимательнее и отдала мне.

– Все ясно. Чувствуется школа «Гражданина» и твердая рука Ирины. Это вам не журфак сопливый. Но… Все равно макулатура.

– Вам не понравилось? – я снова опешила от такого поворота, даже забыв, что надо бы расплакаться.

– Дело не в этом. Языком ты владеешь. Слог легкий, читается незаметно. Но ты слишком добрая. Ты все еще наивная добрая русская девочка. Ты пытаешься оправдать обе стороны. А надо жестче. Мы – правы. Они – нет.

– А как же объективность?

Евгения вздохнула и взяла меня за руку. На меня глядели ее черные глаза, полные вековой печали и мудрости. Она устало произнесла.

– Идет борьба. Борьба требует других орудий. И других личных качеств. Противники не брезгуют ничем. Они люто ненавидят нас, свободных и независимых, и дай им волю, они убьют нас всех, как в 37-ом. И они уже убивают нас, когда им это удается. По-настоящему, до смерти. У них спецслужбы, армия, милиция, власть, государственные СМИ, послушное и агрессивное быдло. Помнишь: «Чудище обло, озорно, огромно и лаяй».

– Стозевно еще.

– Да-да. А у нас – только правда, нравственность и культура. Но этого мало. Чтобы выстоять, чтобы победить, ты тоже должна научиться ненавидеть.

Она сказала это с той же интонацией, как моя мама произносила: «Дочка, надо уметь любить».

Так Евгения Абзац фактически стала моей второй мамой.

Статьи после этого у меня пошли веселее.

Взгляд на происходящее в политическим медиапространстве, как на перипетии борьбы, значительно упрощал понимание многих вещей и открывал новые важные детали, на которые я до этого легкомысленно не обращала внимания.

Я почти безошибочно научилась с первой строки отличать настоящих рыцарей свободы от тех, кто, освоив устоявшуюся в нашем кругу лексику, пытается придать своей писанине некое общественное звучание.

И, разумеется, за версту было видно платных кремлевских провокаторов и лизоблюдов.

Последних я раньше не читала, полагая скучными, но теперь, когда я поняла их функцию, читать их пришлось дословно. Меня просто выворачивало иногда наизнанку от того, как они раболепствуют и холуйствуют перед властью, оправдывают любые ее преступления, превозносят любой идиотизм.

Впервые я обратила внимание на них еще во время операции НАТО против режима Югославии. Тогда, вопреки очевидным фактам зверств клики Милошевича, в тот момент, когда сербские генералы, отдававшие приказы об убийствах сотен тысяч албанских женщин и детей по национальному признаку, они особенно рьяно выполняли идеологический заказ и загадили все газетные площади и эфир пропагандистскими завываниями.

А ведь достаточно было залезть в Интернет и перечитать материалы мировых агентств или отчёты международных гуманитарных организаций, пестревшие сообщениями об очередных найденных массовых захоронениях расстрелянных мирных албанцев – и все становилось на свои места. Но страх потерять кормушку лишал их всего человеческого, даже остатков совести и рассудка.

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая