Перед стеной времени - Юнгер Эрнст - Страница 30

Предчувствие заката впервые оказалось связанным с материальным аспектом человеческого труда. Возможный конец света рассматривается как непосредственное следствие нашей работы, нашего поведения. Это не то же самое, что катастрофы, о которых повествует Книга Бытия: всемирный потоп, уничтожение Содома или вавилонское рассеяние народов. То были акты правосудия.

Башня не упала, хотя строительство Вавилона остановилось: «И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город»[71]. Человеческая заносчивость получила отпор на потенциальном, перспективном уровне, и разрушение ее материальных проявлений (вследствие ошибки архитекторов или строителей) оказалось ненужным. Она обнаружила себя уже в том, что народы объединились и говорили на мировом языке, а это противоречило плану творения (см. Сирах. 33:16).

В отличие от библейских бедствий, современным апокалиптическим предчувствиям свойственна одномерность. Они связаны с человеческими делами, которые не встречают ни поддержки, ни противодействия. Поэтому даже там, где принимаются во внимание моральные аспекты, терапия не эффективна. Без архимедовой точки опоры, то есть без трансцендентального компонента, морализм способен лишь вертеться вокруг самого себя: в человеческом и «слишком человеческом». Поэтому сегодня даже мыслитель может сказать: «Если бы не то-то и не то-то, все было бы в порядке». Хотя на самом деле, если бы не то-то и не то-то, все, вероятно, было бы еще ужасней. Не говоря о том, что стоит одной ужасной картине рассеяться, ее место тут же занимает другая.

Такие и подобные тезисы питаются за счет отождествления морали со здравым смыслом. Мир полон разумных людей, упрекающих друг друга в неразумии. А вещи тем временем идут своим чередом – совсем не так, как все предполагали. Тот, кто наблюдает за этим ходом, стоит ближе к истокам, чем тот, кто прислушивается к спорящим партиям, вне зависимости от того, обсуждают ли они создавшееся положение фракциями или же в полном составе.

То, что события не следуют плану, а в лучшем случае могут быть оттушеваны в соответствии с ним, не так печально, как принято считать. Самая удручающая картина – это технократия, контролируемое господство, осуществляемое калечащими и искалеченными умами.

Гибель мира без трансцендентальных, метафизических аспектов и того мощного света, который исходит от них, уничтожая страх, – печальная картина, порожденная угасающей фантазией времени упадка.

Чтобы двинуться дальше, мы должны не живописать ужасы, а воспринимать противостояние им как необходимый этап пути. В таком случае отдельный человек перестанет быть беспомощным существом, чей слабый голос тонет в море других голосов. Он будет хозяином великих решений, если осознает свою свободу, которая делает его независимым от истории и текущих событий. Он возьмет мир в свои руки.

В этом отношении Гердер ведет нас дальше Гегеля. У него мировая история служит воспитанию человека, то есть представляет собой своего рода педагогический курс. Возникающие апокалиптические видения не только предупреждают об опасности, но и предвещают великие перемены, требующие подготовки, а также очищения. Если этот уровень будет достигнут, мир уже не сможет «закатиться».

Много говорят о том, что человек разумнее как отдельная единица, чем как частичка огромного механизма. Поэтому индивид должен уйти в себя, сосредоточиться на себе. Существуют проблемы, которые не решаются экстенсивно, зато могут быть решены интенсивно. Только отдельный человек способен с ними «покончить». В первую очередь это касается тех случаев, когда катастрофа неизбежна. Индивид не может оградить себя от нее, но может выйти из сферы безликих чисел и статистики в сферу, где царит другой закон.

Эта задача стояла перед человеком всегда. С уходом каждого из нас мир как его представление гаснет, оставаясь собственностью ушедшего. Наступает конец света. Как человек мирится с перспективой своего светопреставления, например, во время смертельной болезни или в ночь перед казнью? Пребывание наедине с конечностью своего бытия – одна из важнейших встреч на человеческом пути. Ни боги, ни животные в этом событии не участвуют.

Многие возразят, что при таком взгляде переживание апокалипсиса оказывается сугубо личным делом. Так и есть. Триумф индивида – источник неизмеримой силы, свободы в самом глубоком смысле слова, неподвластной цифрам. Здесь и Елеонская гора, и камера Сократа. Они всегда рядом.

По тому, как и в какой степени человеческий дух предается панике, определяется его ранг. Это замечание имеет не только этическое и метафизическое, но и практическое, временное значение. Во время любой катастрофы, будь то пожар в театре или кораблекрушение, человек, не потерявший голову, может спасти жизнь не только себе, но и другим. Хорошо, если он директор театра или капитан корабля, хотя это не обязательное условие. В подобной ситуации должно проявиться не столько знание технических нюансов, сколько нечто неуязвимое внутри человека. Даже когда счастливый исход невозможен (например, одинокое судно терпит бедствие в Арктике), такой капитан позаботится о том, чтобы команда вела себя по-человечески, а не превратилась в стаю обезумевших зверей или племя каннибалов.

Хотя практически мы, конечно же, стараемся исключить катастрофу, на теоретическом уровне мы тем не менее должны принимать в расчет ее вероятность и даже неотвратимость. В этом преходящем мире преходяще все. Обращаясь к врачам и принимая лекарство, больной поступает правильно. Но не менее правильно, учитывая возможную близость смерти, на всякий случай подготовиться к большому путешествию, независимо от того, считает ли человек, что у этого пути есть цель. Прежде чем уйти, он приводит свои земные дела в порядок. Тот, кто выдержал встречу с бренностью и сопутствующим ей страхом, одержал верх над болезнью, к чему бы она ни привела.

Ошибочно думать, что болезнь бессмысленна. Болезнь – это проверка.

У нас нет недостатка в мерилах для сравнения. Человек, проведший ночь в подземелье римского амфитеатра, ощущал полный упадок сил. Еще до заточения ему доводилось пережить немало ужасов: сначала его преследовали, потом хватали, допрашивали, пытали, бесчестили. Ночь. Хищные звери гремят решеткой. Их беспокойство, их завыванье глубоко врезается в душу. Но еще страшнее гул толпы, огласивший амфитеатр с наступлением утра. В голосах слышится радостное ожидание. Зрители, заполняя ряды, спорят из-за лучших мест, разносчики еды и напитков расхваливают свой товар. Рассаживается знать, прибывают всадники и сенаторы, последним является сам цезарь. Все они думают и чувствуют иначе. Их в тысячи раз больше.

Наконец решетка поднимается, и стражники выталкивают на арену горстку людей. Солнце режет глаза, но внутренний свет сияет еще ярче. Так падали империи, так менялся мир.

Светопреставление, которое находится в руках людей и зависит от их решения, – это нечто совершенно новое, даже если относить его только к области предположений. Мир как дом, как большой амбар, который может сгореть, и люди как дети со спичками – такая картина уже является признаком выхода из исторического пространства.

Прежде в таких масштабах могло действовать только божество. Огонь шел сверху, а не снизу. Саваоф не перестает спрашивать себя, не следует ли уничтожить всех людей до единого, и у него есть на то основания. Резонно, что, посягая на права божества, человек становится титаном. Более того, такая атака должна непременно предшествовать его вступлению в новые полномочия. Другой вопрос, какие силы ему понадобятся.

По сравнению с бедствиями, описанными в Книге Бытия, наши катастрофы – только предупреждения. Сейчас человечеству грозит не искоренение, а скорее избыточная численность. Ни в том, ни в другом случае от наших статистических прогнозов пользы не будет. Речь идет не о таких вещах, с которыми можно справиться при помощи цифр.