Выбери любимый жанр

Продолжение следует, или Наказание неминуемо - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 52

Предыдущая
52/52

Изменить размер шрифта:

Он мягко взобрался на пологий скат крыши, кивнул стоящему внизу командиру, и тот немедленно подал следующую команду. Оперативники кинулись к решеткам окон первого этажа и стали трясти их «в бессильной злобе». Толку не было никакого, зато шуму – в избытке.

А Турецкий, ухватившись за оконную раму, просунул лезвие ножа в щели между створками и стал осторожно, чтоб не звякать металлом, нащупывать железную трубку шпингалета. Оп! Зацепилось... Теперь медленно, очень медленно и осторожно... Что-то тихо звякнуло. Внизу, казалось, сейчас вырвут из стен тяжелые кованые решетки, так все тряслось – старались от души. Городецкис мог позволить себе от души смеяться. Что он, собственно, и делал, сыпля во все стороны проклятья, ругань и насмешки на латышском и русском языках.

«Кричи, ругайся! – мысленно подбадривал его Турецкий. – Ори, тетерев хренов! Пока ты орешь, сам вокруг ничего не слышишь!..»

Защелка поднялась, выйдя из паза, рама, подцепленная концом ножа, легко подалась навстречу. Нож скользнул обратно в карман. Вторая рама тоже легко и без скрипа пошла наружу, молодец хозяин, смазывает петли. Турецкий сунул в проем окна ногу. Она осторожно миновала подоконник, концы пальцев уперлись в пол антресоли. Александр Борисович медленно перевалился через подоконник и опустился, присев на пол.

И тут случилось невероятное, непредвиденное! Порыв ветра с громким стуком захлопнул одну раму.

Внизу раздались быстрые шаги. Турецкий почти лег на пол, чтобы его не было видно снизу. Но шаги уже стучали по лестнице, ведущей на антресоль. И он выхватил из кармана пистолет и, сжав его в обеих руках, вытянул перед собой.

Городецкис, разумеется, не ожидал увидеть прямо перед собой ненавистное лицо своего главного врага. Но это было так. У него даже рот открылся, словно сама собой отвалилась челюсть.

– Стоять! – рявкнул Турецкий, держа его серое лицо на прицеле.

Но голова скрылась прежде, чем стихло эхо. И почти сразу снизу ударил выстрел. За ним второй.

– Что, Кощей, влип? – ухмыльнулся Турецкий, вспомнив тюремную кличку Городецкого, тогда еще он по-русски писал свою фамилию, не успел «олатышиться». – Вот видишь, ты еще, пожалуй, мог бы сделать попытку «отмазаться» от убийства в Воронеже, дерьмо ты кандальное, а теперь, после этих выстрелов, я имею все основания не брать тебя живым. Если хочешь еще жить, кидай «волыну» и задирай свои грязные грабки, Кощей! Считаю до трех! Раз!

В ответ прозвучали еще два выстрела. Нет, у него со стрельбой было из рук вон. Пули втыкались в доски антресоли в стороне. Ну что ж, коли так, пусть постреляет, когда-то патроны и кончатся. Турецкий прислушался и, не целясь, сделал выстрел в том направлении, где мог стоять убийца. Вот теперь уже можно было так его называть без сомнений.

Он там, внизу, переместился. И под его движение сделал короткий рывок к лестнице и Турецкий, но, не выглядывая вниз, чтобы тот не определил для точного выстрела его местонахождение. Добротно строил дом старый хозяин, доски толстые, не скрипят.

И снаружи стало тихо. Услышав выстрелы, там перестали стучать и «рваться» в дом.

– Ну, что ж ты молчишь, сволочь? – спокойно сказал Турецкий. – Рассказывай, как ты ни в чем не повинную женщину задушил! Ох, не завидую я тебе, когда ты снова на шконке окажешься! Что они там с тобой, живодером, сделают! А я уж постараюсь, Кощей, чтоб все знали, за что сел. Навсегда ты у меня теперь сядешь, подонок вонючий...

И опять грохнул выстрел – пуля вошла в дерево поближе, это было слышно. А начало лестницы – вот уже, совсем близко. Еще пара шажков. Но появилось такое ощущение, что тот прячется непосредственно под ней, чтобы выстрелить, когда Турецкий станет спускаться. Это почти в упор. Нет, шалишь...

Но если он под лестницей, тогда будет прекрасно виден с противоположной антресоли. Это был интересный вариант.

– Лазарь! – закричал Турецкий, чтобы Дорфманис услышал его на улице.

– Слушаю, как ты? – откликнулся тот.

– Он сдаваться не хочет. Будет отстреливаться до последнего патрона. Зачитай ему, как там у вас положено? Если преступником оказано вооруженное сопротивление при задержании, ну и так далее... Я думаю, что мне самое время открывать огонь на поражение. Как считаешь?

– Ну, если он не хочет. – Адвокат, кажется, разгадал, понял его игру.

– Не, не хочет! Так он уже фактически нам и не нужен!

Две пули быстро «чавкнули» снизу в доски пола почти рядом. Турецкий скользящим шагом сместился в обратную сторону, к противоположной стене. Стрелок внизу не двигался. Он, наверное, очень рассчитывал на свою удачу.

– Он ведь, можно считать, сознался в том, что совершил убийство женщины. Можно это считать его признанием? Как полагаешь?

И еще несколько скользящих шагов вдоль антресоли. Вот сейчас откроется и «пейзаж» под лестницей. Если он еще там... «Ну, давай же, говори, Лазарь! Чего ты молчишь?! Отвлекай же! Говори без передышки!..» Опять замолчал... Ну, что ты скажешь!..

– Я думаю, надо тебе с ним кончать! – дошло, кажется, до адвоката. – Ты очень долго с ним тянешь! Это неразумно...

Мгновенный прыжок в сторону – и вот он! Не ожидал! На миг замер, вскинул руку с пистолетом, но опоздал, уже сидел на мушке. И Турецкий выстрелил в его сжатые пальцы. Худой отчаянно взвизгнул и повалился на бок, выронив пистолет и прижимая простреленный кулак к груди. Александр Борисович легко пробежал по антресоли, в несколько прыжков преодолел лестницу и, вытянув пистолет перед собой, пошел к лежащему «стрелку». Да, это он, человек с фотокарточки, взятой у мадам Бродейкане, ее старший брат, уголовник, убийца. Он смотрел снизу на ствол пистолета в руке Турецкого, и лицо его было искажено от бессильной ярости. Турецкий ногой откинул подальше в сторону лежащий на полу пистолет. Подошел ближе, наклонился и молча вставил, втиснул ему в рот ствол своего, раздавливая губы. Сказал тихо:

– Ну, жму на спуск? Или задушить тебя, как ты Эву, Кощей вонючий? – он опустил над его лицом свою пятерню и несколько раз сжал и разжал пальцы. – Нет, не буду, пожалуй, марать руки, потом от дерьма не отмоешься... А вот перчатки твои найду, и это будет твой окончательный... – И Александр Борисович добавил непечатное слово.

Глаза на сером, пепельном лице медленно вылезали из орбит.

Турецкий резко выдернул ствол из его рта и наотмашь врезал им по зубам – с такой силой, что Кощей захлебнулся...

Потом Александр подошел к двери, выдернул замысловатые щеколды из пазов, ударом пятки распахнул дверь и вышел на воздух. Почему-то показалось, что в доме стало нечем дышать. К нему кинулись оперативники, и он, отдавая им свой пистолет, качнул головой назад:

– Там... живой. И оружие.

К нему, переваливаясь, как жирная утка, торопился Дорфманис, а за ним поспешал его помощник Димитрас, который почтительно нес в каждой руке по ботинку Александра Борисовича...

– Ну? – воскликнул адвокат. – Я все правильно говорил, Саша? – И в глазах его светилось беспокойство, он забыл о своей европейской, изысканной вежливости.

Турецкий молча показал ему большой палец. Взял у помощника свои ботинки, надел, топнул. Кивком поблагодарил.

– Как... состояние? Ты же все сделал верно? Или что-то не так? – с прежним беспокойством спросил адвокат.

Александр Борисович посмотрел ему в глаза, махнул рукой и перевел взгляд на Димитраса и сказал:

– Постарайтесь, молодой человек, никогда не стрелять в живых людей, даже таких... Это до рвоты противно... – Он вздохнул и добавил, вынимая из кармана трубку мобильника: – Позвоню ребяткам, что убийца задержан... Осталось только перчатки его найти. Но это уже действительно дело техники. Спасибо тебе, Лазарь.