Обычная история (СИ) - Резник Юлия - Страница 14

– Да ну тебя.

– Давай еще набадяжу… – кивает Миха на мой опустевший стакан.

– Тут кампари, да? Только немного.

– А что так скромно?

– Боюсь, шеф отругает, если я приду с бодуна в первый рабочий день.

– А, да-а-а, – заливается Миха. – Еще как отругаю, – а потом наклоняется ко мне и, обжигая щеку теплым дыханием, шепчет: – Но ты можешь меня умаслить.

У него улыбчивые губы, нахальные глаза и потрясающе красивый разворот плеч. Он действует слишком в лоб, но это скорее притягивает, чем отталкивает. Все же есть что-то эдакое в мужчинах, которые не только четко понимают, что им нужно, но и знают, как это взять. Моей израненной душе, как оказалось, очень заходит такое внимание. Цементирует пошатнувшуюся веру в себя, дает утраченную опору. К тому же, боги, я ведь не знала другого мужчины, кроме Реутова. И сейчас, когда он меня предал, верность ему кажется едва ли не чем-то кощунственным. Я не верю во все эти «клин клином» и прекрасно осознаю, что меня тупо не хватит на новые отношения, что будет вообще ошибкой в них ввязываться, но чисто для галочки, чтобы вымарать это издевательское «единственный» напротив имени мужа, теперь уже бывшего, почему нет?

Приглядываюсь к Михе внимательней.

– Гуляете?

Вздрагиваю, расплескав коктейль на руку.

– Присоединяйтесь, Таир Усманович.

– Да нет. Я просто мимо шел. Все хорошо? – задерживается на мне темным взглядом немного раскосых глаз.

– Допуск есть, – салютую ему бокалом.

Валеев коротко кивает. Стоят они с Мишей в ряд. И, конечно, когда на них смотришь вот так, у последнего нет никаких шансов. Стрельников просто теряется на фоне более взрослого и матерого Таира. Хотя тот не делает ничего ровным счетом, чтобы подчеркнуть свое положение, просто стоит, сунув руки в карманы брюк, но ты точно понимаешь, кто здесь настоящий хозяин жизни.

– Отлично. Ну, праздник праздником, а долго не задерживайтесь. Завтра полно работы.

– Чет опять смурной шеф, – чешет в затылке Толик, когда тот отходит на достаточное расстояние.

– Со своей ехидной небось поцапался, – хмыкает Таша. – И не боится же, дура, что уведут.

– Кто? Ты? – ржет Мот.

– Кончайте. Как бабы базарные, – одергивает подчиненных Стрельников.

– Да очень надо. Просто обидно. Такой мужик! А кто-то не ценит.

– Не ценит, потому что знает – никуда он от нее не денется. Они Крым и рым вместе прошли. Таир в жизни жену не бросит.

Почему-то нет сил это слушать. Отхожу дальше от столика, поближе к воде. Здесь, конечно, комары, но как-то спокойней. Крым и рым… Да если бы это кого останавливало. Мы с Реутовым тоже вон сколько пережили. Оценил?

Рот заполняется горечью, которая не смывается, даже когда я до дна осушаю стаканчик. Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, думаю о том, что сейчас бы меня здорово выручили Реутовские пять миллионов. Пусть я ни за что не возьму эти деньги, ведь они – своеобразная плата за его спокойный сон с другой бабой, помечтать я могу.

А Ника? Интересно, что она чувствует теперь, когда я на свободе?

Мучает ли ее совесть? Или она боится, как бы он ко мне не вернулся?

Последнего, пожалуй, хочется больше всего.

Чтоб он ее бросил. Чтобы она пережила весь тот ад, что переживаю я…

Но скорее всего, для них ничего не поменялось. И с этим невозможно смириться. Часы показывают восемь вечера. Через час Сашка отправится спать, и они, возможно, переберутся на балкон выпить по бокальчику Пино Гриджио, или завалятся посмотреть какой-нибудь фильм. А может, едва дождавшись, когда моя дочь уснет, закроются в спальне, чтобы потрахаться.

Это мазохизм чистой воды, да… Но зачем-то я вновь и вновь это представляю.

Лазарева сказала, что баба Реутова примерно его возраста… Блядь, наверное, мне было бы не так обидно, если бы он нашел молодую соску. Но нет. И вот чем она его взяла, а? Разговорами о высоком?

Ненавижу. Как же я их всех ненавижу!

Достаю телефон из сумки. Прикладываю к уху. Чем бы вы, суки, ни занимались, придется прерваться, да…

– Алло, – слышится родной голос, шум и стук захлопнувшейся двери. – Кэт? Что-то случилось?

– Я заеду за Сашей в пятницу. Заберу на выходные.

– Кэт… – вздыхает, но я и слова не даю ему вставить.

– Это не обсуждается, Реутов. Твои будни – мои выходные. И попробуй только начать ее против меня настраивать.

– У меня даже мысли подобной не было! – ощеривается тот.

– Ну, вот и хорошо. Значит, около семи пусть будет готова. Я заеду. Только адрес скинь. И кстати, почему ты не купишь ей телефон?

На том конце связи повисает неловкое молчание.

– Или ты купил, только мне не говоришь номер, да? – сама над собой смеюсь, сжав между пальцами переносицу. Господи, это какой-то сюр… Как это со мной случилось? Со всеми нами? Не понимаю. Все кажется, я во сне и вот-вот проснусь. – Какой же ты мудак, Витя-я-я. Боишься чего? Что я по телефону ей стану рассказывать, как ты со мной поступил? Так не надо, Витя-я-я, не бойся. Пусть сначала вырастет. А там, конечно, расскажу обязательно. Не ради мести, Витя… Нет. Чтобы она, не дай бог, не повторила моих ошибок. А то вдруг, Вить, в такого, как ты, вляпается? Тебе же, наверное, тоже для дочки такого бы не хотелось, ну?

Молчит. Ну, а что тут скажешь, правда? Я тоже замолкаю, прислонившись спиной к шершавому дереву. Зачем я это говорю, на кой черт выворачиваю перед ним душу? Нет, пусть боится, конечно. Пусть мается виной… Пусть она его жрет, пусть подтачивает их отношения, делая их невыносимыми.

– Все сказала? – хрипит.

– Нет! Сейчас… – возвращаюсь к столику, знаками прошу мне подлить чего-то, и, отпив половину стаканчика, опять отхожу к воде: – Вот еще… Даже не вздумай называть свою шлюху Сашкиной мамой, вкладывая ей в голову эту мысль. Мама у нее одна – плохая, хорошая – там сама решит. Услышу, что она зовет ее матерью – заберу с концами. И ни-че-го вы мне сделаете. Я уже узнавала в конторе. Скажи, что ты меня понял.

– Я понял.

И столько арктического холода в голосе… Мамочки. Понять бы еще, с чего? Тон мой триггерит? Или сам факт запрета? Да как бы там ни было – пошел он! Пошел он…

– Молодец. Люблю понятливых.

– Надеюсь, ты ее трезвой заберешь, а не как сейчас… – бьет в ответ Реутов. Ах ты ж падла! Думает, я тут горе заливаю, что ли?

– Кэт, ну ты идешь, елы палы?! – очень вовремя окликает меня Стрельников.

– Да, – бросаю Михе, заливаясь деланно-счастливым смехом. – В общем, мне бежать надо. Жду номер дочери, Вить. Пока.

Кэт

– Решила потягаться со Стахановым, Кать?

Выныриваю из кресла. Морщусь, понимая, что отсидела ногу, да так, что на нее не наступить – миллионы шипастых колючек бегут от пятки аж до бедра. И это капец как больно. Даже слезы на глазах выступают.

Присев, с остервенением растираю мышцы.

– Блин, отсидела…

– Еще бы. Десятый час. Домой не идешь чего?

– А вы? – поднимаю взгляд. Валеев смотрит сверху вниз. Гладковыбритое лицо к вечеру покрылось щетиной. А в остальном он выглядит таким же свежим, как и на утренней планерке. Даже белоснежная рубашка, кажется, не примялась. И пахнет хорошо – отмечаю на автомате. Все же у меня определенно появился какой-то пунктик по поводу запахов.

– Работы много, – сощуривается, сунув руку в карман. Я машинально киваю, дескать, понятно. Сама такая.

– У меня тоже. Забыла многое. Приходится вспоминать по ходу. Оттого все идет медленнее, чем я привыкла.

Говорю как есть, хотя, наверное, в моем случае такая откровенность рискованна. Мало ли, еще решит, что я не подхожу. И что тогда мне делать?

– Бесит? – растягивает губы в белоснежной улыбке. Зависнув, смотрю, как тонкие лучики морщинок собираются в уголках его глаз.

– А?

– Бесит, что приходится вспоминать базу?

– А! – выпаливаю со смешком. – Еще как. Но я быстро одупляюсь. Вы не думайте.

– Я не думаю. И даже очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Как-то меня ранило осколочным в ногу. Ничего серьезного, но как же бесило, что для действий, которые раньше совершал на автомате, даже того не осознавая, теперь приходилось прикладывать немалые усилия.