Злой гений Порт-Артура - Романов Герман Иванович - Страница 4

Владимир Александрович оторвался от мыслей, бросил взгляд вниз. По склону поднималась группа офицеров в белых летних кителях, блеснули золотом генеральские погоны. Ирман стал спускаться вниз, все же непосредственного начальника нужно встречать в артиллерийских двориках, где расположилась батарея с пятью 152-мм крепостными пушками в 190 пудов весом. И пусть эти пушки были образца 1877 года, но снаряженную восемью фунтами черного пороха бомбу могли забросить чуть дальше семи верст. Но, к сожалению, такая батарея была одна, правда, имелось еще пять менее дальнобойных пушек того же калибра, но укороченных, в 120 пудов. Остальные три с половиной десятка орудий артиллерии представляли на треть девятифунтовые пушки, в 107 мм – более тяжелые крепостные и легкие полевые, но их была ровно дюжина. А две трети – легкие, 87-мм пушки, четырехфунтовые, образца 1877 года. Но дальность стрельбы у них была приличная: снаряд летел на шесть с половиной верст.

Вот только рапорт отдать не пришлось – Фок отмахнулся и с нескрываемым ехидством во взоре стал рассматривать артиллерийские позиции. Ирман напрягся – чувствовалось, что генерал собрался плеваться ядом, что та гадюка, и повод у него имеется, причем веский, раз на губах появилась презрительная, для него повседневная улыбочка.

– Как красиво стоят пушечки, колесико к колесику, открыто, словно на параде. И расчеты застыли у них бравые, не понимают красавцы, что начнется штурм, и они превратятся в покойников, холодных и еды не требующих. Сплошная экономия для наших интендантов.

Фок плюнул ядом по своей привычке – Ирман покрылся багрянцем, ибо он не командовал ротами крепостной артиллерии, так как генерал ему их не подчинил. Хотя мог бы довериться своему начальнику артиллерийской бригады и сосредоточить в одних руках общее командование.

– И кто же так решил пушки поставить, хотелось бы спросить?

– Орудия ставят по плану штаба крепостной артиллерии, я возражал против этого!

– Вот и хорошо, что возражали, я прислушался к вашим доводам, а потому обе роты крепостной артиллерии подчиняю вам всецело, отдам приказ незамедлительно. Да, как тут все запущено!

Начальник дивизии обвел взглядом позицию и отчетливо хмыкнул, на губы наползла ехидная улыбка. Владимир Александрович застыл, не в силах поверить: Фок открыто признал свою неправоту? Да такого быть не может! Но нет, он все правильно расслышал, не ошибся, вон и старый генерал Надеин стоит, потрясенный словами начальника. Да и командиры стрелковых полков переглянулись, особенно выразительным был взгляд у полковника Третьякова, буквально ошарашенного словами Фока (подчиненные ему батальоны и занимали гору Наньшань).

– Придется исправлять ситуацию, господа, нам здесь драться! Давайте посмотрим карту, я тут наскоро сделал отметки…

– Гора Наньшань, которую предстоит оборонять вашему полку, Николай Александрович, имеет ключевое значение. – Начальник дивизии посмотрел на Третьякова, и полковник только кивнул головой: для него это и так понятно, раз укрепления строят, как говорят, денно и нощно.

Его 5-й Восточно-Сибирский стрелковый полк входил в состав 2-й дивизии, но сейчас стал «пасынком» в 4-й дивизии генерал-майора Фока, переданный в состав Квантунского укрепленного района. Понятно, что требовалось усиление, вот только оказаться в таком подчинении Николаю Александровичу сильно не нравилось. И на то были причины!

Александр Викторович рассматривал вверенную ему дивизию как в былое время московских царей рачительный и добрый боярин, то есть как свою собственную вотчину. По-настоящему заботливый к солдатам, великолепно знающий нюансы их нехитрого быта, вникающий во все проблемы службы, Фока имел огромное влияние: солдаты его любили, а младшие офицеры уважали и считали его примером истового служения Отечеству.

И действительно, было за что так обожествлять генерала нижним чинам, хорошо знающим его с Китайского похода 1900–1901 годов, поэтому давшим ему единственному среди артурских генералов персональное прозвище. Вот только популярность у солдат и офицеров вызвала стойкую неприязнь у старших командиров. Въедливость и язвительность Фока оказались настолько ядовитыми, что штаб-офицеров трясло от едва сдерживаемой злобы.

Нет, в тупости генерала не упрекнешь – старик был знающим военное дело, даже статьи писал, что для «вечных строевиков» редкость. А еще опытным и, что самое главное, боевым генералом, прошедшим весь путь с самой низовой должности субалтерн-офицера, командира отдельного батальона и трех полков, и имевшего блестящие аттестации не только от начальства, но и от подчиненных. Один из первых георгиевских кавалеров в войне с турками. Репутация складывалась давно. А еще Фок получил почетное золотое оружие «За храбрость» в боях против китайцев, вместе с очередным ранением, будучи начальником стрелковой бригады.

Настоящий тернистый путь обычного офицера, лишенного семьи и детей, посвящавшего все свое время службе и потому никогда не прибегавшего к спасительным связям, как гвардейцы. Или к академической ступеньке, что исполняла роль карьерного трамплина, как большинство штабных офицеров, что сейчас занимали весьма высокие должности начальников бригад и дивизий, уже ставших генералами. И тем обогнавших самого Третьякова, который не являлся генштабистом, а был сапером, окончившим инженерную академию, лишь недавно ставшим командиром номерного Сибирского стрелкового полка.

Очень медленное продвижение по службе обычного, без связей офицера, которому в октябре исполнится пятьдесят лет, когда нет перспектив на генеральство и пора задумываться о пенсии с отставкой. И таких здесь, в Порт-Артуре, подавляющее большинство, иначе не служили бы на Дальнем Востоке, очень «дальнем» от столицы, где делают головокружительные карьеры и сколачивают состояния.

Так что здесь Фоку нельзя было завидовать: старик выслужил чин и ордена не на паркетах, а на поле боя да тяжкой службой, которую тянул чуть ли не полвека, если кадетские годы посчитать.

Да и то обстоятельство, что тридцать лет тому назад генерал несколько лет прослужил в Отдельном корпусе жандармов, не вызывало ни у кого из офицеров неприязни. Ведь не за деньгами или карьерой туда пошел, да и от военной службы не собирался укрываться «голубым мундиром» – таким руку сейчас не протягивали. Служил ведь Фок в Польше в те далекие года, когда этот край еще продолжал бурлить после подавленного восстания. Русских офицеров и солдат там часто подло убивали ударом кинжала в спину или выстрелом из револьвера. А потому какая сейчас может быть неприязнь к тем служивым, кто защищал спокойствие и порядок на территории Привислянского края?!

Тем более, когда началась война с турками, капитан Фок немедленно отправился в действующую армию, где прославился беззаветной храбростью. Потом служил в Туркестане – от такого «счастья» старались уклониться всеми способами, а генерал получил в 38 лет под свое командование отдельный батальон, что говорило о многом…

– Но эта гора – не главная наша позиция, как считают многие, включая высокомудрых штабных и прочих полковников.

От намека Фока многие чуть не заскрипели зубами, но промолчали.

– О да, они здесь все побывали, чередой прошли, осмотрели, обнюхали, ткнули пальцем в гору Наньшань с умным видом, а мы все взяли под козырек и аки борзые собаки бросились выполнять указания.

Третьяков, как и другие офицеры, спрятал невольно вырвавшуюся ухмылку – так оно и происходило. И вообще до начала войны с японцами из проверяющих только начальник 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Кондратенко предложил начать строительство укреплений на Цзиньчжоу, на что нужно было ассигновать одиннадцать тысяч рублей. Денег, как это водится в России, в казначействе не нашлось, и работы не стали проводиться. Зато с началом боевых действий закипел настоящий каждодневный аврал: и финансирование появилось, и материалы откуда-то привезли, и китайцев нагнали большим скопищем.