Обычная история (СИ) - Резник Юлия - Страница 10

– Мам! Не лезь, а?

– Не лезла. И чем это закончилось? – поджимает губы. – Ты же не собираешься его простить?

– Он не просит!

– А хочется, чтобы попросил?

Опускаю взгляд к лежащим на столе рукам, невольно сжавшимся в кулаки. «Ну, вот. Узнаю маму», – мелькает истеричная мысль.

– Пока мне хочется исключительно выпилиться.

– Из-за мужика-а-а?

В голосе матери столько презрения, столько неприкрытого искреннего непонимания, что я резко вскидываю взгляд в надежде… Не знаю. Может быть, напитаться от нее этой самодостаточностью. Чтобы и я могла не зацикливаться, не зависеть, не любить его так сильно. Несмотря, сука, ни на что. И не думать, как я поступлю, если он вдруг одумается и захочет вернуться.

А потом опять впиваюсь в экран. Давлю в себе желание рассказать о том, как устроилась, чтобы он не волновался, строчу:

«Ты поговорил с Сашей?»

«Да. Она пока не готова».

«Я в городе».

Телефон долго молчит. Мама выжидающе-давяще пялится.

«Можем где-нибудь пересечься», – приходит ответ. В голову бахает адреналин. Даже встряхнуться приходится, чтобы скинуть пелену с глаз.

– Кать, дочь…

– М-м-м?

– Я тебя в салон записала. Нужно себя привести в порядок, как думаешь?

Мама постукивает по столу холеной рукой со сдержанным телесного цвета маникюром. И выглядит странно ранимой в этой своей неуверенности.

Мне не хочется. Ни в салон. Ни в любое другое место в этой странной, будто не моей реальности. Но мне предстоит встреча с психологом. Вряд ли мне стоит идти на нее вот так, демонстративно подчеркивая, откуда я прибыла. В конце концов, это я заинтересована получить чертовы допуски! Пусть даже пока я не очень понимаю, зачем стараюсь, стараться надо, хотя бы чтобы не подвести Валеева.

А Реутов… Он вообще ни при чем. Я не собираюсь с ним видеться. Потому что он – мое прошлое. Да, очень счастливое. И понятное. Он – часть меня, без которой я пока себя не представляю, но непременно этому научусь.

– Кать, сходим?

– Да. – Откашливаюсь. – Только я сама за себя заплачу.

– О, да господи!

– Сама.

Когда-то я сказала, что не возьму от нее ни копейки. И не собираюсь нарушать данное себе обещание, даже если кажется, что между нами что-то изменилось.

Поход в салон – хорошая идея. Мне приятны чужие касания. Я купаюсь в них, в океане чужой заботы и негромком ненавязчивом щебете. Пусть это суррогат, который можно купить за деньги, мне все равно за что цепляться, убегая от разверзающейся под ногами бездны.

Кэт

Валеев пишет, как раз когда мы закрываем счет в салоне.

«Задержусь где-то до восьми».

Кошусь на висящие над стойкой администратора часы. Только без пятнадцати четыре. Набираю ему в ответ короткое «ок» и ловлю свой равнодушный взгляд в зеркальной панели, отделяющей одну зону зала от другой. А я ничего все-таки. Может, если Реутов увидит меня такой… Что? Пожалеет? Или бросится возвращать? Нет, ты вообще серьезно, что ли, Кэ-э-эт! – заходится лающим смехом внутренний голос.

Да. Глупо. Стиснув зубы, иду на улицу, пока мама о чем-то щебечет с вышедшим ее проводить парикмахером. Сажусь на опоясывающий клумбу заборчик. Подставляю солнцу лицо, а то до того жжет, что на коже тут же проступает заботливо втертый косметологом крем. Но в тень пересаживаться лень. Да и вряд ли там так уж прохладней.

– Ну, что, может, где-нибудь поужинаем? – спрашивает мама, присоединяясь ко мне минут через пять.

– Я лучше прогуляюсь.

– По такой жаре? – обводит меня настороженным взглядом. Кажется, она что-то подозревает. Но мне плевать, если так. Я давно уже ни перед кем не отчитываюсь, и не ищу ее одобрения. Те времена в прошлом.

– Хочется пройтись по родным дворам, – пожимаю плечами, отчего с одного из них сползает лямка сарафана. Решив не забирать купленное в браке барахло, я все же переоделась в ни разу не надеванное платьишко, с которым у меня не связано никаких воспоминаний. Наверное, нужно устроить шопинг, но от одной мысли об этом ноют зубы. В толпе мне плохо. – Где-то к семи вернусь.

– Ну как знаешь.

Поднимаюсь с заборчика, лениво переставляя ноги, устремляюсь вверх по улице. Через несколько сотен метров ныряю между дворов, срезая по дороге к цели добрые полкилометра. Иду не спеша, озираюсь. Здесь, в старом, давно обжитом квартале за три года моего отсутствия ничего практически не поменялось. И оттого ощущение ушедшего времени истончается и пропадает вовсе по мере того, как иду. Я ускоряю шаг, вдыхая аромат высохшей в пыль земли, подвальной сырости и отцветающих лип, здороваюсь с сонным дедком, проходящим мимо, ныряю в арку, а там – через парк, откуда уже можно разглядеть ощетинившуюся антеннами крышу нашего старого дома.

Ладонь взмывает к разрывающейся от боли груди. В боку колет от того, как быстро я припустила. А телефон с так и не отвеченным сообщением от Реутова начинает жечь пальцы. Ведь по большому счету надо было все же ответить. Не оставляя шанса. Ни ему – в очередной раз выгулять белое пальто. Ни себе – выставить себя полной дурой. Все еще вчера разделилось на «до» и «после». Краски выцвели. Полутона сошли. И вот уже как на рентгеновском снимке – нутро людей. Его гнилое нутро.

Падаю на скамейку напротив входа в подъезд. Мутит. Картинка перед глазами превращается в серое смазанное пятно. Прикрываю глаза. Под закрытыми веками горячо. Неужели я не все слезы выплакала?

– Катя! Неужели ты?! – раздается смутно знакомый голос.

– Лариса Львовна?

– Что ж ты тут на солнце расселась? Давай-ка, пойдем в прохладу. У меня сангрия холодная, как чувствовала – будет повод! – натурально тянет меня за руку соседка с первого этажа. Иду за ней. Ну не отбиваться же? А она все тарахтит, и тарахтит. И тоже, кажется, совсем не изменилась. Хоп – и я уже сижу за накрытым белоснежной скатертью столом с бокалом охлажденного вина.

– Ну, давай. Рассказывай. Давно ты… – сводит брови, не договорив. Конечно, о том, что я села, никто не трубил в рупор на каждом углу, но Лариса Львовна – барышня непростая, видно, полюбопытствовала, когда я сошла с радаров.

– Вчера.

– Вот и хорошо. А то я уж думала, и не свидимся. Не молодею же!

– Так и не скажешь.

– За комплимент спасибо! – чокается о край моего бокала, весело смеясь: – А так, в общем, какие планы? Чем занимаешься? Сашка твоя с кем? Про твоего мудака, прости, не спрашиваю.

Улыбаюсь. Раньше Лариса Львовна в Реутове души не чаяла. Так и хочется спросить – что случилось? Но вместо этого я коротко рассказываю о том, как так быстро выбралась.

– Так Сашку-то будешь забирать или как?

– Я пока не решила. Она от меня отвыкла, и школа ж еще, а я жить буду в маленьком городке. Вряд ли ей там понравится после… – неопределенно машу рукой.

– Как этот козел все продумал, да? И не прикопаешься ведь, паршивец!

– Да уж, – ставшим привычным движением тру грудь. В окно льет предзакатное солнце, сквозь бокал устремляю взгляд на колышущиеся занавески… Чего бы покрепче мне. Сангрия все же так себе анестезия.

– Ну, в этой ситуации тоже есть свои плюсы.

Не то чтобы интересно. Я вообще не знаю, зачем здесь сижу.

– Это какие же?

– Будет больше времени на личную жизнь, – подмигивает Лазарева, поигрывая нарисованными бровями.

– Да уж какая тут жизнь? – хмыкаю. – Я на мужиков теперь смотреть не могу, Лариса Львовна.

– А вот это ты зря. К мудакам у тебя пожизненный иммунитет, а от нормального чего отказываться, Катюша?

– Прям иммунитет? – хмыкаю.

– А как же? Это ведь как ветрянка для здорового человека – раз переболел, и все.

– Не уверена. Знаю дам, которых только на мудаков и тянет, – осушаю до дна бокал.

– Ну, так то больные люди, лапушка. А ты у нас не такая, – замечает с уверенностью соседка, откровенно меня смеша. Не такая, блядь. Откуда ей знать, если я и сама не в курсе, какая я? Меня без Реутова нет. Я как будто им вся пропитана. И эта отрава по капле убивает меня изнутри.