Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Фергюсон Ниал - Страница 90

Как и многие другие предприниматели, Ратенау вскоре сменил кумира и начал преклоняться перед начальником штаба Гинденбурга Людендорфом — но тот тоже оказался непонятливым. В июле 1917 года Ратенау попытался его убедить, что с сугубо экономической точки зрения Германия нуждается во внутриполитических реформах и в скорейших мирных переговорах. “Структура управления” страной “невероятно запутана”, жаловался промышленник:

Стремиться к аннексиям для защиты Рейнской области и Рура не имело, по мнению Ратенау, никакого смысла: “Если война продлится еще два года, нам больше не придется беспокоиться о нашей промышленности в Ахене — трудно сказать, останется ли там к этому моменту хоть какая-то промышленность”. Но Людендорф этого не осознавал^{1384}.

Баллин и Ратенау были не одиноки в своем разочаровании. Многие немецкие предприниматели, особенно за пределами Берлина, постоянно жаловались на то, как управляется страна во время войны. Председатель гамбургской Торговой палаты критиковал “сосредоточение всех деловых операций… в руках военных компаний… практически полную монополию берлинской промышленности на военные контракты… и мешающие коммерции законы, которые постоянно принимает бундестаг”^{1385}. К последнему году войны критические голоса звучали даже в руководстве тяжелой промышленности — в частности, среди них был и голос Гуго Стиннеса^{1386}. Германские крестьяне, в свою очередь, беспрестанно жаловались на то, как правительство управляет распределением продовольствия^{1387}.

Однако историки воспринимают эти жалобы слишком буквально — точно так же как они слишком буквально воспринимали довоенные выпады против германского милитаризма. Если посмотреть на прочие экономики военного времени, станет понятно, что проблемы у них были примерно одни и те же и что — с учетом слабости германской ресурсной базы — германская экономика выглядит поразительно эффективной. Напротив, именно страны Антанты, мобилизуя свои экономики, действовали неэффективно, а временами просто расточительно. Разумеется, и в Германии дело не обходилось без бюрократической неразберихи, но беда в том, что в Великобритании, Франции и России ее было еще больше. Тот факт, что Германия в итоге проиграла войну, искажает картину. Но честное сравнение показывает, что проиграла она не из-за большей, чем у противников, организационной неэффективности.

Во всех воюющих странах основополагающая идея о том, что неимоверно возросшие потребности вооруженных сил следует удовлетворять, размещая заказы у частных компаний, работающих с расчетом на прибыль, была поставлена под сомнение далеко не сразу. Характерной проблемой германских военных закупок была необходимость учитывать интересы каждой из земель Германии. В результате Военное министерство размещало заказы на матрикулярной основе (т. е. пропорционально численности населения в той или иной земле)^{1388}. Это, разумеется, было полным абсурдом. Однако британская и французская системы были еще хуже. Предприниматель Джордж Бут приходил в ужас от того, насколько хаотически Военное министерство организовало закупки в первый период войны, — и от того, с каким подозрением Асквит относился к нему и к другим представителям бизнеса, предлагавшим свою помощь. Сперва снаряжения было заказано слишком мало, потом слишком много, причем по заоблачным ценам^{1389}. А в итоге армия, по-видимому, получила избыток обмундирования^{1390}. Что касается боеприпасов, то затруднения, с которыми столкнулись в этой области державы Антанты в 1914–1915 годах, хорошо известны. Британский “снарядный кризис” привел в июне 1915 года к созданию Министерства военного снаряжения, в России также был его аналог, а Альберу Тома постоянно приходилось бороться с французскими оружейными компаниями^{1391}. Однако даже позднейшая, улучшившаяся ситуация прилично выглядят только по сравнению с тем, что творилось раньше. Вклад британских национальных фабрик был явно недостаточным, а прибыли частных компаний можно было ужать сильнее^{1392}. Во Франции производство снарядов намного превышало британское, и это означает, что Великобритания не полностью использовала свой промышленный потенциал. Однако попытка Франции расширить государственное производство, построив в конце 1916 года в Роанне огромный завод-арсенал, стала одним из главных экономических фиаско этой войны. Строительство обошлось в 103 миллиона франков, а стоимость полезной продукции построенного объекта составила лишь 15 миллионов^{1393}.

Таблица 26. Производство вооружений в Англии и Германии: некоторые показатели

источники: Hardach, First World War, p. 87; Herwig, First World War, pp. 254ff. (Месячные показатели умножены на 12.)

С этим не мог сравниться ни один из германских просчетов. Германия никогда не страдала от серьезного снарядного голода (см. табл. 26)^{1394}. Хотя к 1918 году союзники, действительно, превосходили противника по количеству орудий всех калибров на 30 %, а по количеству аэропланов — на 20 %, причиной провала предпринятого Людендорфом весеннего наступления стало не это. Основным слабым местом немцев была нехватка танков и броневиков (всего 10 против 800 у союзников), а также грузовиков (23 тысячи против 100 тысяч). Трудно сказать, с чем это было связано — с недостатком топлива (и резины) или с технофобией командования. В конце концов, танки — это такая вещь, которую немецкая промышленность должна была хорошо уметь делать.

Обладали ли предприниматели избыточной властью в германской экономике военного времени? Одним из главных новшеств военных лет со стороны предложения стало делегирование монополистического регулирования в вопросах распределения сырья трестам промышленных потребителей — так называемым военным корпорациям, контролировавшимся новым ведомством под названием Военно-сырьевой департамент. К концу войны таких корпораций было 25, и они отвечали за распределение всего подряд — от металла до табака. Хотя придумал эту систему предприниматель, аргументы против нее найти затруднительно. Характерно, что наиболее яростно критиковали Военно-сырьевой департамент бизнесмены из ганзейских городов — причем именно за централизаторские тенденции^{1395}. Это, вероятно, означает, что свою работу он выполнял. Несколько больше оснований для критики давала германская практика частично делегировать постановку производственных задач таким промышленным картелям, как Рейнско-Вестфальский угольный синдикат^{1396}. Она позволяла крупным промышленным концернам и их зонтичным организациям не только регулировать производство необходимых материалов, но и контролировать цены на них. Несомненно, это мешало правительству держать под контролем цены на дефицитные товары и увеличивало прибыли крупного бизнеса. Наконец, можно сказать, что торгово-промышленным ассоциациям — таким как Центральный союз германских промышленников и Федерация промышленников, во время войны организовавшие совместный Военный комитет германских промышленников, — уделялось слишком много внимания.