Волга впадает в Гудзон - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 51

• Предыдущая
• 51/53
• Следующая

– Сравнили же вы Москву-то и нас, – невольно улыбнулся Коломийцев. – Ну так что – все же сами будете его брать? Я имею в виду на выходе?

– Сами, – твердо кивнул Яковлев. – Давайте еще раз повторим весь план захвата, потом заедем за вашим Орестом...

В тот момент, когда «газик», доукомплектованный местным оперативником, подъехал к дому Калинкиных, теплый осенний день уже вовсю вошел в свои права. Солнце светило так ярко и так по-летнему пригревало выглядевший почти безлюдным Чигирин с его, судя по всему, никогда не знавшими асфальта улочками, что с трудом верилось в цель, которую преследовали люди в «газике».

Кажется, единственным преимущественным обстоятельством для них была особенность местной застройки, при которой примерно две трети домов своими окнами смотрели на собственные огороды и сады, демонстрируя уличным прохожим слепые, мазанные глиной и выбеленные стены. Именно к такой категории домов относилось и жилище Калинкиных. Яковлев и Калина, выскользнувшие первыми из машины, бесшумно заняли места по бокам высоких дощатых ворот, довольно широких, – вероятно рассчитанных на то, чтобы выгонять через них на пастбище крупный скот. В ворота – так же как это делалось и в русских деревнях – была врезана глухая калитка с круглой прорезью. Хозяева и здесь предпочитали знать заранее, кто именно потревожил их покой – званый гость или незваный...

Где-то в глубине двора, за потемневшими от времени досками, мирно кудахтали куры, повизгивали поросята, в отдалении слышались и чьи-то голоса. Кто-то рассмеялся, что-то спросил мужской голос...

Володя и Игорь одновременно, словно по команде, извлекли оружие, Яковлев слегка кивнул моментально напрягшимся Негорюйко и Коломийцеву. Оперативник, оказавшийся тоже далеко не молодым человеком, держался, как отметили москвичи, лучше всех, во всяком случае, проявил некую толику артистизма, когда в ответ на стук Негорюйко в ворота послышались шаги – явно мужские – и хозяин поинтересовался, кто именно рвется на подворье. Хозяин?

Володя Яковлев перехватил молниеносный взгляд Игоря, и вновь почти одновременно оба взяли пистолеты на изготовку, почти вжавшись в чужой забор. Калина ощутил в этот момент знакомый ему по прежнему опыту, по многочисленным взятиям металлический холодок, всегда предваряющий развязку операции. Володя Яковлев почувствовал вдруг, как какое-то тревожное предчувствие сжало на мгновение его сердце. Но менять что-либо, тем более предупреждать участкового и его коллег об осторожности было невозможно, за забором наверняка слышен каждый шорох. Тем более что Коломийцев уже заговорил, заговорил, как услышали оба москвича, к их ужасу, плохо... Голос участкового был напряженным и далеким от естественного: видимо, он уже понял, что за воротами не хозяин дома, а его гость...

– Участковый, откройте, пожалуйста, – произнес он. – Проверка документов.

– У нас уже проверяли, – холодно возразили из-за ворот. – Кроме того, хозяев нет дома, зайдите попозже...

– Нас не хозяева интересуют, а гости. Вы ведь гость? Тут у нас самих проверка понаехала...

Но за воротами уже слышались быстро удалявшиеся от них шаги, и, прежде чем Яковлев успел вмешаться, остановить ход провалившейся – что было для него очевидно – операции, оперативник резко отодвинул Коломийцева с дороги и неожиданно сильным ударом ноги распахнул ворота, сломав несколько подгнивших досок.

– Стоять! Брось оружие! – Игорь Калина резко оттолкнул Ореста с дороги и ворвался во двор, почти сразу же раздался выстрел... Все дальнейшее Яковлев видел словно со стороны, включая самого себя, действовавшего на автомате. Неловко споткнувшийся на ровном месте Калина, словно наткнувшийся на невидимое препятствие, успевший оттолкнуть неповоротливого Ореста, но не успевший сам уйти из-под пули, выпущенной Федором Слепцовым – наугад, на бегу, – но остановившей Игоря, медленно оседавшего на землю – так медленно, словно время застыло, а пространство сгустилось...

Он сам, тоже медленно, поднимающий дуло своего верного «макарова», доброго, старого, ни разу не подводившего друга, отчаянный женский визг где-то далеко-предалеко, в другом, параллельном мире, знакомое мягкое сопротивление курка под пальцем... Звука выстрела – своего выстрела – он не слышал. Просто увидел, как убегающий в сторону огромного, действительно пустого огорода Слепцов упал, словно ни с того ни с сего, просто так. Как вылетел из его руки черный смертоносный ствол и тут же раздался почти звериный вой сквозь оскаленные зубы капитана, перекатившегося по земле, потом замершего с задранной ногой: его враз покрасневшие от крови пальцы, которыми вцепился в колено... Смертельная ненависть, исказившая лицо Федора Слепцова в тот момент, когда к нему подбежали, размахивая бесполезными своими пистолями, черкасский прапор и местные менты...

Сам Яковлев подойдет к Слепцову гораздо позже. После того как с неожиданной легкостью оторвет от здешней земли, прогретой чужим солнцем, потерявшего сознание Игоря, на какой-то нездешней силе донесет его до «газика»... И позднее никакими усилиями воли ему не удастся вспомнить, каким благим матом орал он на перепуганного водителя и подоспевшего Ореста, как витиевато, в пять этажей, крыл их за то, что слишком медленно загружаются в машину, за то, что вызванные по рации их коллеги слишком долго не появляются, за то, что проклятый «газик» слишком неторопливо двинул с места в сторону наверняка паршивой больницы местного разлива, наверняка с криворукими, пьяными, тупыми докторишками...

...Когда он пришел в себя, Федор Слепцов уже не выл, потеряв, так же как и Игорь, сознание, – видимо, от болевого шока: если пуля попадает в коленную чашечку, это действительно больно, очень больно. На окровавленных руках капитана, несмотря на это, были наручники.

Лицо Тараса Антоновича, когда он поднял его на Володю, так и не поднявшись сам с корточек, словно охраняя уже никуда не способного бежать Слепцова, тоже было выпачкано кровью.

– Сейчас врачи приедут... – почему-то виновато произнес он. Яковлев молча кивнул, безразлично глянув на безвольно валявшегося на земле капитана.

Негорюйко, по-прежнему сидя на корточках возле него, неловко кряхтя, засунул руку куда-то за собственный ремень и извлек на свет металлическую солдатскую флягу, слегка помятую. Отвинтил пробку и протянул Володе.

– Глотни, – переходя на «ты», сказал он. – Не суперечь мне, глотни, хлопец... Выживет твой Калина, увидишь – выживет!..

Яковлев молча взял флягу и действительно глотнул. Жидкость, попавшая в глотку, оказалась обжигающей, словно чистый спирт. Возможно, это и был спирт, но он сделал еще пару глотков, прежде чем вернуть флягу хозяину. Поблагодарить его он не успел, за спиной раздался гудок машины, и, обернувшись, Яковлев увидел обыкновенную неотложку, словно вынырнувшую из времен его детства...

А врачей Владимир Яковлев, как выяснилось, ругал совершенно напрасно. Когда после четырехчасового ожидания в чистенькой, выкрашенной белой краской приемной местной больнички, как показалось ему неправдоподобно крохотной, к ним спустился по деревянной, скрипучей лестнице человек в белом халате, пожилой, с покрасневшими от усталости глазами, Володя сразу понял, что ругался он зря. Перед ним был настоящий доктор, такими изображают в книжках и в кино пожилых профессоров, и от этого Володя сразу почувствовал к нему доверие.

– Ну вот, – произнес доктор и улыбнулся. – Теперь я могу сказать вам точно: и жить ваш коллега будет, и побегать еще побегает... Легкое, правда, слегка задето, но, думаю, все обойдется. Но месяцок примерно поваляется, возможно, недели три... Нет, транспортировать его пока нельзя, да и надобности нет. Обойдемся своими силами... Считайте, повезло обоим: два месяца ругался с Черкасами насчет крови, а как раз позавчера прислали, как раз нужной группы...

– Что со вторым, – тяжело сглотнув, спросил Володя. – Тоже выживет?

– Ну это уж скорее от вас зависит, а не от нас... Хотя, я слышал, – вздохнул доктор, – смертная казнь в России теперь отменена?

• Предыдущая
• 51/53
• Следующая