Магическая практика. Пройти и (не) влюбиться (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 10

На шум прибежала хозяйка и, уперев руки в бока, уставилась на воцарившуюся разруху.

– Т-табурет, – заикаясь, начала объяснять я. – П-пошел.

Да что я как маг-первогодка, право слово!

– И что? Ну пошел! – Мастра Морелли угрожающе надвинулась на меня. – Походил бы да перестал. Хорошая была мебеля! Послужила бы еще! Ты как хошь, но либо починяй, либо плати!

Ничего себе заявочки! Они тут что, совсем не удивляются ходячим табуретам? От смятения в голове все спуталось.

– Мне нечем заплатить…

– Тогда починяй!

– Я… Дайте мне минутку.

Хозяйка сурово посмотрела, но ушла, оставив меня одну. Не до конца понимая, что делаю, я вытряхнула вещи из саквояжа на кровать и начала сгребать щепки.

Я знала человека, для которого собрать табурет обратно – пара пустяков. И этот человек почти наверняка не захочет помогать. Однако денег у меня не было, и выбора, похоже, тоже.

Я слетела с холма, позабыв об усталости, и сунула деревянные обломки Леону под нос.

– Фу! Что это?

– Табурет, – зачастила я. – Я сижу. А он пошел. Хозяйка ругается. Мне нечем заплатить!

– Табурет пошел, говоришь? – иронично поинтересовался Леон. – А кровать с тобой пока не разговаривала?

Он мне не верил! Да я и сама уже сомневалась, что увиденное не примерещилось мне от усталости и недосыпа.

– Почини его, – попросила я.

– Что? – Леон изогнул бровь.

– Пожалуйста!

– А что мне за это будет?

Я прикусила губу. Вот я дура. Не станет он помогать. Вон физиономия какая довольная сделалась! Да и что я могу ему предложить? Поцелуй? Аж живот подвело от злости на саму себя: не хватало только начать расплачиваться поцелуями.

Я вытряхнула щепки Леону под ноги: он едва успел увернуться, воскликнув: «Что творишь, ненормальная?»

Предложу хозяйке отработать. Огород вскопаю или еще что-то полезное по хозяйству сделаю. Договоримся. Наверное.

Я шла и вытирала со щек слезы, надеясь, что Леон их не увидит со спины. Слишком длинный день, слишком много всего навалилось. Завтра снова буду сильной, но сейчас никак не получалось.

Я потихоньку пробралась в свою комнату, заперлась на хлипкий крючок, рухнула на постель и проревелась. Когда немного полегчало, я умылась остатками воды и пошла разыскивать хозяйку.

Я шагнула за порог и чуть было не полетела кувырком, споткнувшись о табурет.

Тот самый табурет! Ошибки быть не могло: резные ножки, голубой орнамент. Я осторожно потрогала сиденье – а ну как разлетится дымом или расползется грязью. Есть у бытовиков такие фокусы. Но табурет оставался осязаемым, настоящим.

– Невозможно… – прошептала я.

Я затащила табурет в комнату, и тут же из-под кровати проворно вылезла завалившаяся в щель щепка, заполнила собой небольшую выщерблину и слилась с деревом.

Несколько долгих минут я тупо стояла посередине комнаты и переваривала случившееся. Леон помог. Почему?

Леон

Добираться в эту глушь пришлось подольше, чем в наше загородное имение. Обстановка в доме бабки Салы, конечно же, ничего общего не имела с тем, к чему я привык, но это ерунда. Соответствующие заклинания быстро расправили пух в старой сбившейся перине, заодно убрав и всю пыль, взбили подушки. Даже принцесса на горошине не стала бы жаловаться на такое ложе. А одеяло по нынешней погоде и не нужно было вовсе.

Зато красота-то какая вокруг! Деревушку окружали поросшие лесом холмы – и не скажешь, что когда-то здесь была пустошь. За холмами высились самые настоящие горы. Воздух такой, что его можно пить как ключевую воду. Благодать, да и только!

Местные девчонки с первых же дней зачастили к хозяйке то за солью, то за спичками, то еще за какой хозяйственной мелочью, а сами только и косятся в мою сторону. Смеются, глазами блестят, одно удовольствие посмотреть. Я и смотрел. «Смейся со всеми, не плачь ни с одной и не обещай того, что не сможешь исполнить», – говаривал мой дед. Я и не обещал, хотя дальше переглядываний и улыбок дело пока не заходило. Торопиться некуда.

Бабка Сала, вырастив пятерых детей и бессчетное множество внуков, ко мне отнеслась будто к пропавшему и вернувшемуся родственнику. Натосковалась одна в пустом доме. Муж упокоился в прошлом году, дети выросли и жили своими семьями. Внуки тоже уже подросли и помогали родителям на виноградниках да на пастбище, а свободное время предпочитали проводить со сверстниками, а не с бабушкой. Так что старушка радовалась возможности снова о ком-то заботиться. Всего лишь за медяшку в день кормила так, что вскоре я решил устраивать утренние пробежки – а то к концу практики штаны не сойдутся. В благодарность я создавал ей магией воду, поливая огород, подвесил над клубникой иллюзию отгонять прожорливых скворцов и позволял намолчавшейся в одиночестве бабке присаживаться мне на уши. В конце концов, я привычный – на лекциях только и делал, что изображал внимание.

Правду говоря, вместо лекций я бы с удовольствием занялся чем-нибудь поинтереснее. И, собственно, так и поступал, пока учился на боевом. Какая разница декану, посещает ли студент лекции и льет ли семь потов на полигоне, если экзамены сдает на отлично, сколько бы препод к нему ни цеплялся с дополнительными вопросами?

Оказалось, есть разница. Наверняка, если бы декан уже не точил на меня зуб, сошел бы мне с рук тот артефакт, а так воспользовались возможностью прищучить.

Дурацкая история вышла, на самом деле. И зачем я с Берто и Сандро потащился в музей университета в разгар сессии, сейчас уж не припомню. Помню только, что защитные заклинания над витринами с артефактами показались мне не сложнее, чем в нашем поместье. О чем я приятелям и сообщил. Те не поверили. Слово за слово, и мы поспорили, что я утащу самый ценный артефакт и никто меня на этом не поймает. Самым ценным он был не потому, что самый дорогой, а потому, что создан еще до Великой битвы. Историческая редкость, все дела. А еще на нем висело заклинание бодрости, отличная штука в ночь перед экзаменом.

Как я и ожидал, охранные заклинания получилось распутать за три четверти часа – от честных людей охраняли, право слово. В частном владении этого достаточно, как раз пока воры охранку снимают, сторожа прибегут, но в музее, где хранится множество ценностей, просто недопустимо. О чем я и сказал утром декану, возвращая артефакт.

И убедился, что ни одно доброе дело безнаказанным не бывает. Сообщил об уязвимостях в охране, а вместо благодарности вылетел. Формально с боевого меня отчислили не за кражу, а за то, что «подверг опасности товарищей», – оказывается, такие артефакты перестали делать потому, что использовавшие их маги, не ощущая усталости во время использования, доводили себя до смертельного истощения. Парни-то действительно всю ночь зубрили не смыкая глаз и утром чувствовали себя как огурчики – пока последействие не закончилось и оба просто не уснули в разгар экзамена. Добудиться их не могли, не хуже, чем после заклинания сонного паралича.

А неформально все решили, будто выгнали меня за кражу и только благодаря дяде не отправили в тюрьму. Тогда-то отец и взбеленился, заявив: либо я получаю диплом, либо он лишает меня наследства и вычеркивает из дворянской книги. Я тоже разозлился и восстановился на бытовой. О чем, по большому счету, не жалел – вот сейчас, например, мог обеспечить себе элементарные бытовые удобства.

В отличие от выскочки. Наверное, нельзя ее строго судить. Боевики всегда бытовую магию учили на отвяжись, сам такой был. И вряд ли у простолюдинки всю жизнь перед глазами была прислуга из бытовиков, чтобы знать, на что она способна. Но ведь она даже не пыталась хоть немного соображать! Честно говоря, я вообще не понял сначала, чего она от меня хотела – ни разу в жизни не видел, чтобы полы мыли руками. Зачем, когда магия сделает комнату чистой не больше чем за минуту? Но, похоже, соображала выскочка только на экзаменах.

Это ж додуматься надо, табурет у нее пошел! А завтра что? Одеяло убежит? Подушка ускачет?